Соломонов покраснел от злости. Римма не могла этого вынести и протестовала:
— Отец, я ведь твоя дочь! Почему ты печешься о каком-то чужаке? Тебе я родная или он?! — дочь ткнула пальцем в Итона.
Отец пришел в бешенство от такого ее упрямства.
— Не выводи меня! — задыхаясь от злости выпалил он.
Римма взрыдала.
— Ты все делаешь для него, а для меня — ничего! Ты вообще заботился обо мне хоть когда-нибудь? Зато сейчас поучаешь меня. Не думаешь, что уже поздновато?
Соломонов попятился и рухнул на диван. Римму действительно воспитывала в основном мать, так как отец всегда был занят. Поэтому и такой безрассудный нрав она переняла от нее. И теперь дочь нисколько не слушается своего отца. Осознание этого вместе с сожалениями обрушились на душу Соломонова.
Увидев исступленное горестью лицо отца, Римма тихо окликнула его и подошла к нему; боялась, что у него перехватило дыхание.
Долгие годы Соломонов проработал начальником управления и заслужил искреннее уважение коллег и подчиненных. Те, даже когда он ушел в отставку, по-прежнему относятся к нему с теплотой. Но в его доме… Родная дочь позорит его доброе имя. Соломонов смотрел на нее и тяжело дышал.
— Верно ты говоришь. Ты в праве на меня злиться: я и правда не воспитал тебя должным образом. Поэтому вина за все твои ошибки лежит на мне. На мне одном, как на твоем отце. И если ты не желаешь просить прощения, это сделаю я за тебя! — Соломонов повернулся к Итону. — Прости меня за мою дочь…
— Отец, не извиняйся перед ним. Он думает, что раз он теперь начальник, он может не проявлять к тебе уважение. Это все дал ему ты. А в ответ никакой благодарности.
Соломонов побледнел как труп, и казалось, он вот-вот лишится чувств. Итон тяжело вздохнул не в силах больше наблюдать за тем, как его бывший начальник терпит нападки со стороны своей же дочери, которая уже опротивела и ему. Он решил вмешаться.
— Я не в обиде.
Соломонов ухватился за руку Итона. Он долго не мог продохнуть. Наконец, он промолвил:
— Я виноват перед тобой.
Ведь эту кашу заварила его собственная дочь, и он это прекрасно понимал.
— Римма, будь благоразумна. В чем перед тобой виноват Итон? Он же не может полюбить тебя насильно. Сколько раз ты совершала проступки, а я и слова против не смел сказать! Да, я мало за тобой следил, и не имею права корить тебя. Поэтому я закрывал на все глаза — от того, что ты моя родная дочь.
Соломонову стало еще тяжелее дышать, и он прижал руку к груди.
— Избаловали мы тебя. Я не должен был потакать твоим прихотям.
Соломонов не сдержал слез. Римма обомлела. Суровый и строгий отец во так вот расплакался перед бывшим подчиненным. Это было так не похоже на глубоко ценящего мужское достоинство человека. Чувство жалости проснулось внутри Риммы, и она со слезами на глазах бросилась обнимать отца.
— Отец… Прости…
— Ничего. Ты всегда для кого-то будешь хорошей, для кого-то плохой. Кто-то будет находить в тебе хорошее — кто-то найдет плохое. Главное, поступать так, чтобы твоя совесть была чиста. Подумай, сколько ошибок ты совершила с тех пор, как развелась? Если бы ты тогда действительно любила Итона, ты бы не делала ему зла. Но ты упустила свой шанс. И не стоит винить никого, кроме себя.
Римма не пререкалась и внимала словам отца. Соломонов вздохнул и сказал Итону:
— Если я еще не окончательно упал в твоих глазах, то попрошу что и раньше: прости мою дочь. Я обещаю тебе, она больше никогда не сделает тебе плохого.
Итон не стал противиться.
— Я не держу зла. Отчасти во всем есть и моя вина. Я дал обещание, а потом отрекся от него. Римма, прости меня.
Итон признал свою ошибку и надеялся, что Римма получит из этого урок и признает свои. Нельзя не замечать в своем глазу бревна, разглядывая соринки в чужих.
Всхлипывая в объятиях отца, Римма сказала:
— Не извиняйся передо мной. Уходи. И больше не показывайся мне на глаза!
Соломонов снова разгневался:
— И правду говорят, родители в ответе за своих детей.
Итон встал и сказал:
— Берегите себя. Я надеюсь, Вы не будете ничего говорить кому-либо еще. Я не знаю, как бы я ко всему отнесся, будь на Вашем месте кто-нибудь другой. Все-таки Вы многое для меня сделали. И если кто-либо об этом узнает, никто больше не будет воспринимать меня всерьез.
Итон выразил этим и уважение к Соломонову, и готовность забыть прошлые обиды, а также то, что его снисходительности все-таки есть предел. Проницательный Соломонов понял весь посыл Итона и заверил:
— Не беспокойся… Мы в расчете. Отныне мы пойдем своими путями, которые не будут пересекаться…
— Ты не единственный мужчина на планете, — вставила слово Римма. — На тебе свет клином не сошелся.
Итон оставался невозмутимым.
— Я желаю тебе всего хорошего. Я долго знаю тебя и глубоко уважаю.
Римма остолбенела. Она поняла, что ее истерия не сможет поколебать хладнокровность Итона, и замолчала.
— Я пойду. Всего вам доброго.
Итон направился на выход. И когда он вышел из здания, он ощутил прилив свежего воздуха и наполнил им свои легкие.