Золотые рельсы

Глава тринадцатая Шарлотта

Год от рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят седьмой начинается с великолепного восхода солнца, покалывания в груди от холодного утреннего воздуха и ощущения, что какой-то острый предмет впился мне в бок. Из-за неудобной позы одна из косточек корсета порвала подкладку и вонзилась в тело. Я чувствую резкую боль и теплую влагу чуть ниже правой груди, — это кровь. Руки и ноги свело от холода, хотя на мне довольно теплая куртка Малыша Роуза. Не знаю, почему он дал мне ее, почему до сих пор не пристрелил меня и не оставил гнить на обочине дороги.

Я шевелю онемевшими пальцами, и при каждом толчке дилижанса боюсь, что мой мочевой пузырь лопнет.

— Мне нужно в туалет, — кричу я в окно.

— Давай в дилижансе, — отвечает он.

— Я же не животное.

— А я не волшебник. Здесь на много миль ни одного туалета.

Он оставил меня в живых, накормил, отдал свою куртку. И при этом не выпускает меня из клетки, чтобы справить нужду.

— Я не чувствую пальцев рук и ног, и у меня кровь под корсетом. Мне нужно встать, чтобы ослабить его. Пожалуйста.

К моему удивлению, он останавливает дилижанс и распахивает дверцу. Выхватывает у меня веревку, которую я вяжу из нижней юбки и которую не успела спрятать, и тянет меня вперед за ремни, которыми связаны запястья. Я вываливаюсь из дилижанса, опять чувствую укол корсета, куртка падает у меня с плеч. Малыш Роуза развязывает мне ноги, потом перебрасывает самодельную веревку через мои связанные запястья.

— Пошли, — говорит он и тянет за веревку.

Ноги противно ноют и почти не двигаются, но я рада даже этому ощущению, потому что мне пришлось сидеть и лежать больше суток. Утихла боль в боку — косточки корсета уже не впиваются в мое тело с такой силой; я верчу головой, рассматривая пустынные окрестности, и тут мое сердце подпрыгивает от радости.

Мерзлая колея, по которой мы едем, ведет в Прескотт.

Вот он, красавец-город — знакомые широкие улицы разбегаются от центральной площади. После того, как мы переехали в Юму, сосны на площади вырубили, и теперь там возвышается величественное здание суда в викторианском стиле. Отсюда видна его высокая крыша, голые ветви вязов по сторонам огражденного двора и жилые дома, лавки и конторы на соседних улицах.

Не знаю, какого черта Малыш ждет от столицы, кроме тюремной камеры или петли, но вид Прескотта пробуждает во мне надежду. Торжественное открытие дороги состоится сегодня, и, если только я попаду в город, все закончится хорошо. Там будут мама и мой кузен Пол. Учитывая обстоятельства, я буду рада даже встрече с дядей Джеральдом.

— Иди за тот камень, — говорит Малыш и отпускает веревку, указывая кивком головы в сторону кучи булыжников за разбитой колеей. — Быстрее, и сразу назад в дилижанс. Если увижу, что ты отошла в сторону хоть на шаг, силой притащу обратно.

Я поступаю так, как он требует, чувствуя на себе его взгляд. Камень совсем небольшой, но мой мочевой пузырь уже так полон, что трудно думать о приличиях. Либо тут, либо перепачкаю единственную одежду, которая у меня есть.

Закончив, я возвращаюсь.

— Поторапливайся, — бормочет он, сматывая веревку.

— Отпусти меня, — умоляю я, пытаясь не отставать, — я пойду в город пешком. Оставь меня здесь и беги.

— Ты будешь помалкивать, когда придешь туда и не расскажешь им, что я проехал этой дорогой до тебя? Нет, так дело не пойдет. Я не хочу, чтобы они узнали, где я нахожусь.

Произнося последнюю фразу, он оглядывается на дорогу, словно опасается властей Викенберга больше, чем столичных.

Нос у него покраснел, как и мой, растительность на подбородке словно покрыта инеем и блестит в утреннем свете, пока он рассматривает дорогу позади нас. Похоже, он знает, что за ним кто-то гонится. Возможно, это помощник шерифа Монтгомери.

Малыш Роуза поднимает с земли свою куртку и набрасывает на себя.

— Без седла ездить умеешь?

— Не пробовала.

— Значит, нет, — говорит он, и я тут же жалею, что не соврала. А вдруг он хотел распрячь лошадей и дать мне одну?

— У меня получится, постараюсь, — заявляю я.

— Стараниями быстрой езды не добьешься, Шарлотта.

Я холодею. Он знает мое имя, наверно, слышал, как меня называл Монтгомери.

— Не называй меня так!

— Как?

— По имени.

— Как же тебя звать? — усмехается он. — Мисс Вон?

— Никак. Или мисс, в конце концов. Не надо делать вид, что мы знакомы, или что я тут по своей воле.

Он бросает на меня быстрый взгляд.

— Послушай, все было бы куда проще, если бы ты не спряталась в этом чертовом дилижансе. Но все так, как есть, и мы оба влипли в переделку.

— Оба? Но ведь это ты меня держишь в заложниках!

— У меня нет времени, Шар… мисс Вон. Нам надо ехать.

— Тебе надо ехать, а я останусь здесь, спасибо. Можешь привязать меня к дереву. — Я дергаю за веревку и иду к ближайшему колючему кусту. — Можешь взять длинную веревку, и я не смогу убежать и кого-то предупредить. Меня заберут те, от кого ты бежишь, когда будут проезжать мимо.

— Я не могу так сделать.

— Почему не можешь, черт возьми?! — Мой голос становится пугающе высоким, я чувствую, что сейчас заплачу. Всё справедливо. Нет никаких причин, из-за которых меня нельзя оставить здесь. По щеке стекает слеза и падает на мерзлую землю у моих ног.

— Черт, не плачь… Просто… пойдем, садись в дилижанс.

— Оставь меня здесь!

Я не в силах больше сдержать слезы, потому что на меня внезапно навалились события двух последних дней.

— Я не могу оставить тебя, потому что сюда скоро приедут «Всадники розы».

Он удирает от своих и, видимо, боится их. С моих губ невольно слетает легкий смешок. Это только злит его.

— Видишь шрам? — отрывисто бросает он, закатывает правый рукав и показывает предплечье. На нем — наполовину вырезанная роза. — Это работа Лютера Роуза. Я был у него в плену, точно так же, как ты сейчас. Бывает, что люди пользуются другими, потому что так нужно, а не потому, что им так хочется.

— Думаешь, я поверю, что Лютер Роуз тебя использовал? — Я смотрю прямо в его подлые глаза. — Не знаю, какую ты ведешь игру, но я о тебе читала, Риз Мерфи. Ты нанялся работать на ферму, чтобы втереться к ее владельцам в доверие. Потом ты выкрал все их деньги, повесил их самих на стропилах амбара, в котором тебя поселили, и уехал с «Всадниками розы», потому что больше никто бы тебя не принял. В газетах пишут, что ты хуже Малыша Билли[6] и заработал свое прозвище уже в пятнадцать лет.

— Это неправда, — говорит он.

— Неправда, что тебя называют Малышом Роуза или то, что ты стал членом самой опасной банды Территории после резни на ферме Ллойдов в восемьдесят третьем? И ты с тех пор не промышляешь грабежом поездов?

— Это не совсем точно. То, что произошло с Ллойдами, — это сделал не я. Это Босс и его люди.

— Ты разъезжаешь с этой бандой.

— Нет! — кричит он. — Я ведь сейчас здесь?

— И с тобой связанная девушка, у которой недавно был кляп во рту. Ты так переменился!

— Но ты жива!

— Да, — бормочу я. — А тебе грозит смерть за все, что ты сделал.

Я не могу выполнить своей угрозы, не могу развязать себе руки, но не могу не сказать ему этого.

Тут он дергает за веревку, я спотыкаюсь и падаю, скривившись от боли — мерзлые комья земли впиваются в ладони, а косточки корсета — в живот. Подбираю с земли камень и прячу его в кулаке.

— У меня есть свои причины делать то, что я делаю, — огрызается Малыш, глядя мне прямо в глаза своим ничего не выражающим взглядом. — Мне плевать, понимаешь ты их или нет. Все, что тебе сейчас нужно знать, — это то, что один из людей Босса сидит у меня на хвосте, и он с радостью прикончит тебя до того, как отвезет меня в банду. Мне нужно скрыться и сделать так, чтобы они меня не нашли. А если не выйдет, то мне потребуется чертовски убедительная причина, чтобы объяснить им, почему я сбежал.

Он толкает меня в сторону дилижанса, схватив за локти. Я упираюсь ногой в ступеньку, пятясь, поднимаюсь и валюсь назад — схватиться за скамью мне мешает зажатый в кулаке камень.

— Так что, если ты не знаешь, кто убил брата Лютера, — продолжает Малыш Роуза, стоя в дверях дилижанса, — мне от тебя никакого проку. Радуйся, что я оставил тебя в живых, никто из бандитов Роуза не поступил бы так.

Я улавливаю в его голосе неподдельный страх. Он оглядывается назад на дорогу, по которой мы приехали. Мне не верится, что он невинная жертва. Стал бы он ездить в шайке Роуза три года, если бы вправду не хотел грабить и убивать? С этими безумцами, чудовищами, идиотами, которые носят тавро, как скот — может, потому, что неспособны думать своей головой.

Но я верю, что сейчас Малыш Роуза бежит от них бог весть куда. Он и вправду не прикончил меня, а ведь прочие убили бы сразу или бросили замерзать в горах. И причина налицо: я стану ему защитой, в буквальном смысле буду его щитом, если его опознают в Прескотте. Он захочет сохранить себе жизнь в обмен на мою, а я… я могу спасти свою жизнь, если поделюсь с ним известной мне информацией. Я прочитала о смерти Уэйлана Роуза столько, что хватит на целый роман. Я собрала такую коллекцию слухов о том, что могло приключиться с бандитом и его людьми десять лет назад, что теперь готова выдать собственную версию. И если старая история, которую я слышала давно, еще в школьные годы, поможет мне обрести свободу, то не так уж и важно, правдива она или нет.

Сегодня я не журналист, а сочинительница романов. И в дело пойдут слухи, легенды и сенсационные сообщения.

— Я знаю, кто его убил! — выкрикиваю я, и рука Малыша замирает на дверце, которую он собирался захлопнуть. — Знаю, кто убил брата вашего главаря.