Сдавайся, это любовь…

Глава 24

Когда Витька походкой гордого слонёнка удалился, меня накрыла всепоглощающая усталость. Веки стали подрагивать, желая сомкнуться, чтобы остановить это безумие.

– Вот это мне повезло, малыша, – чувствовала пристальный взгляд Чибисова и, как бы ни старалась, не могла остановить эту наиглупейшую улыбку, растекающуюся по моему лицу.

Вот все с ним не так! В нём будто специально собрали комбо качеств, которые я сама для себя в чёрный список занесла: сила, не столько физическая, сколько ментальная, считываемая нервными окончаниями, как разряд тока; пламя в красивых карих глазах, от которого невозможно спастись и попросту укрыться, оно ощущается повсюду; и, наконец, проницательность, он как ходячий рентген, смотрит в душу и бережно перебирает твои страхи, сортирует их, но не ради забавы, как делал Баранов, а чтобы показать, что это мусор прошедших лет. Балласт…. Который тащится за мной все это время.

– И в чем же тебе так повезло?

– Красивая, незамужняя, ребёнок готовый и переживший отвратительный прыщавый переходный возраст, – Кирилл затушил сигарету, закрыл окно и подошел вплотную.

Опустил ладони на мою голову, пальцами погрузился в спутанные волосы, и меня повело… Волны удовольствия и расслабляющего тепла заскользили по коже, устремились вдоль позвоночника прямо к ногам. Я как мягкая кукла из моего детства – могла только вбирать эту ласку, лишенную пафоса, показухи и флера дешевого театра. Оно просто был рядом. Просто хотел и был.

– Тогда действительно повезло, так повезло. Ты ещё не видел, как я танцую, – передразнила я его и рассмеялась, закидываю голову, за что тут же получила свой заслуженный поцелуй.

Кирилл тихо рыкнул и подхватил меня на руки, быстро удаляясь в сторону спальни.

– Тише! Ребёнок спит, – держала ладонью рот, лишь бы не заржать кобылицей.

– Вот и давай по-тихому, Люсенька, – Кирилл швырнул меня на кровать, успев зацепить пояс халата, поэтому приземлилась я уже голой. – Пока не явился ещё один сын или новый ухажер, или что ты там ещё для меня припасла?

– А я не умею тихо! – пятилась от него, пока спиной не уперлась в мягкое велюровое изголовье.

– Зато я умею, – Кирилл игриво задергал бровью и распахнул халат, демонстрируя свое прямое, выточенное по линейке трудолюбивого столяра и уже готовое к бою орудие. – Как мышка буду.

– Проветрил? – Меня просто разрывало от смеха, я изо всех сил кусала внутреннюю сторону щеки, наслаждаясь странными обжигающими эмоциями, которые будил во мне этот загадочный капитан Чибисов. – А теперь прикройся, а то продует.

– Понял, «омлета» не предвидится, – он закатил глаза, скинул халат и подполз ко мне. Я уже хотела было отбиваться от его настойчивости, но он перевернул меня на бок, прижал к себе спиной, сковав крепкой хваткой рук, и шумно выдохнул на ухо. – Что ты ещё от меня скрываешь?

Я дышать перестала. Лежала, как мягкая тряпочка в его руках, прекрасно понимая, что если скажу хоть слово, то от этого удивительного своей нежностью момента не останется и следа.

Чибисов не простит… Он же собственник, как лев. А я этого раньше не поняла. Как и не поняла, что он вокруг меня метки свои уже выставил, медленно затягивая лассо свободы.

А нужна ли мне эта свобода?

Где та тонкая грань между одиночеством, свободой и вседозволенностью? Можно быть замужем, иметь любовника и делать вид, что все так живут, что норма это, тем самым маскируя вседозволенность штампом в паспорте.

А можно лежать в тугом кольце рук мужчины, с которым ты знакома всего-ничего, и тихо плакать от яркого ощущения важности, нужности и желания.

Боже, как сложно….

Кирилл понял, что говорить я не намерена. Провел мизинцем по щеке, стирая предательскую слезу, и зарылся носом в макушке.

Минута…

Две…

Тишина, его громкие мысли, каменные от напряжения мышцы и отсутствие его фирменных шуточек пугали. Он лишь шумно вдыхал и медленно выдыхал накалившийся в спальне воздух, каждый раз даря нежный поцелуй. А дальше произошло то, чего я не ожидала…

– Мне было двадцать пять. Молодой, зеленый, да ещё после армии. Во мне бурлил вулкан страстей, желание спасти этот мир, защитить, свернуть шею беззаконию и преступности. Но Вселенная не так поняла мой посыл, потому как всего спустя месяц службы меня с такой силой ебальничком об УКРФ приложило, что звёзды посыпались, – его голос больше напоминал шорох опавшей листвы, перелив горного ручья или шум ветра. Он убаюкивал, успокаивал, дарил надежду, пока я трусливо делала вид, что сплю. – В одно из дежурств, когда отдел практически вымер, как обычно, вышел на перекур, сел на пожарную лестницу и просто любовался медленно потухающими огнями незнакомого мне города. Выйди я на пять минут раньше или позже, то не увидел бы, как лейтенант Баранов получает от какого-то мужика пакет. Но фортуне было этого мало, Баранов вдруг роняет «подарок», а из него, как из банкомата, высыпаются тугие пачки баксов и пакетики с белым порошком. Я настолько опешил, что не мог даже пошевелиться, сидел, как обезьяна, держась за ржавые перекладины, и не дышал, пока лейтенант собирал с земли деньги. Я так был увлечен примерным подсчетом суммы, что упустил момент, когда тот загадочный мужик в сером плаще исчез. Ну а дальше я сделал все, чтобы оказаться в СИЗО, потому что до последнего верил, что неважно, кто пишет рапорт на старшего по званию. А оказалось, что важно… Пиздец как важно. Он выиграл время, перенес мои отпечатки на наркоту, долларов, естественно, у него не то что не нашли, выяснилось, что Баранова в тот день и вовсе не было на службе…

Эту фразу Кирилл проговорил особенно тихо. Но и этого было достаточно, чтобы остановить биение моего сердца. Прошлое незваными клочками собиралось перед глазами в единое полотно.

– И алиби у него было такое крепкое, – Кирилл сильнее прижал меня к себе, снова поцеловал. – А теперь спать.

– Это была я… – нет, я не шептала. Проговорила губами, стараясь не выдать ни единого звука. Не шевелилась, не моргала, даже слёзы прекратили свой бег, копились в уголках глаз, лишь бы не потревожить его. Но Кирилл ответил:

– Я знаю…

Выстрел. Меня тряхануло так, что кровать дёрнулась. Казалось, он должен встать и уйти, потому что имел на это полное право. Но вместо этого он ласково прошелся языком по мочке уха, переплел наши пальцы в крепкий замок, продолжая лежать рядом… И стало ясно, что не уйдёт. Никуда он уже не уйдёт…

Десять лет назад…

– Нет, ты подтвердишь, Милка! – Баранов словно обезумел, гонялся за мной по квартире, буквально дыша в затылок. Его шаги были тяжелыми, гулкими, а я все боялась, что он опять разбудит Витьку. – Выучишь слова так, чтобы от зубов, как семки, отскакивали.

– Что ты от меня хочешь? Что? Чтобы я опять врала? Чтобы опять бросилась защищать твою с виду кристальную репутацию? Нет! Выпутывайся сам, Антон! Я больше в это не играю, да и в разводе мы с тобой уже два месяца. Просто прекрати сюда ходить!

– Не играешь? – зло усмехнулся бывший супруг и со всей силы ударил кулаком в дверь так, что фанерная поверхность превратилась в вату, полностью повторяя очертания его руки. Страх стал для меня привычным спутником, поэтому ничего нового я не увидела. Его абсолютно стеклянный, безжизненный взгляд и злая улыбка, больше смахивающая на оскал.

От этого невозможно отвыкнуть. Ты помнишь миллион его гримас, уже заранее понимая, что тебя ждёт сегодня. И эту я помнила и боялась её больше всех, потому что она – как «сектор «приз» из чёрного ящика», никогда не угадаешь, чего ждать.

– Нет!

– Как скажешь, милая… – Антон медленно и показательно нежно закрыл дверь ванную.

Это все?

Я смотрела, как он суетливо одевается, проверяет по карманам вещи и просто делает вид, что меня нет. В квартире повисла тягучая тишина, которую не слышно было так давно, что в голове застучали молоточки тревоги.

Ну что ты, дурочка… Он просто понял, что ты больше не собираешься по первому зову предоставлять ему липовые алиби. Он просто понял…

Но сколько бы я не повторяла это, молоточки в голове становились все громче, звонче и настойчивее.

– Кстати, я там почту из ящика принёс. Тебе письмо какое-то… – это было последнее, что выплюнул он, прежде чем выйти из квартиры.

Мой взгляд застыл на тумбе, где в ворохе газет, буклетов и квитанций лежал довольно толстый конверт.

Я тихо толкнула дверь в спальню сына, чтобы просто убедиться, что он спит. Мой мальчик…

Подошла, привычным жестом поправила одеяло, пряча от сквозняка старых окон его ноги, полностью заклеенные переводками из дурацких жвачек, что таскает Баранов, пытаясь загладить вину перед сыном. Мне иногда кажется, что он их авансом приносит, потому что никогда не знает, что пропустил на этот раз.

Вчера, например, Антон забыл про сдачу на пояс в школе единоборств, Витька все время крутился, как волчок, пытаясь найти в толпе того, ради кого так сильно старался. Но кроме меня и бабушки с дедом так никого и не нашел. Видела, как в глазах вспыхнула обида, как покраснели его уши, а губы сжались в тонкую нить, словно он изо всех сил старается не расплакаться, и материнское сердце кровью обливалось.

Встала, прикрыла балконную дверь, за которой были спрятаны наши с сыном чемоданы, и на негнущихся ногах отправилась в коридор…

Уголок конверта так зазывно торчал смазанной печатью почтамта, а душа в узел сворачивалась. Предчувствие лавиной жахнуло меня прямо в темечко, а знакомая аббревиатура не оставила ни капли сомнения.

Опека… Опека… Опека…

Это слово билось в голове, пока мозг не очнулся от самого жестокого предательства, что мог сделать муж. Ему все равно на моё рвущееся материнское сердце, ему все равно на психику своего ребенка, ему все равно на весь мир! Главное – его задница, попавшая в очередные неприятности.

– Витя!! – заорала я, вбегаю в комнату сына. – Мы уходим!

– Куда?

– У бабушки поживем, – я быстро одела сына, вытащила сумки с балкона, а после сама накинула плащ прямо поверх халата.

– Мам, тут тёти пришли к тебе…