Развод в 50. Двойная жизнь мужа (СИ)

Глава 27. Марта

Вылет через два часа, а я не понимаю, что делать это время. Как его пережить?

На автомате, пункт досмотра, снимаю вещи, кладу в ящик. Глаза бегают по пространству зала, не замечая даже людей и сотрудников. Где-то слышится звук, голоса, смех. В громкоговорителе объявляют посадку рейса из Саратова.

Я все вижу, все фиксирую, но в то же время я не здесь.

Снова беру свои вещи после прохода через рамку. Сжимаю телефон, проверяя не звонила ли за эти секунды Ева.

Всю дорогу до аэропорта я старалась ее успокоить, найти слова, чтобы подбодрить и вселить в нее веру в то, что все образуется.

Только когда звонок отключился, еще с минуту сидела, вцепившись в руль. Я знаю, что смогу найти слова для любого, а смогу ли успокоить себя?

Прохожу к стойке регистрации, но еще пока рано. Озираюсь по сторонам, пытаясь найти место, которое будет достаточно уединенным. В глаза бросается кофейня, и я, не думая, стремительно иду туда.

Ощущение, что внутри ледяная корка толщиной сантиметров пять. Мне даже холодно от того, как морозит изнутри. Я отчаянно пытаюсь не думать, не анализировать, и не искать возможных последствий. Я просто умоляю, чтобы отец моих детей остался жив и здоров.

Беру эспрессо, глядя в экран телефона и просматривая номер сына. Я должна ему сообщить, но не хочу, чтобы это все отразилось на его семье.

От шаткого плана отвлекает телевизор, висящий на стене.

«Гордей Зарудный, премьер-министр государственной думы дал интервью, в котором раскрыл проблемы в своей личной жизни».

Вслушиваюсь в слова и не могу поверить. А потом вижу, как на экране появляется ведущий и мой, пока еще настоящий, муж. Ведущий задаёт ему вопрос о том, какая цель интервью ведь Гордей никогда не стремился угодить СМИ.

Но здесь он отвечает, с полным включением в эту беседу он серьезно говорит, что это его исповедь, которую в себе держать он не может.

А дальше…дальше следует нарезка кадров, которые видимо сочли самыми резонансными.

Прикрываю рот рукой, слушая, как он озвучивает, что у него была единственная случайная беспорядочная связь четырнадцать лет назад. Он, не подбирая слов, называет это пьяной ошибкой… а я не могу сопоставить все это в цельную картинку.

Телефон резко разрывает пространство, заставляя меня подскочить на стуле, и я вижу, что это дочь.

— Мама, они до сих пор не вышли, — глухой всхлипывающий голос дочери рвет мне сердце на части.

Потому что именно сейчас я осознаю, что мы оба для нее единственные люди. Несмотря на все то, что было в жизни, хлопоты, чудной характер, она ведь до сих пор наша маленькая малышка.

— Ева, доктора делают свою работу, — смахиваю одинокую слезу с глаз и плюю на то, что вещают в новостях: — И поверь, они в лучшем виде подлатают твоего отца. Иначе, это ведь был бы не он, правда? Он всегда добивается того, чего хочет.

— Я не увидела, что ему плохо… Мам, не увидела, — снова дочка срывается на рыдания: — Я не знаю сколько он там лежал…

От новой информации мое собственное сердце останавливается. Но панике я точно не дам пьедестал. Не сегодня и не сейчас.

— Он сильный мужчина, Ева. — говорю твердо и хрипло: — Самый сильный из всех, кого я знаю.

— Эта чертова передача! Лучше бы я не смотрела ее! — она винит себя, это отчетливо слышится в голосе, но нельзя быть без вины виноватым.

— Нет, ты не смогла бы помочь. Как бы ты сейчас не корила себя, это не то, чего хотел бы твой папа.

Титанических усилий мне стоит спокойно и размеренно говорить, даже дышать. Но мне удается хоть немного успокоить Еву. Когда начинается посадка на самолет, я с ней прощаюсь и говорю, что уже буду через каких-то пару часов.

Правда, садясь в самолет, я старательно запрещаю себе смотреть отрывки интервью, текстовые варианты этой передачи и все, что с этим связано.

Не время, не место и не те события, чтобы копаться в белье, которое Гордей впервые за много лет вынес на всеобщее обозрение.

Единственный вопрос, который не сходит с моих уст, это что будет с карьерой, которую он по крупицам, по кирпичику закладывал, поднимаясь вновь, если упал… И хочется мне верить, что последствия этого интервью не добьют его, и без этого пошатнувшееся, здоровье.

Два часа проходят в агонии собственных мыслей, чувств и ощущений. Но как только пилот сажает самолет, я одна из первых вскакиваю со своего места. Никогда не любила тех, кому неймется, лучше дождаться, но сегодня иной случай.

Извиняюсь перед пассажирами, включая телефон и пытаюсь увидеть насколько быстро получится покинуть борт самолета.

Уходит десять минут, за которыми я читаю сообщения Евы: одно с адресом; второе с тем, что ничего еще не известно; третье, что она уже больше не может находиться одна.

После третьего буквально выбегаю из здания аэропорта и тут же сажусь в первое такси, называю адрес. Ладони потеют, а сердце сходит с ума, будто чувствуя, что еще одна половинка сейчас борется за свою жизнь.

Несмотря на то, что на носу развод, и все вытекающее, будет глупо отрицать, что я любила своего мужа. Отчаянно сильно. И даже за этот период не разлюбила, однако, все остальное, оно накладывает свой след на эту любовь. И бывает так, что только ее недостаточно. А после предательства эта любовь проходит свою трансформацию. И какой она останется и останется ли вообще зависит лишь от этой трансформации.

Прошу таксиста как можно скорее добраться до больницы. А когда он тормозит у дверей даю себе ровно одну секунду, чтобы собраться с духом, и предстать перед дочерью сильной и уверенной.

Двери раздвигаются автоматически, а я озираясь по сторонам, пытаюсь понять, куда мне идти. Вижу небольшую стойку регистратуры и сразу же двигаюсь к ней.

— Зарудный, — озвучиваю, глядя на девушку встревоженным взглядом.

Она слегка вздергивает брови, а затем не глядя в журнал говорит.

— Реанимация, второй этаж. Там зал ожидания…

Поднимаюсь по лестнице, чтобы не ждать лифт, а когда, наконец, оказываюсь в холле вижу свою дочь. Правда, стоит она напротив женщины, которую несмотря на то, что я ни разу не видела, я узнаю мгновенно.