Семнадцатый

Глава 38. Диего

Мадрид. Испания

Май 2025

– Диего, как твое сердце сегодня?

Этот вопрос стал нашим ежедневным ритуалом с тех пор, как Габриэла Рамирес появилась в моей жизни.

Трижды в неделю мы встречаемся с ней, и ее присутствие стало жизненно необходимым, особенно в плохие дни, когда я чувствовал, как задыхаюсь от эмоций внутри. За последний месяц таких дней было много. И каждый новый день без нее казался невыносимым.

– Функционирует, – лениво ответил я, глядя в белоснежный потолок и крутя в руках один из множества карандашей, стоявших в стаканчике на рабочем столе Габриэлы. – Но скоро оно будет жить, потому что наполнится светом.

Я услышал тихий смешок, затем звук карандаша, который что-то записывал на бумаге. Еще одна заметка, которую я никогда не увижу.

– Ты настроен весьма оптимистично. Это радует.

– Все благодаря вам, док. – Я повернулся к женщине с русыми волосами, аккуратно уложенными на одно плечо, и улыбнулся ей, подмигивая. Она, как обычно, от этого жеста покраснела, и ее пальцы сразу же нашли жемчужное ожерелье на шее.

– Значит, ты хочешь вернуть свет в свою жизнь, верно? – спросила она.

Селена. Габриэла имела в виду ее – девушку, которая видела во мне то, чего не видели другие. То, что я сам не замечал.

Она знала меня в самых темных проявлениях и оставалась рядом. Когда Селена пыталась помочь, я отталкивал ее снова и снова из-за внутреннего конфликта, ведь стремление к самостоятельности и независимости было глубоко укоренено во мне благодаря детским переживаниям. Меня учили решать свои проблемы самостоятельно, не просить о помощи и не показывать свои слабости.

Воспоминания о том дне, когда Рикардо буквально вбил в меня слова, изменившие все установки в моей голове и перевернувшие отношение ко всему, всплыли в памяти. Они породили новые страхи, которые впоследствии повлияли на меня и оставили за собой неизгладимый след.

– Ты никчемный мальчишка, который даже зад подтереть себе сам не способен! Кому ты нужен, а? Своей мамочке и тому отсталому старику, которого ты называешь дедушкой? – Пугающий до дрожи крик раздавался по кухне, и я сжал веки от страха, что отец вновь ударит меня, как и маму, которая не могла подняться с кровати несколько дней, а след от синяка все еще красовался на ее щеке всеми оттенками радуги. – Хватит плакать, черт возьми! Хватит! Мужчины не плачут и не просят о помощи! Ты должен уметь сам справляться со своими проблемами, а не ныть при первой же возможности! Мужчинам не бывает больно, это ясно? Слезы и слабость свойственны девчонкам! Или ты девчонка, а?

Он наклонился ко мне практически вплотную, нависнув надо мной, и теперь запах алкоголя стал еще сильнее, и меня затошнило. Он тряс меня за плечи, сжимая их так, что я чувствовал, как его пальцы проникли в мою кожу под ключицами. Это до ужаса пугало меня, поэтому я кивнул, все еще не открывая глаз и боясь встретиться с ним взглядом.

Мне страшно. Очень-очень страшно.

Что если папа снова ударит меня, но на этот раз это будет не горячая сковородка по рукам, а мои ноги? Тогда это будет означать конец. Никакого футбола. Никакого шанса уехать отсюда и спастись от монстра в нашем доме.

В тот день я вырос на несколько лет и перестал быть ребенком.

Я научился не плакать и быть полностью самостоятельным во всем, потому что внутренние установки и страхи, заложенные в детстве, мешали мне принимать помощь и близость от людей, готовых протянуть мне руку. Невольно я становился похожим на своего отца, который вложил в меня эти страхи и убеждения. И я сделал то же самое, что сделал он с моей матерью.

Когда Рикардо оказался погребен под обломками разрушенного им мира, моя мама была той, кто протянул ему руку помощи и не отходила от него ни на шаг, несмотря ни на что. Она любила его, любила ту версию своего мужа, которой он когда-то был, и, несмотря на его грубость и жестокость, решила оставаться рядом с ним, в то время как Рикардо предпочел остаться среди руин, вместо того чтобы быть спасенным. Любовь к моему отцу погубила мою мать, втянув ее и всех нас в бездну страданий и боли.

Мне не хотелось быть похожим на своего отца. Я не желал для Селены судьбы, схожей с судьбой моей матери. Но, когда я пожалел о сказанных словах и бросился вслед за Селеной, случайно подслушав ее разговор с Уиллом, я осознал, что уже шел по этому пути.

«…Диего должен помочь себе сам, а самое главное – он должен захотеть быть спасенным, иначе погубит не только себя. Он и меня потянет за собой».

Одна только мысль о том, что мы с Селеной можем повторить судьбу моих родителей, вызывала во мне отвращение. И я точно знал, что не хочу подвергать Селену тем испытаниям, которые перенесла моя мать, пытаясь спасти любимого человека от самого себя.

Осознание всего произошедшего, осознание совершенных мною ошибок обрушилось на меня, когда я услышал, как отчаяние, страдание и поражение звучат в голосе Селены. Моя обида, мои капризы, мой гнев – все это показалось такими мелочами перед лицом нашей общей боли. Я понял, что стал жертвой собственных страхов, страхов оказаться несовершенным, не таким, каким меня всегда хотел видеть отец. Я пытался доказать себе и всему миру, что могу справиться сам, даже когда моя душа кричала о помощи. Но я не справился и потерпел неудачу.

Я облажался. Чертовски облажался.

Приняв свое поражение, я собирался броситься к ногам Селены и просить у нее прощения, но прежде чем явиться к ней с извинениями, мне нужно было попросить прощения у того маленького мальчика, которому приходилось подавлять все свои чувства и эмоции, потому что ему внушили, что чувства – это удел девушек, а проявление слез, страха и слабости – признак ничтожности. Мне нужно было объяснить ему, что слабость – это не порок и не добродетель, это естественное состояние каждого живого существа, как страх и любые другие эмоции, а просить о помощи и принимать ее – нормально.

Этот перерыв был необходим нам обоим: мне, чтобы разобраться в себе и в этом смешанном коктейле чувств – сожаления, вины, гнева, обиды и раскаяния, а Селене – чтобы все обдумать и решить, примет ли она мои извинения и вернется ли ко мне. На этот раз навсегда.

И как бы я ни гордился и ни уважал выбор Селены в пользу самой себя, я надеялся, что она не прогонит меня, хлопнув дверью перед моим носом.

– Диего, ты со мной? – Голос Габриэлы вернул меня к реальности. Я выпрямился в кресле, стараясь не зацепить ногой что-нибудь, и, положив руки на подлокотники, обратился к своему психотерапевту, которого Селена, вероятно, предложила бы заменить на сеансы работы с тестом, и ответил на ее предыдущий вопрос:

– Да, думаю, пришло время.

***

Больше я не мог находиться в доме, где тишина стала хозяйкой, а не временной гостьей. Каждый уголок напоминал о наших счастливых днях вместе. Тишина стала моим единственным спутником, и даже она была невыносимой. Каждая минута, проведенная в одиночестве, приближала меня к безумию.

Я был в порядке, насколько это вообще возможно. Ежедневная физиотерапия с профессионалами и врачами команды помогала восстановиться физически, а благодаря терапии у Габриэлы, рекомендованной тренером Марони, я стал менее раздражительным и начал разбираться в себе. Я был на пути к исцелению, но отчаянно скучал по Селене. Черт, даже лай Чапи пришелся бы мне по вкусу, лишь бы не слышать эту звенящую тишину дома.

Все вокруг было пустым и холодным, словно моя душа покинула тело. Каждое утро начиналось с мысли о том, что нужно увидеть ее, почувствовать тепло ее рук и услышать звук ее голоса. Мне хотелось встречать утро с ее смехом и шутками, днем наслаждаться ее стряпней и разговорами обо всем и ни о чем, вечера проводить за просмотром телевизора, а ночи завершать в постели и объятиях друг друга.

Аромат ее парфюма все еще витал в воздухе и пропитывал ее подушку, которую я не выпускал из рук. Если спросить Лукаса, который вместе с остальными практически ежедневно навещали меня, я превратился в героиню из вампирской саги, брошенную парнем-вампиром и впавшую в депрессию на несколько месяцев.

Чтобы это ни значило, это брехня.

У меня не было депрессии, и я выходил из дома. Да, это были тренировки и домашние матчи команды, но это же лучше, чем ничего, правда?

Не желая больше находиться вдали от нее, я взял ключи от машины и собрался поехать за своей девочкой, но, когда открыл дверь, на пороге меня встретил тот, кого я меньше всего ожидал увидеть.

– Какого черта ты здесь делаешь? – спросил я у человека, которого мне не сразу удалось узнать.

Он выглядел совершенно не так, как при нашей последней встрече в прошлом году. Рикардо побрился, и теперь его худощавое лицо с морщинами приобрело менее бледный оттенок, хотя и полностью здоровым его нельзя было назвать. Он выглядел свежо и приятно пах, никаких следов пьянства и дебошей. На нем чистая одежда, глаза не красные, лишь усталые и… печальные?

– Привет, сын. – От этого голоса и его обращения дрожь пробежала по телу, как всегда и случалось, когда Рикардо так меня называл.

Не показывая вида, что его слова влияли на меня спустя столько лет, я сжал ручку двери и, прокашлявшись, спросил вновь:

– Что ты здесь делаешь? И как ты сюда попал?

Ему запрещен вход на территорию частного комплекса, и он не мог попасть сюда без пропуска или моего разрешения с тех пор, как в прошлом году заявился сюда пьяным и едва способным держаться на ногах.

– Мне помог твой агент.

Какого…? Мунир в своем уме?

– Прежде чем ты начнешь обвинять его в этом и решишь уволить, позволь мне поговорить с тобой.

– Нет. Никаких разговоров. – Я уже готов был захлопнуть дверь перед его носом и отправить его куда подальше, как Рикардо подсунул свою ногу в проем, останавливая меня.

– Диего, пожалуйста, – попросил он.

– Нам нечего обсуждать, Рикардо.

– Дай мне всего несколько минут. Это единственное, что я прошу у тебя на этот раз. Клянусь.

Он выглядел подавленным. И как бы я ни хотел, какая-то часть меня все еще верила в него и в его искренность, просачивавшуюся в его голосе и отражавшуюся в глазах. Решив, что я мог признать свою слабость перед теми остатками нежных чувств к этому человеку, которого я когда-то с любовью называл отцом, я распахнул дверь и вышел на крыльцо.

Аккуратно присаживаясь на ступеньку и положив рядом локтевой костыль, я ждал Рикардо. Он последовал за мной и тоже сел рядом, сцепив руки в замок.

Некоторое время мы оба молча смотрели на горизонт, окрашенный в желто-красный, огненный цвет, но затем Рикардо нарушил этот момент, поразив меня своим признанием и лишив дара речи:

– Перед порогом смерти одиночество ощущается сильнее всего.

Смерть? О чем он говорил? Это очередная манипуляция?

– Что за чушь ты несешь? – не сдержался я. – Это что – новый способ выклянчить деньги, надавив на жалость?

Легкий смешок вырвался из него, словно этот разговор – какая-то шутка.

– Иронично, не так ли? Я думал, что алкоголь убьет меня, а убивает легкие.

– Отличная попытка, но… – Я собрался уже встать и послать его, как Рикардо протянул мне документы с диагнозом, подтверждающие свои слова, и я перестал дышать, даже не осознавая этого.

Горло жгло, к глазам подступили предательские слезы, и это воздействовало на меня сильнее, чем хотелось бы. Но я не позволил слезам вырваться наружу и не дал ему увидеть меня таким, поэтому отвернулся от Рикардо, пока он продолжал:

– Два месяца назад врачи реабилитационного центра, куда меня устроила твоя девушка, обнаружили у меня рак легких и дали мне не так много времени, но мне не хватило бы еще одной жизни, чтобы загладить свою вину перед тобой, Диего. – Краем глаза я заметил, как Рикардо опустил голову на свои ботинки и сжал кулаки. – В своей жизни я совершил достаточно ошибок и причинил много боли людям, но из-за моих неправильных решений больше всего пострадал ты. Знаю, что мои слова не вернут те годы и не сотрут тех ужасных воспоминаний, которые я оставил в тебе, но мне искренне жаль.

Я был не в состоянии разобраться со своими чувствами в этот момент. Они настолько перемешались, что это сводило с ума.

С одной стороны, я чувствовал горечь и разочарование. Если покопаться в прошлом, в большинстве воспоминаний отец был пьян и поднимал на нас руку, разрушая наше семейное счастье. Я помнил каждый синяк, каждый шрам, каждое слово, сказанное им в гневе. Закрывая глаза, я видел ночи, когда прятал Альваро под кроватью, боясь вспышек ярости нашего отца. Я все еще слышал крики о помощи и плач матери, когда она пыталась защитить нас. Все это не давало мне услышать в словах Рикардо ничего, кроме лжи, потому что они исходили от того же человека, который причинил нам столько боли.

С другой стороны, я испытывал сострадание и понимание. Сейчас, глядя на него, я видел не злого монстра, каким он казался раньше, а больного, сожалеющего и напуганного мужчину, который осознал свои ошибки и, возможно, действительно раскаивался в прошлых поступках. Рикардо выглядел так, словно каждая минута его жизни стала тяжелым испытанием, и я начал понимать, как сложно ему должно было справляться с зависимостью и ее последствиями.

Эти противоречивые эмоции столкнулись внутри меня, заставляя сердце биться чаще. Мне хотелось верить ему, но прошлое слишком сильно отпечаталось в памяти. Хотелось простить его, но обиды были еще слишком свежи.

– Я понимаю, что тебе трудно доверять мне, и что мои слова могут показаться пустыми и ничего не значащими, но знай, что я действительно раскаиваюсь и хочу, чтобы ты знал одну вещь. – Его глаза наполнились слезами, голос дрогнул, и я увидел, как он пытался взять под контроль свои эмоции. – Я был чертовски плохим отцом. Мне стыдно за то, что вместо любви и заботы я принес тебе страх и унижение. Мне жаль, что я заставлял тебя сомневаться в себе и в той любви, которой ты, как никто другой, достоин, Диего. И как бы сильно алкоголь ни исказил мое сознание и ни разрушил меня, единственное, что не изменилось здесь… – Он указал на свое сердце, – это моя любовь к тебе, сынок.

Проклятье.

Впервые за все эти годы я заметил в его глазах нечто новое – искреннее раскаяние и боль. Рикардо выглядел потерянным и беспомощным, словно ребенок, стоящий перед лицом своей судьбы. Я ощутил, как внутри меня зашевелилось сострадание, и что-то сломалось. Это вызвало во мне чувства, которые, как я думал, были давно похоронены к этому человеку, но сейчас мне хотелось помочь и поддержать его в последние дни его жизни.

Но прощение – это тяжелый груз, который я еще не готов нести. Я не уверен, что смогу забыть все, что Рикардо сделал в прошлом с нашей семьей, и начать новую главу в наших отношениях. Я боялся, что его раскаяние – лишь временное эмоциональное потрясение, вызванное страхом перед смертью. Что если…?

Рикардо положил руку на мое плечо и слегка сжал его, с грустью глядя на меня. Слеза скатилась по его морщинистой щеке, и она же терзала мою душу.

– Я пришел не за искуплением, а за прощением, Диего. Хотя я не заслужил твоей любви, я надеюсь, что однажды ты найдешь в себе силы простить меня. Это станет для меня великим утешением перед лицом смерти. Пусть моя вина остается на мне, пусть моя душа ищет покой там, где ее не ждут. А ты живи дальше, будь счастливым и помни, что я всегда буду любить тебя, даже после смерти. И я безмерно горжусь тем человеком, которым ты стал, несмотря на те обстоятельства, в которых я тебя оставил.

Он поднялся с места и ушел, не говоря больше ни слова, а мое сердце горело ненавистью и обидой, но я старался подавить эти чувства. Мне трудно простить отца за все то зло, которое он причинил мне, за все его предательства и обманы, за невыполненные обещания. Я с опустошенной душой смотрел ему вслед, и мой взгляд был полон боли и горечи. Мои эмоции рвали меня на части, но, несмотря на внутренний конфликт, я не мог позволить себе отказать умирающему человеку в шансе попросить прощения. В конце концов, я тоже человек, и мое сердце способно на милосердие.

– Рикардо, – окликнул я, вставая с места и опираясь на костыль.

Спустившись по лестнице, я быстро сократил расстояние между нами и, наконец, крепко обнял своего отца. Мои руки сжали его тело так сильно, насколько были способны. Когда отец ответил взаимностью на мое объятие, все мои детские мечты сбылись, и я понял, что прощение действительно возможно.

– Мне жаль, – сказал я ему, а сам мысленно произнес слова, для которых еще потребуется время.

Я прощаю тебя.