Я замечаю это по выражению лица Гордея за секунду до того, как дверь палаты распахивается. Он ещё секунду назад был так уверен, что её здесь не будет, но вот она — Ольга.
Я закатываю глаза, не скрывая иронии. Да, Гордей, конечно. Конечно, она пришла. Потому что Ольга всегда приходит, когда это ей нужно.
— Пашенька, иди к папе, он так соскучился! — заливается она с порога, не обращая внимания на меня, будто я тут прозрачная.
Я перевожу взгляд на мальчика. Высокий для своих четырнадцати, но сутулится, будто старается занять как можно меньше места. Широкие ладони, неловкие, как у подростка, который ещё не привык к изменившемуся телу. Глаза тёплые, добрые, но взгляд чуть расфокусирован, словно он больше смотрит внутрь себя, чем наружу. На губах застыла лёгкая улыбка — какая-то открытая, беззлобная, как у ребёнка, который не умеет обижаться.
Я сразу понимаю, что он особенный. Не потому, что кто-то говорит об этом вслух, а потому, как он стоит, как осторожно оглядывает комнату, будто старается угадать, что от него ждут. Умственные отклонения. Они словно лёгкая дымка в его взгляде, в манере говорить, в том, как он переминается с ноги на ногу.
— Папа, привет, — говорит он, улыбаясь так искренне, что даже я чувствую укол внутри.
Гордей медлит. Совсем на секунду. Потом приподнимается на локтях, подзывая к себе сына.
— Привет, сынок, — говорит он, и его голос звучит тепло.
Мне становится нечем дышать.
Я не должна быть здесь. Я не должна это видеть.
Я резко вскакиваю с кресла, и оно отодвигается назад с глухим звуком. Прохожу мимо них, не глядя на Гордея, не глядя на Пашу, не глядя на Ольгу, которая, кажется, улыбается мне вслед. Я выхожу в коридор, и только там позволяю себе вдохнуть полной грудью.
Злость. Обида. Боль.
Я сжимаю кулаки. Не хочу чувствовать этого, не хочу быть той, кто вот так стоит, вцепившись ногтями в ладони, потому что не может справиться с эмоциями. Но легче от этого не становится.
Я слышу, как за мной закрывается дверь. Ольга, будь она неладна.
— Думаю, им нужно побыть вдвоём, — говорит она, и я вздрагиваю от её голоса.
Медленно поворачиваюсь к ней. Она стоит чуть в стороне, сложив руки на груди. Взгляд у неё победительный, даже если она делает вид, что просто спокойная. Я знаю таких женщин. Я теперь знаю её.
— Подлое оружие, Ольга, — говорю я тихо. — Прикрываться ребёнком.
Она усмехается.
— Это не оружие, Марта. Это жизнь. У Гордея есть сын. И он имеет право на своего отца так же, как и твои дети.
— Ева и Кирилл не были тайной, — напоминаю я ей. — Они росли, зная, что у них есть отец. А твой сын появился в нашей жизни, потому что ты решила, что пора. Не потому, что Гордей сам захотел это изменить. Ты просто пришла и расставила всё так, как тебе нужно.
Она делает шаг ко мне. В глазах холод.
— Ты можешь ненавидеть меня, сколько хочешь, — говорит она. — Но Паша будет в жизни Гордея. Я сделаю всё, чтобы он был там. Как можно больше. Как можно больнее для тебя. Потому что он не просто ребёнок, Марта. Он особенный. И ему нужен отец. Больше, чем твоим детям когда-либо нужно было.
Я смотрю на неё. На эту женщину, которая разрушила мою жизнь. И впервые за всё это время я чувствую не только боль. Я чувствую что-то другое.
Я чувствую, что сейчас начинается новая война. И я хочу ее ужасно ударить побольнее, что несвойственно мне.