Развод в 50. Двойная жизнь мужа (СИ)

Глава 26. Марта

Я чувствую эти взгляды ещё до того, как вхожу в аудиторию.

Они прожигают кожу, липнут, как мокрая ткань в знойный день. Коллеги делают вид, что погружены в обсуждение рабочих вопросов, но стоит мне пройти мимо — разговоры стихают. Тишина длится мгновение, но этого хватает, чтобы ощутить её острее любого слова. Затем шёпот, приглушённые фразы, тонкие ниточки любопытства и какой-то липкой жалости.

Я будто оказалась под стеклянным колпаком. Всё вокруг становится зыбким, неуловимым, но взгляды — они настоящие, тяжёлые, давящие. Они не говорят ничего вслух, но я слышу их мысли, угадываю их догадки. Никто не осмеливается задать вопрос напрямую, но каждый втайне жаждет подробностей.

Я делаю вид, что ничего не замечаю.

Часто говорят, что самый сложный шаг — первый. Но, кажется, после этой истории каждый новый шаг — испытание. Как по тонкому льду, который может треснуть в любой момент.

Вдох. Выдох. Вперёд.

В аудитории меня уже ждут студенты. Их взгляды разные: кто-то смотрит с любопытством, кто-то с уважением, а кто-то просто рад тому, что я пришла, потому что им важен предмет, а не моя личная жизнь. Этот факт немного греет — здесь ещё есть место, где я просто преподаватель, а не объект обсуждения.

Я оглядываю аудиторию, привычным жестом поправляю волосы, затем очки. Голос должен быть ровным. Спокойным. Контролируемым.

— Открываем тетради.

Мой голос звучит уверенно, даже если внутри гудит лёгкая дрожь. Я существую только в этой аудитории, в этих словах. Здесь моя жизнь. Здесь мой смысл.

Лекция пролетает быстро и почти незаметно, а после долгого звонка реальность снова накрывает меня, как ледяная вода.

Я собираю бумаги, скользнув взглядом по экрану телефона. Несколько пропущенных звонков. Незнакомый номер.

Брови слегка хмурятся. Кто?

Выключаю звук, но не успеваю спрятать телефон в сумку — он снова вибрирует. Тот же номер. Сердце глухо стучит в груди, отбивая тревожный ритм.

Секунда колебаний. Время словно растягивается, превращаясь в вязкое марево сомнений и предчувствий. Я смотрю на экран, на незнакомый номер, на мелькающие цифры. Сердце сжимается в болезненной догадке.

А потом отвечаю.

— Алло?

— Мама…

Я замираю.

Этот голос я знаю до боли. Но он не такой, каким я привыкла его слышать. В нём нет привычной колкости, нет равнодушия, нет той прохладной отчуждённости, к которой я давно привыкла. Он дрожит.

— Мама, срочно приезжай в Питер… пожалуйста… умоляю тебя…

Она плачет.

Я тут же ускоряю шаг, выходя из аудитории в пустой коридор. За спиной остаётся гул голосов, шелест бумаг, чужие жизни, которые в этот момент для меня больше не существуют.

— Ева? Что случилось?

— Папа… — голос её срывается, будто оборванная струна, натянутая до предела. — У него инсульт… его увезли в больницу… Мам… я не знаю, что делать… он в очень плохом состоянии…

Мир сужается до этих слов. До этого мгновения. Все звуки глохнут, мысли застывают. В груди растёт холод, сковывая дыхание.

Я стискиваю телефон так, что костяшки белеют. Гул в ушах. Перед глазами всплывает его лицо — сильное, уверенное, а теперь… Господи…

— Ты где? — мой голос хриплый, чужой.

— В больнице… я одна… мам, пожалуйста…

Её голос такой маленький, такой беспомощный. Впервые за долгие годы.

Я уже знаю, что сделаю. Решение принимается раньше, чем осознание догоняет.

— Я сейчас приеду. Беру билет на первый рейс и вылетаю!

Пытаюсь застегнуть замок на сумке, но руки вмиг потеют и перестают слушаться.

— Мама… — шепчет она, словно боится, что я передумаю, что останусь на расстоянии.

— Я уже выезжаю, доченька. Я скоро буду! — мой голос звучит твёрдо, хотя внутри всё рушится, обрывается, исчезает.

И в этот момент всё остальное перестаёт иметь значение.