В поисках баронессы

Глава 25

Не радовал ни щебет птиц, ни солнечные лучи, пляшущие на столешнице прямо перед ее глазами. Страх и безнадежность заставили краски мира выцвести.

— Гляди-ка, Брисси, — окликнул некромант. — У тебя появилась седая прядка!

— Что? — шепнула она, невидяще взглянув на него.

Говорить нормально не получалось — только хрипло шептать. Голос сорвала. Глаза у нее, должно быть, дикие. Она по сей момент не могла поверить, что все происходит на самом деле.

Кеннет внимательно глядел на нее. Что за интонации скользнули в его голосе только что — жалость, злорадство? Агнес с изумлением поняла, что не в силах определить.

Некромант вдруг извлек жестом ярмарочного фокусника откуда-то зеркало и показал ей. Из глубины стекла на нее взглянула безумная женщина: мучнисто-бледная, с широко распахнутыми выцветшими глазами и совершенно диким взглядом. Губы пересохли и растрескались.

Это она?! Всего-то три или четыре дня провела в камере… что же с нею станет через год, два — а то и больше?

И седая прядь, да. Не прядка — а целая прядь. Широкая, белая, ярко выделяющаяся в черной всклокоченной шевелюре. Все эти четыре дня она не причесывалась. Вчера и вовсе не вспомнила об этом. Даже узел или косу не собрала. Волосы торчали тусклыми колтунами, как у какой-нибудь пьяницы или бродяжки.

Сердце колотилось в горле. Кеннет покачал головой. Сидевший по-прежнему в кресле церковный чин окинул ее брезгливо-жалостливым взглядом.

— Плачевное зрелище, милосердный, не так ли? — обратился к нему некромант.

В ответ церковника она не вслушивалась. До Агнес вдруг дошло — Кеннет просто издевается над ней! Отчего уж так — она не знала. Скорее бы уже Гото явился и прекратил этот балаган. Чего ее вообще приволокли сюда, если его нет? Насколько мерзко было торчать в камере, но сидеть на стуле перед пустым столом и слушать бубнеж некроманта и церковника оказалось много тяжелее. Она не вслушивалась, но голоса жужжали назойливыми мухами.

Гото заявился спустя едва ли не полчаса.

Влетел в кабинет, швырнул плащ и шляпу на один из стульев. Шмякнулся в кресло напротив Агнес.

Вот и все. Губы покривила горькая усмешка. Краткая передышка закончилась.

— Я вижу, у вас прекрасное настроение, миледи, — хмуро уронил сыщик. — Что вас так развеселило?

Хотелось ответить что-нибудь едкое, но на ум, как назло, ничего не шло. В молчании прошло минут пять или десять. Гото просматривал какие-то бумаги, делал пометки.

Обратился после этого, как ни странно, не к ней, а к священнику. Тот понес околесицу о покаянии и прощении, даруемом не судом человеческим, но судом Творца. Это оказалось чересчур — она снова потеряла самообладание. Хотела высказать сыщику все, что думает о нем и его методах вести расследование, о том, как он решил упросить себе работу, хватая невиновных — но вместо этого впала в истерику. С удивлением отметила, как же легко ее, оказывается, вывести из равновесия.

Несколько дней в камере — и она выкрикивает бессмысленные угрозы, напоминая, что ее отец — не последний человек в королевстве. И так просто самоуправства не спустит.

Когда бы она еще вспомнила об отце, тем более — обратилась к его титулу и влиянию? Долго истерика не продлилась — в какой-то момент Агнес начала задыхаться. В груди разлилась разламывающая боль.

Шум в ушах и чернота. Очнулась она уже на своей лежанке в камере. Одна.

Давила невыносимая слабость, даже лежать было тяжело. Кажется, она проваливалась в сон. Дважды приносили еду — она просыпалась, но подняться не могла. Да и есть не хотелось. Так и пролежала целый день неподвижно, то глядя в потолок, то проваливаясь в сонное забытье.

*** ***

Шорох заставил подскочить на лежанке. Дверь! Кто-то открывал замок.

Но сейчас же ночь. Окон в находящейся под землей камере не было, но Агнес научилась уже по звукам определять время суток. Сейчас кругом царила сонная тишина. Это значит — на дворе ночь. Утром начнутся шаги, разговоры. Узникам станут разносить еду. Она села с колотящимся сердцем, неотрывно глядя на дверь.

Та мучительно медленно приоткрылась. Агнес не поверила глазам, увидав церковника.

Тот осторожно скользнул внутрь. Увидев ее, прижал палец к губам и прикрыл осторожно за собой дверь.

Она неловко вскочила, спустила ноги с лежанки, сунула их в сапожки. Обуться второпях не получалось, короткие мягкие голенища сминались.

Зачем он явился? Агнес напряженно вглядывалась в бесстрастное лицо милосердного, силясь разгадать, что кроется под внешним спокойствием. Жалость, осуждение, прощение? Согласен он с Гото в его подозрениях? Станет сейчас укорять ее, как Кеннет давеча, или даст надежду?

— Милосердный, — пробормотала она хрипло и закашлялась — голос сорвала накануне. — Я не ждала вас, — запнулась.

Глупо и жалко звучит. И горло болит. А священник сверлил взглядом, не торопясь озвучивать цель своего визита.

Ночного визита! Мысли понемногу прояснялись. Явился ночью — наверняка, чтоб никто не узнал об этом. Гото едва ли в курсе. Не просто так ведь он осторожничал — сам отпер дверь, показал, чтобы молчала, не поднимала шума! Явно неспроста. А стражник? Он ведь видел, как милосердный заходил в тюремный коридор!

Если бы горло не болело и не сковывало оцепенение, она уже засыпала бы священника вопросами. Но она молчала в ожидании.

— Я помогу вам бежать, — заявил церковник наконец.

Агнес недоуменно уставилась на него. Уж чего-чего, а такого заявления она не ожидала! У милосердного ум за разум зашел, или это ей чудится после всего пережитого? Да, она слыхала, что так сходят с ума — человек начинает видеть и слышать то, чего нет.

— Куда бежать? — шепнула она, ошарашенная.

— Куда пожелаете, — ласково отозвался он.

— Я не понимаю…

— Вы все прекрасно понимаете, дитя. Ваши дела плохи. Я имел неосторожность поведать эсквайру о вашем любопытстве — клянусь, без умысла! Он спросил — между делом. Это было до вашего ареста. И я ответил. Мне ваша любознательность казалась забавной, даже трогательной, — священник помолчал. — Словом, умысла у меня не было, — повторил он. — И я хочу теперь помочь вам. Потому что подозрения в ваш адрес у достопочтенного Гото серьезные. И он готов на крайние меры, чтобы выбить из вас сведения.

— Это я уже заметила, — пробормотала Агнес, хмуря брови.

В словах милосердного смутно ощущалась некая фальшь. Нет, даже не фальшь — просто с его речью что-то было не так. Таилось в ней некое второе дно, только суть от притупившегося сознания ускользала.

— Так вот — если бы дело было лишь в любопытстве, подозревать вас в порочащих связях никому бы в голову не пришло. Но вы помешали задержанию людей, что явились к вам за ключом от фамильного хранилища этих напыщенных баронов… скажите по совести, они вас не раздражают?

— Кто? — от обилия слов начинала кружиться голова, а смысл ускользал.

— Бароны. Отец и сын Гревилль, — милосердный пристально уставился ей в лоб.

— Ну, — она запнулась. — Раздражают…

Тем более, что это чистая правда. Если к барону Гревиллю старшему у нее претензий не было никаких — скорее, симпатия, особенно — после того, как радушно он принял ее в последний раз. То Ронан вызывал у нее заметное раздражение. Особенно, когда выказывал невпопад и не к месту свою спесь.

Правда, разъяснять все это было бы слишком длинно — сейчас Агнес не была способна на долгие речи. Да и смутно ощущала — милосердному требуется от нее не это. Но похоже, он остался доволен коротким ответом.

— Вот видите! Эти спесивые барончики, кичащиеся древностью своего рода… тем, что их предок получил титул, по сути, за предательство! Согласитесь, они заслуживают всего, что навлекли на свои головы.

Агнес лишь моргала недоуменно. Милосердный заговаривается? Или ее слух подводит.

— Словом, я предлагаю вам свободу, — благо, тот наконец, кажется, вернулся к первоначальной теме. — Все, что от вас требуется — дать мне ключ к их хранилищу. Дайте мне возможность зайти туда незамеченным — и вы немедля выйдете отсюда. Ну же, решайтесь! — поторопил он.

Выйти. Бесправной узницей, вынужденной скрываться… остаток жизни бегать, скрываться. Потерять все.

Мысль прервалась, уступив место менее очевидной. Истинный виновник — этот человек, сидящий сейчас перед нею!

— Это вы, — проговорила она с изумлением. — И… это вы подослали ко мне головорезов?!

— Они намеревались лишь доставить вас в безопасное место для беседы.

Да вот же он, шпион Нейтании или еще какой-то из недружественных стран, которого ищет Гото! И, как назло, никого, кроме них двоих, здесь нет. И где, спрашивается, этот лучший сыщик Управления розыска и расследований?! Где он, когда прямо здесь требуется его присутствие?

Взгляд милосердного сделался колючим. И Агнес поняла, что выдала себя — позволила священнику заметить свое изумление.

Тот наверняка понял, что первой ее мыслью стало — как бы поведать сыщикам об открывшейся ей правде. И теперь он настороже…

Только ждать бессмысленно. Она ничего не дождется и не переиграет его в игре — кто кому заморочит голову. Ей даже голос толком не повинуется, чтоб заболтать его! Если он уйдет прямо сейчас — она ничего не сделает. Даже не убедит завтра Гото, что церковник и правда заходил в ее камеру нынче ночью. И она слышала то, что он ей только что предложил.

Эх, нет у нее при себе ни единого из любимых амулетов!

А еще она не знает, что имеется в его распоряжении. Уж наверняка не с голыми руками он к ней пришел. Но что есть, с тем и следует работать — ей нипочем не стать бы признанным артефактором, если бы она не следовала всегда этому принципу.

Агнес ринулась вперед без подготовки, без замаха, без разгона. Просто швырнула тело из того положения, в каком сидела на лежанке, ссутулившись, вперед и наискось. Прямо к сидящему на табурете церковнику. На это ушли все силы, что имелись.

Реакция у милосердного оказалась отменной. Но ее не хватило. Он с судорожным всхлипом завалился назад, плашмя на спину с табурета.

Все-таки кое-какую подготовку перед броском она произвела: хлопнула в растерянности глазами и на долю мгновения съежилась, будто в испуге.

На пол Агнес завалилась вслед за милосердным. Но, в отличие от него, она этого ожидала и успела сгруппироваться. Пальцы крепко впились в неподатливый ворот из плотной ткани, а колено влетело в верхнюю часть бедра. Совсем рядом с суставом. Эх, не совсем туда, куда целилась, конечно. Но рядом! Милосердному хватило и того — он сдавленно зашипел от боли.

Агнес не ждала, что он так просто сдастся, потому не стала душить или бить. Пальцами с силой надавила по бокам шеи.

Шея оказалась жилистая и очень твердая. Женщина ощутила подушечками пальцев пульс — а в следующий миг отлетела к лежанке, ударившись затылком о край. Благо, тюфяк в момент броска чуть съехал, и теперь приглушил удар. Иначе валяться бы ей с пробитым черепом! Но в глазах потемнело.

Вот же пакость…

Проморгаться удалось всего несколько секунд спустя. Но она уже понимала, что безнадежно опоздала. Милосердный давно успел подняться на ноги и теперь…

Милосердный лежал на полу, ткнувшись в него носом. Руки ему сноровисто связывал за спиной дюжий стражник.

— Вы с ума сошли! Я — служитель святой церкви, — шипел священник.

— Да-да, мы все слышали, как вы служите святой церкви, — покивал стоящий над ним Гото. — Свидетелей вашего трогательного свидания с арестанткой предостаточно, милосердный. Так что отговориться не получится. В допросную его, — прибавил он, обращаясь к стражнику.

Церковника выволокли. Гото вышел следом. Некромант, выходивший последним, кинул на Агнес короткий взгляд. Качнул неопределенно головой и скрылся за дверью. Снова щелкнул замок. Она перевела дух и опасливо поднялась на трясущиеся ноги. Голова вроде не кружилась — значит, сотрясения нет. Удивительно — аж сил прибавилось. Весь день провалялась бревном. Подошла неверной походкой к кадке, зачерпнула воды. Сделала несколько глотков.

Вернулась на лежанку, уселась. И что только сейчас произошло? Милосердный оказался шпионом и явился к ней требовать ключи от входа в хранилище Гревиллей. Гото устроил засаду, и несколько свидетелей слышали разговор…

А что теперь будет с нею самой?! Она помотала головой. Навалилась снова тяжелая усталость. Нет, ломать сейчас голову бессмысленно. Будет день — будут и разгадки. Наверное. В этот раз она заснула, не успев донесли голову до тюфяка.

*** ***

Агнес зашла в кабинет, озираясь и поеживаясь. Нынче ее снова привели не в допросную, а в рабочий кабинет Гото. А страх после нынешней ночи все-таки остался! Кто сказал, что ее не обвинят сейчас в сговоре со священником?!

Сам сыщик за столом, обложенный бумагами. Кеннет застыл изваянием у окна. Как назло, после бурной ночи ныли виски, мучила слабость. Страх ослабил немного тиски — но не ушел совсем.

Колени подломились, когда стражник подвел ее к стулу. Она попросту рухнула на жесткое сиденье. Руки бессильно повисли плетьми. Их сегодня даже не связали.

— Доброго утра, миледи, — тускло поздоровался эсквайр. — Хотя, я так понимаю, оно для вас не слишком доброе… мне жаль, — прибавил он.

— Помолчите, Гото, — некромант скривился.

Он встряхнулся, подошел к Агнес. Зайдя ей за спину, положил руки на плечи. Миг — и дышать вдруг сделалось заметно легче. Спина сама собой распрямилась, руки прекратили дрожать. Даже сердце, кажется, стало биться ровнее.

— Мужественная девочка, — Кеннет на пару мгновений ободряюще сжал ее плечи. — Ты очень хорошо держалась все это время.

О чем он? Гото поднялся со стула.

— Мне жаль, леди Брейнстоун, что вам пришлось пройти через такие испытания, — заговорил он. — Прошу принять мои искренние извинения.

— Что? — Агнес закашлялась.

— Извини, Брисси, — уже привычным чуть насмешливым тоном встрял Кеннет. — Клянусь — я следил за твоим состоянием! И не допустил бы, чтоб у тебя сердце остановилось. Жаль, что пришлось так тебя перепугать. Но, если бы этот хитрозадый гиений потрох…

— Полегче, достопочтенный Кеннет, — перебил его сыщик. — Вы говорите о святой церкви!

— При всем моем уважении к святой церкви. Если бы этот хитрозадый гиений потрох, лишь по нелепости имеющий к ней отношение, не поверил, что ты всерьез вляпалась, демона квадратного он бы так потерял осторожность! Ускользнул бы.

— Постойте-ка, — к Агнес понемногу возвращалась ясность мысли. — Вы оба хотите сказать, что на деле никто не подозревал меня в пособничестве врагам Манора?!

— Узнаю тебя прежнюю, — усмехнулся Кеннет. — Я говорил, что ты будешь в ярости!

Дальше она не стала слушать. На глаза рухнула мутная пелена. Агнес смутно слышала, как грохнул упавший на пол стул. Видела собственные скрюченные пальцы, тянущиеся к горлу клятого некроманта. Кажется, он держал ее за запястья.

Звериный рык… помилуй святой Иероним — это она так?!

В чувство привел резкий плеск и мгновенно охвативший сырой холод. Руки Кеннета выпустили ее запястья. Агнес отшатнулась от него, в недоумении принялась тереть мокрое лицо. Растрепавшиеся волосы липли к щекам.

— Прости, Брисси, — в который раз повторил некромант. — Я никак не могу упрекнуть эсквайра за грубость. Благодарю, достопочтенный Гото, — прибавил он.

— Обращайтесь, — вздохнул тот, ставя опустевший кувшин на стол. — Я тоже должен попросить прощения, миледи, — повинился он. — Возможно, я в какой-то момент перегнул палку.

— Вы называете это — перегнуть палку, — проговорила Агнес.

— Брисси, присядь, — Кеннет бесцеремонно усадил ее на стул. — Ты перенервничала. Сейчас я позову того, кто поможет тебе быстро высохнуть, пока не простыла. Поверь, тебе никто не причинил бы вреда по-настоящему.

— Так было нужно, я поняла, — она кивнула. — Для дела, ага…

Взгляд заметался от одного мучителя к другому. В душе царила мешанина. Изумление и возмущение за фокус, который с нею провернули. Гнев. Желание придушить и Гото, и клятого некроманта, который знал все и позволил сыщику провернуть эту аферу. Хотелось крушить все, что попадется под руку, и истерически хохотать. За всем этим облегчение от того, что обвинения в ее адрес оказались ложными, что она свободна, бесследно терялось.

Явившийся на зов работник управы молча высушил на ней платье. Видимо, этот — из магов воздуха. Так же молча и быстро он ушел прочь.

— Примечательно, что именно мне ты попыталась вцепиться когтями в глаза, — посетовал Кеннет, потирая длинную свежую кровоточащую царапину на щеке, когда они снова остались втроем.

Считанные секунды — и та затягивается прямо на глазах. Правда, не зарастает, как это происходило при воздействии магов-целителей. А покрывается грубой зеленовато-серой коркой.

— Ты первый попался под руку, — устало отозвалась Агнес. — Гото, — уронила, переведя взгляд на эсквайра. — Я вас ненавижу.

— Вы в полном праве, миледи, — тот развел руками. — Все, что я могу — это еще раз принести глубочайшие извинения. Мне действительно жаль, что пришлось так поступить с вами.

И ведь правда раскаивается! Это злило вдвойне.

— Что от меня требуется теперь, эсквайр? — осведомилась она после паузы.

— Ничего! — живо отозвался тот. — Все обвинения с вас сняты, вы можете быть совершенно свободны. Единственное, что мне нужно — чтобы вы подписали документ о том, что не станете разглашать подробностей этой операции.

— О, — протянула Агнес. — Конечно, — она кивнула, не в силах подобрать слов.

Гото кинул на нее еще один сочувственный взгляд, положил на стол гербовую бумагу. Одна подпись — и она свободна!

— Полагаю, спустя пару-тройку дней смогу дать разрешение на отъезд всех, кто вынужден был задержаться в этих благословенных местах, — заключил Гото, убирая бумагу в папку. — Вам, миледи, я сразу верну то, что вынужден был конфисковать. Ваши личные вещи можете получить прямо сейчас, — прибавил он, отпирая большой сейф.

Ее амулеты, оружие, хронометр и все остальное, что отобрали у нее в вечер ареста.

Агнес бездумно сгребла все со стола, принялась распихивать по карманам. Гото уронил, что не видит оснований задерживать ее дольше — и вышел прочь.

Не видит оснований. Значит, она может вернуться в постоялый двор. Если, конечно, трактирщик пустит ее на порог после того, как они с Крио покуролесили.