Сдавайся, это любовь…

Глава 31

– Я тебя боюсь! – шептала, растекаясь в горячей ванне вялым комком. Чибисов поддерживал меня за локти, пока сам погружался в бурлящую воду. Он аккуратно приподнял меня, усаживая между своих ног и, с силой ухватившись за обе груди ладонями, прижал к себе.

– Это я тебя боюсь, женщина! Вообще-то к этим блестящим цацкам комплектом шел великолепнейший, найидеальнейший, как почерк зубрилы, куни! Вместо этого, Люсёк, ты сама встала на колени. Ну, кто так делает? Весь кайф обломала…

– Ах ты гад! – бессильно простонала и, откинув голову ему на плечо, смачно цапнула зубами за подбородок. – Ты что, не мог сразу все подарки выдать? Я терпеть не могу загадки и сюрпризы, а теперь и вовсе ощущаю себя обделённой, недолюбленной, что ли. Зажал мой подарок…

Закрыла глаза, вдыхая аромат свежести жасмина, сплетающегося с его природной сладостью. Как будто горячими бабушкиными булочками с корицей пахнет.

Что женщине нужно? Еда. Секс. Оргазм. И крепкие, почти удушающие по силе объятия. Прислушивалась, ловила его глубокие вдохи и резкие сильные выдохи, считала их… Будто боялась перейти рубеж, за которым это все окажется моей фантазией…

Гладила красивые мужские пальцы, сжимающие мою грудь сильнее, чем историковеды – корону российской империи, улыбалась и будто бы случайно ёрзала на Кирилле, лишь бы все это не исчезло!

И этому моему волнительному, новому и будто бы украденному счастью подыгрывали заколдованные подвесы с браслета. Звенели так ласково, намекая на то, что уже просто так этого наглого майора из головы не выбросишь.

А собственно, уже и не хотелось. Он рядом, и все сложности и страхи будто в пену превратились.

– Я верну подарок, Люсёчек, яйцами клянусь, – Кирилл поцеловал меня в плечо и потянул носом по шее, заигрывая с взбешенной вереницей мурашек, уже готовых вновь отправиться в пляс под его дудку. Да что мурашки… Я сама уже готова отплясывать от абсолютно странного ощущения, что затаилось где-то на задворках моей души. Хорошо было. Тихо…

Вдали наперебой гремела музыка с дискотек, тёмное небо разрезали лазеры светового шоу, но в моей голове было лишь убаюкивающее «Ших-Ших-Ших» от обеспокоенных прибоем волн.

Просто поставить бы на паузу вот это мгновение. Насладиться вдоволь. Испить до дна уютную тишину внутри. Чтобы знать, что может быть иначе. Может!

– А ты не из разговорчивых, да? – хрипло рассмеялся Чибисов и закурил. – А как же вопросики после секса, румянец смущения на щеках и застывшие в глазах слёзы от волшебства момента?

– Тишина ценнее слов, поэтому даже не думай портить моё счастье никому не нужными разговорами! Помолчи, Чибисов…

– Есть без слов, – усмехнулся он в ответ, а потом затушил сигарету. Движение было каким-то рваным, излишне торопливым. И мне бы уловить перемену в его поведении, но я слишком была занята… И лишь когда в мой зад упёрся каменный член, я выронила томный стон.

Не узнавала ни себя, ни собственное тело, готовое вырубить разум и постоянно анализирующий мозг, лишь бы вновь ощутить феерию удовольствия.

Эти его точные касания сводили с ума! Он как минёр – обезоруживал меня, обезвреживал, вот только взрыв получали мы оба все равно. Только иной… Не разрушительный, а созидательный.

Вот только не уверена я, что итог мне подходит. Это как кредит – ты держишь в руках круглую сумму, и в этот момент ни один здравомыслящий человек не думает о том, что через несколько лет отдаст гораздо больше, только уже своих, кровно заработанных.

Вот и меня затягивало в трясину… Теплую, ласковую и до душевного треска нежную.

– Ты постоянно сбегаешь, Люсёк, и это мне не нравится, – пальцы его стали твердыми, настойчивыми. Скользили по груди, пока не сжали напрягшиеся соски. Мягкие теплые подушечки играли… Перекатывали их, как гладкие бусины, дразня и одновременно обещая. – Но я закрою на это глаза.

– И откуда это в тебе столько благородства?

– Мать отсыпала сполна, она ж лучшая выпускница института благородных девиц 65-го года, я тебе разве не говорил?

– Перехотела я знакомиться с мамочкой…

– Зато она теперь дико жаждет этого момента. Итак… Рассказывай, Люсенька, рассказывай. Я сейчас тебе хорошо буду делать, а ты пой, как птичка… не останавливайся.

И я запела! Сука! Что он там нажимает, что язык мой сам лопочет?

И про визит Баранова рассказала, и обо всех переживаниях за Витьку выдала, даже про обои эти сраные вспомнила!

Говорила, пока он ноги мои разводил, вампиром впивался в бёдра, ища успокоения, и нашел, лишь резко опустив меня на свой член, хрипло смеясь над моим предательским визгом.

И если я стихала или вовсе переставала говорить, то замедлялся и Кирилл.

Пыточник херов!

Моё удовольствие струилось шелковыми лентами. Путалось, то затягиваясь в тугой узел, то колыхаясь на напряженных канатах нервов.

– Ты знаешь, что я хочу услышать…

Его шепот ворвался в моё сознание и закружился танцем перепуганной птицы, взмывая в воздух все воспоминания.

– … он заставил меня дать те показания, – выдала я, прежде чем Кирилл начал покрывать меня обнажающими душу поцелуями. От его нежных касаний становилось тепло, тревога теряла смысл. Время останавливалось, а раны, хоть и сочились кровью, но уже не было больно…

«… – Ты будешь делать так, как я говорю! – орал Антон, едва переступил порог квартиры.

Я трусливым зайчишкой металась по комнатам, то и дело спотыкаясь о скудные пожитки, что уцелели после пожаров. Когда вспыхнула дача, которую папа строил всю свою жизнь, я ещё лелеяла надежду на злой рок, но когда загорелась только отремонтированная квартира, меня одолел лютый, удушающий страх.

Когда человек сталкивается с понятным, но дико несправедливым, он совершает странные поступки. Вот и я совершила его…

Мне так хотелось оградить свою семью от этого урода, что я покорно повелась на угрозы, собрала барахло и вернулась к бывшему мужу.

Денег не было от слова совсем! Витька должен был идти в первый класс, и все сбережения я спустила на то, чтобы он был не хуже других! К слову, все купленное сгорело вместе с моей шубой, подаренной бабушкой, и надеждами, что из этого болота ещё можно выплыть.

Я была голая, бедная и с ребенком на руках… Которого он вскоре тоже отнял. Натравил опеку, не думая о том, что страдать он заставляет собственного сына!

И если бы Баранов тогда не сделал этого, если бы не пошёл на поводу у своей жажды сделать больно мне, то я никогда не ощутила бы той одуряющей злости, давшей мне силы сопротивляться!

Я готова была вспять обернуть эту планету, готова была спалить каждого, кто встанет у меня на пути! Именно этого добился Баранов, сам того не желая…

Витьку я выцарапала благодаря Королёву, у которого и поселилась, когда первый акт ада завершился. Мирон даже разговаривать не стал, просто отвез нас в свою полупустую однушку, выдал ключи и поставил на огонь эмалированную с подсолнухами кастрюлю, чтобы сварить пельменей.

Я знала, что возвращаться в квартиру Баранова – плохая идея. Но восстанавливать медицинскую карту сыну было ещё более плохой идеей.

Стояла под окнами долго. Очень долго… Солнце уже закатилась за горизонт, на парковке стало тихо, а его праворукого японца и вовсе не было видно. Окна квартиры тоже тешили надеждой на то, что его нет…

Я, как ненормальная, смахивала детские вещи в пакет, игнорируя игрушки, чтобы не задерживаться тут ни на минуту. Но когда дверь скрипнула, и тишину темных комнат разрушил его крик, а следом и лязг закрывающегося замка, я поняла, что можно быть сто раз юристом и окончить пятьсот вузов с красными корочками, но быть при этом полной дурой.

– Ты будешь делать то, что я говорю! Хотела развод? Получила… Ты же хотела поиграть в гордую и независимую? Наигралась?

– Баранов, отпусти меня!

– Только через мой труп! – бывший муж двигался на меня, как грозовая туча. В темноте узкого коридора его немаленькая фигура казалась и вовсе скалистой громадиной, готовой прибить меня в любой момент. А я очутилась в ловушке… Четыре стены и поскрипывающая дверь балкона.

– Ты завтра же привезёшь сына домой. И если я узнаю, что ты жалуешься кому-нибудь, то для твоей семьи снова начнутся темные времена. Дачка и квартира вам пустячком покажутся!

– Ты всегда все брал силой! – внезапно заорала я и выскочила на балкон. – Когда я говорила, что рано для свадьбы, ты сказал моим родителям, что мы давно уже спим вместе, зная, что я попаду под пресс их «правильного и благочестивого». Когда я сказала, что для ребенка тем более рано, то ты попросту изнасиловал меня, прикрываясь тем, что я жена твоя любимая и до синевы печатей законная! Думаешь, забыла и веревки на запястьях? И то, как ты меня фаршировал спермой всю ночь напролёт?

– А с тобой нельзя иначе, Милка. Тебя принуждать надо постоянно. Ты ж ничего не хотела! И замуж за меня выходила хоть и по любви, но из унизительного одолжения. Карьеру она, видите ли, хотела делать! Кому нужна твоя карьера? Ты и без должности отсасывать мне можешь, а потом щи сваришь круче, чем в любимой харчевне. Поэтому не ной…

– Да я из-за тебя все просрала. Мне предлагали стажировку в Питере, а ты…

– А я капитана хотел получить, чтобы вы с Витькой ни в чем не нуждались…

– Не нуждались? Тогда какого хера я таксовала по ночам? Почему я перешивала вещи, чтобы Витьке было не стыдно в садик ходить? Почему все лето я горбатилась над картошкой и потела в теплице, чтобы зимой было что пожрать?

– Потому что деньги просто так с небес не падают. Но теперь мы с тобой заживёт.

– Мы с тобой уже никогда не заживём, Баранов. Я никогда не буду твоей. И сына больше под каток твоей отцовской любви не дам.

– Да я же тебя, дрянь, придушу… – зашипел Баранов и бросился на меня. Схватил за шею и стал с упоением сжимать пальцы, наслаждаясь моими хрипами. – Ты ж как собака, должна всю жизнь сидеть на цепи. Витька слабой привязью оказался, так я тебе ещё одного так вовремя сделал. Да? Думаешь, не знаю, что ты беременна? Знаю…. Но не переживай, я накажу тебя сейчас обидно, очень больно, но бережно. Переживешь и раны залижешь! Пойми, глупая, я – мент… На моей стороне власть, сила и правда. Не та, которая тебе не нравится, а моя правда…

Баранов сжимал моё горло, смотрел прямо в глаза, а в них полыхало пламя: обжигающее, переполненные страсти, ненависти и желания убить.

А ведь прав он. Кто я? Секретарь в областном суде? У меня ни квартиры, ни денег, ни связей… А у него в руках вся моя жизнь. И жизнь моих родителей…

Накажет? Неееет… Не наказывать он сюда пришел. Подчинить. Сломать. Изничтожить.

Шальная мысль настолько внезапно возникла в моей голове, что дышать стало легче. Антон ослабил хват и стал шаг за шагом подталкивать меня к ограждению. Смотрел как на кусок мяса. Как на добычу. И было понятно, что просто так он меня уже не отпустит.

Но и возвращаться к этому уроду я не собиралась. Ощущала взрывной заряд энергии, решимости и силы попробовать изменить этот порочный круг реальности! Та захлестывала меня, душила адреналином, чтобы просто не струсить.

– Смотри мне в глаза… – начал было он, но я заорала. Да так, что рассохшиеся балконные рамы зазвенели пожелтевшими стёклами…

– Это ты смотри мне в глаза, ублюдок больной! Ни я, ни мой сын никогда не будем плясать под твою дуду! Это моя жизнь! Моя! И жить я буду так, как хочу этого Я! Ты больше не притронешься к нам!

– А как же твоя беременность? Я по суду докажу, что ребёнок был зачат в браке…

– А я докажу, что изменяла тебе с бомжом, потому что уж лучше отсосать ему, чем лечь в твою постель!

– Да я тебя, дуру, размажу… Всю дурь из тебя выбью! – хрипел Антон, пытаясь вновь поймать меня, но было поздно.

С небывалой лёгкостью я вскочила на балконное ограждение и замерла, смотря на мирный двор. Вдали орали испуганные коты, скрипели одинокие качели, и лишь яркий куст цветущей сирени манил меня в свои объятия.

По щекам текли слёзы… Осознание, что этот больной маньяк испортил мою жизнь и уже запустил свои руки в жизнь сына, душила меня. Витька… Он останется один? Его отдадут отцу? А я? Выживу?

– Сука! Неблагодарная сука!!! – заорал он, подскакивая ко мне. – Хватит меня позорить перед всем домом! Слезай, ебанашка.

– Я выйду из этой квартиры без тебя! – орала, а сама искала способ улизнуть.

– Никуда ты не выйдешь, сука. На привязи будешь сидеть и ноги мои слезами омывать, скучая по Витьке. А его я уже определил в суворовское, в экспериментальную группу. Там и таких мамкиных сосунков научат по струнке ходить и слёзы зря не лить… Я вас научу отца уважать!

Это были последние слова… Видела, как он потянулся ко мне своим руками, и внезапно отпустила раму…

Летела я долго. Очень долго…

Смотрела в ночное небо, слышала его матерный крик и жалела лишь о том, что не попрощалась с сыном.

Дура! Он же заберёт его теперь у мамы и сотворит такого же урода…

И, видимо, Бог услышал мои слова. Помню, как рухнула в бельевые веревки на металлических рогатинах. Помню дикую боль. Помню страх и очередное падение в уютные кусты сирени…»

– Ай да малыша, – шептал Чибисов, толкаясь в меня все быстрее и быстрее. Он одной рукой сжимал меня за подбородок, покрывал лицо поцелуями и собирал губами слёзы. – Моя смелая, отважная, безбашенная…

– Готова была убить себя… Лишь бы не возвращаться к нему. Я потеряла тогда ребенка, а потом осложнения, спайки послеоперационные и бесплодие.

Годы… Мне потребовались годы, чтобы смириться с собственным выбором! Можно было спуститься и смириться с незавидной участью. Жить с мужем-ублюдком, воспитывать детей… Можно.

А ещё можно было не выйти из той квартиры живой. Я ж до сих пор помню его взгляд, полный ненависти и отчаяния!

Но уж слишком высока оказалась плата за возможность встречать рассветы, рыдать на выпускных сына и скулить от тоски и обиды.

Я заплатила её. Сама выбрала. Вот только правильно ли я сделала?

– Глупости, Люсёк, я пиздец как девку хочу. Такую же шальную, отважную и с зеленющими глазами! Целовать буду вас, жить без вас уже не могу!

– Кирилл! – его слова не лечили, а полосовали. Меня словно бритвой изнутри расписывали, вытаскивая все страхи прошлого наружу. И ведь даже намёка на издевку не было! Он словно уже все решил и постановление подписал. – Ты тоже приехал… На привязь меня посадить?

– А мне не нужна ручная собачка, – толчки его становились все резче, глубже. Пенная вода бултыхалась, выплескивалась за борта джакузи, раскидывая белоснежные лепестки по все стороны. – Ты мне нужна! Ты… И я тебя уже никому не отдам. Дай сметанку слизать!

Чибисов одним движением выдернул меня из ванны, распластал на холодном полу террасы, заставив смотреть в бесконечную синеву неба.

Целовал… Целовал…

Трогал. Щипал. Стирал следы прошлого. А потом любил!

Долго, горячо! Пальцами, губами, языком…

Казалось, он обласкал все моё тело, и я уже не могла дышать. Когда кровь уже вскипала от накопившихся эмоций, Кирилл толкнулся в меня в последний раз, отправляя навстречу космосу…