— На сегодня все. На сервере вы увидите то, что нужно будет сделать к следующей лекции, — выключаю проектор, пока ребята благодарят меня и со скоростью метеоритов покидают зал.
Работа помогает, к тому же я загрузила себя по полной с того момента, как вернулась в строй. Иначе, мысли атакуют голову, а отсутствие Евы до сих пор, признаться, вносит свою тревогу.
Не то, чтобы я не уверена в своей дочери, скорее, я не представляю, на что может быть способна та женщина.
Сажусь на стул, наблюдая, как остаются парочка самых капуш в аудитории. Даже не хочу идти в деканат или на кафедру, дождусь здесь. Достаю из сумки контейнер, там нарезаны фрукты на перекус.
Сегодня восемь лекций, и все на разные темы, впрочем, это разнообразие вносит свой интерес. Когда повторяешь одно и то же, то, если честно, мозоль на языке — это не просто фигуральное выражение.
Беру дольку яблока, доставая телефон. Кирилл каждый раз звонит и рассказывает, как проходит реабилитация отца. Я бы может быть не должна знать, но тем не менее хочу быть в курсе.
Знаю, что Гордей пытался откреститься от помощи сына, но там нужно отдать должное, Кир смог убедить, надавив на то, что попытается понять его.
А это то, чего Зарудному сильно не достает. Любви детей… И если с Евой, как понимаю, все более менее, то с Кириллом сложнее. А раньше сын всегда почитал и гордился своим отцом. Думаю это сильно бьет…
Правда, есть еще кое-что. Гордей никому не распространяется о том, что происходит на его работе. Я понятно, мимо. Но я даже Матвею звонила на следующий день после того, как взяла паузу в нашем общении. Однако, его подопечный, лишь выученным текстом отрапортовал, что все в порядке и он работает по плану Зарудного.
Какой план? Когда он сумел его составить?
Едва ли я в это верю, если честно. Предчувствие нехорошее, словно темное пятно ходит за мной по пятам. И никак избавиться не могу.
Еще бы знать, от кого ждать беду… От сумасшедшей любовницы или от того, кто когда-то помог Гордею продвинуться. Уж сомневаюсь, что и в первом варианте и во втором будут бить по самому мужчине. Как и во всех мыльных операх будут давить на то, что вызовет боль… А это дети.
Тру виски, так и не взяв больше ни кусочка фруктов. Аппетита нет, хочется, чтобы мозги просто взяли и отключились. Чтобы перестали думать. А еще, чтобы чувства отключились. В особенности, чтобы, наконец, перестать чувствовать в груди. Эта чертова любовь к Зарудному, как кашель. Вроде и нет уже, прошел, но остаточные приступы, нет-нет, да бывают.
Смахиваю эти тяжелые мысли, пока еще длится перерыв, и, наконец, набираю сына.
— Привет, сын, — бодро приветствую.
— Мам, ты чего? — он даже теряется от этой моей нарочитой энергии: — Все нормально?
— Да, просто устала, — сбавляю напор, обмануть его тоже тот еще квест.
Кирилл все чувствует, и ощущение, что даже если я буду в Москве, а он в другом городе, то поймёт, что со мной что-то происходит.
— Я вообще не понимаю, зачем ты выскочила на работу, — тут же вспоминает мне недавний разговор: — Побыла бы у нас, с мелкими. Тебя не ждали еще пару недель ведь.
И тут он прав, но как объяснить, что голова буквально взбухает, как гидрогелевый шарик, если его оставить в воде.
— Ты сегодня везешь отца? — перевожу тему, потому что все равно эту часть души пока я не готова открывать своим детям.
Возможно, Гордею, да. Признаться, что это все очень сильно ударило по мне, что я хочу заснуть, проснуться и понять, что все закончилось. И дело ведь не только в той семье или разводе, я просто хочу, чтобы моя жизнь стала так же проста и понятна, как была. Без виражей и крутых поворотов, которые он нам всем устроил.
— Нет, сегодня нет, — отвечает Кирилл, а я тут же хмурюсь.
План лечения я за то время, пока была с ним, выучила как «Отче наш». И я знаю, что сегодня должен быть логопед, как минимум. А как максимум ЛФК.
— Как это? — спрашиваю Кирилла и теряюсь в догадках.
— Он отменил, сказал, что на следующей неделе пройдет в двойном…
Дальше я уже не слушаю. Потому что самая главная догадка бьет так сильно в солнечное сплетение, что и дыхания не хватает.
— Его дело, — спустя паузу я озвучиваю, а на лице нечто вроде улыбки, которая отдает болью: — У меня тут студенты, Кирюш, — вру сыну, чтобы закончить разговор.
— Мам, позвони ему сама! — успевает он высказать мне в ответ: — Вы в конце концов бабушка и дедушка!
Он отключается, а я прикрываю глаза, и откладываю телефон на стол. Гипнотизирую его взглядом и признаться боюсь. В памяти тут же всплывает тот мой звонок ему, когда он был в Питере с ней…