Урок первый…
– О-о-у… – наигранно заскулила Люся и закатила глаза. – Это что, пятьдесят оттенков Чибисова?
– Нет, это повышение квалификации, Людмила Аркадьевна. Буду заполнять все ваши пусто́ты… Вернее, пробелы в знаниях, – её щеки вмиг стали пунцовыми, а сама она затрепетала, громыхая наручниками по перекладине турника. – Тебе ж в детстве не втемяшили в твою прелестную голову, что у чужих дяденек конфетки брать нельзя.
– А что это мне чужой дяденька про других будет рассказывать? – Люся уже еле стояла на цыпочках, то и дело касаясь моих ног. И при каждом столкновении кожа на ее красивой длинной шее покрывалась рябью мурашек. – Не ты ли меня притащил в свою берлогу? А ну быстро говори, как я тут очутилась, почему ни хрена не помню! А ещё – с какой стати я голая?
– Ах… Вот так?
–Так!! – взвыла Люся, изо всех сил дёргаясь.
– А ни черта я тебе скажу…
Боже… Как она прекрасна в гневе! Этот блескучий взгляд, готовый в любой момент рассыпать ворох убийственных молний, эти пухлые губы, что так и манят меня.
План меняется.
Никакой информации эта фурия от меня не получит. Вот пусть живет и мучается, пока озарение по темечку не долбанёт. Но сначала её помучаю я…
– Ещё как скажешь!
– И как ты планируешь меня заставить? – я встал со стула, оказавшись вплотную с мечущейся Люсей. Её глаза бегали, как у нашкодившей восьмиклассницы, а такой милый, в форме сердечка, подбородок подрагивал, выдавая весь спектр одолевающих эмоций. Она словно пытается держать себя, собирает всю волю в кулак, чтобы противостоять на равных, несмотря на то, что прикована.
Эту женщину нельзя сломить. Нельзя присвоить. Нельзя заставить. Её можно только любить. Так займемся же этим?
Ей Богу, мне стоило диких усилий не рассыпать эмоции злорадства и предвкушения!
А ожидать было что. Она вся такая… Такая сладкая, манкая, как сироп для ос в ловушке. И вроде летишь, зная, что последний раз насладишься ароматным нектаром, но все равно прёшь вперед, заткнув природной осторожности рот.
Смотрел ей в глаза, ощущая встроенный магнетизм. Глупо отрицать, что реагирую на неё уж слишком бурно. Как мальчуган. Но ещё глупее было бы отрицать, что коротит меня одного.
Неееет… Милка, сладкая шоколадка, возможно, в тебе и спрятаны те ещё крепкие орешки, но ты просто знай, что не уступлю, вместе расщёлкаем твою скорлупку.
Следить за её сменяющими эмоциями было предельно охренительно. Эти кипучие бесы то прорывались, то вновь притаивались за болотистой зеленью её глаз. Она их пыталась искусно усмирить, подчинить, вернуть в строй, пользуясь всей филигранность адвокатской выдержки, но те внезапными фейерверками сдавали свою повелительницу стихии. Чертовка с аппетитной задницей. Бесик. Самый что ни на есть.
Покажи мне свою бурю. Покажи…
– Давай откровенно, – тишина стала настолько тяжелой, что моя пленница не выдержала. Она облизала пересохшие губы и в очередной раз вернула взгляд с моего каменного стояка куда-то к потолку, будто молитву начитывала. – Тот … Тот вечер в твоем кабинете был взрывом похоти, ошибкой, сладостью. Понимаешь? Да что я говорю? Даже то, что происходит сейчас – это неправильно…
Она говорила…говорила… Ошибалась, поправляла себя, затем снова продолжала пороть чушь.
Опустил голову, утыкаясь носом в соблазнительную ключичную впадину, вдохнул дозу её аромата, и все поплыло. Я больше не мог контролировать свои мысли, желания, действия. А… Я даже не пытался! Обошел её сзади, наслаждаясь очередной порцией тишины. Ногой подтянул стул так, чтобы он упирался в её бёдра.
– Что… Что ты задумал? – зашептала Люся, отчаянно вертя головой. Её взгляд то и дело вспыхивал, смотря на кожаный ремень в моих руках. Но вот трепет был не от страха… Она ждала.
– Урок первый… – прижался грудью к её спине, вбирая сильную дрожь. Руки сами опустились на её талию, пальцы заскользили по майке-борцовке, пока не впились в мягкие бёдра. Стиснул со всей силы, будто нарочно желая оставить свой след. А когда она взвыла от боли, резко поднял и поставил коленями на мягкий барный стул.
– Учитель хренов! – Люся пыталась устоять, поймать равновесие… И я помог. Откинул её грудью на высокую спинку, тем самым заполучив пока ещё не нарумяненную задницу. – Отпусти, Чибисов! Что за приступ фантазии?
Она хоть и сопротивлялась, но было это все бессмысленно. Люся и сама понимала, что оказалась в ловушке, висела, как на растяжке, и единственный способ минимизировать боль и дискомфорт от браслетов – это опираться на спинку кресла.
Но этого было мало мне. Подцепил край майки и заскользил по её телу, потому что сил уже не было видеть преграду эту бестолковую. Всё хочу видеть. Всё трогать буду.
Люся тихо скулила, но уже не кричала и уж тем более не дёргалась. Дыхание её становилось тяжелым, грудным и таким соблазнительным.
Завязав ненужный элемент одежды вокруг её запястья, свободно заскользил по женскому телу. Впивался пальцами, оставляя полоски на её нежной коже. Следил за растекающимися белесыми следами, за которыми тянулись взбесившиеся мурашки.
– Женщина всегда будет трофеем, призом и желанным сокровищем для мужчины, – зашептал я, опуская ладони на её выпяченную задницу. Холодная пряжка обмотанного вокруг моего запястья ремня холодила её кожу, отчего Люся застонала. – У всего есть две стороны, ты же понимаешь? Можно быть трофейной фигуркой в номере жирдяя-банкира, можно быть игрушкой в кабинете строгого босса, можно быть любимым сокровищем в уютной хрущевке. А можно быть жертвой, Милок. Некоторые мужчины считают, что могут самостоятельно менять роль женщины, и если между женой и любовницей всегда стоит женское согласие, то у жертвы никто разрешения спрашивать не станет. И вот теперь мы с тобой будем учить букварь. Первая буква – В, выпивка. Ты никогда не пьёшь то, что тебе подливают в бокал, Люсенька. А если и плеснули, то с самым невинным взглядом роняешь стакан с незнакомой жижей.
– Ты ёбнулся? – она уже не орала, да и говорить уже никак не могла. Лишь хрипела, то и дело дёргая головой, чтобы взглядом столкнуться.
– Пока нет. Сначала выпорю…
Люся даже испугаться не успела, затаилась, уже понимая, что ни на что повлиять не сможет.
Ремень с нежным, но звонким шлепком лёг вдоль её позвоночника. Дёрнул на себя, чтобы почувствовала касание кожей. Люся уже не просто висела, она пальцами схватилась за турник, чтобы снизить боль. Выгибала спину, сводила меня с ума, затягивая в свою топь кратких взглядов зеленющих глаз.
И хорошо, потому что уже через мгновение ремень щелчком хлыста опустился на её задницу.
– А-А!
– Первая буква, Мило́чек, первая…
В голове все превратилось в мусор, пыль и обрывки чего-то разумного. Эмоции, напряжение и бешеное возбуждение просто взорвались внутри меня.
Не слышал, не дышал… Смотрел на красивую женскую спину, пышные бёдра, узкую талию, на которой моя ладонь ощущалась как дома. А дальше БАХ…
И я уже сжимаю её задницу и одним резким толчком вхожу. Член ноет, яйца напряжены, а внутри нарывает заноза по имени Люся…
– Ты считаешь, что так я лучше усвою? – эта стерва даже сейчас не смогла сдержаться от колкостей. Она выгибалась, шпарила похотливым взглядом, манила сочными губами. Её грудь покачивалась от каждого толчка, действуя на меня похлеще маятника иллюзиониста.
– Заткнись, Милок… Лучше сама заткнись…
Это был не секс, это была обоюдная пытка. Страсть и бушующее пламя. Входил медленно, чтобы насытиться этим волшебным ощущением. Улыбался от её нервного присвистывания и толкался глубже, чтобы всё забрать!
– Сука ты, Чибисов… Сука… ААААА…. – взвыла она, когда кожаный ремень с нежностью лёг на тонкую женскую шею.
– Нет, Милок. Это всё ты, сладкая. Это всё ты… – крякнул и повернул ключ в наручниках.
Но Милка даже одуматься не успела, как я подхватил её на руки и уложил грудью на барную стойку, она лишь взвизгнула от прикосновения холодного камня к разрумянившейся коже.
– Учение – свет…
– А тьмы не боишься? – Люся взмахнула головой, перекидывая копну волос через плечо, и с силой сжала край столешницы. – За тьмой обычно таится пламя, Чибисов. Спалит, к чертям, оставив лишь сверкающие капитанские звёздочки.
– Тогда проверим…
Когда уже было не страшно потерять равновесие, мои движения стали резкими, сильными, а её тело – мягким и податливым. Люся распласталась на столешнице, смахивая с поверхности всё, что мешало. Но звон бьющейся посуды уже не мог остановить никого.