Золотые рельсы

Глава шестнадцатая Риз

Когда Вон побежала в сторону толпы, собравшейся вокруг шумной процессии и движущейся вместе с ней, я понял, что это конец. Слишком много людей, оружия, стражей закона и милиции. Шансов изловить ее в этом скоплении народа никаких. Не хватало еще, чтобы меня самого схватили, когда свобода так близко! Так что пусть бежит. Я не собирался убивать ее с самого начала, а к тому времени, как ей удастся привлечь внимание веселящихся на празднике людей, буду уже далеко. К дьяволу ее историю про стрелка, который мог прикончить брата Босса, к дьяволу все. Я мчусь на север.

Я натягиваю поводья и аккуратно, на хорошей скорости, но не чересчур быстро, чтобы не привлекать внимания, объезжаю площадь с западной стороны. По пути рассматриваю здание суда. Даже с тыла оно, возвышающееся над всем остальным в округе, впечатляет — квадратной формы, кирпичное, крышу венчает высокий шпиль, на каждой стороне — по циферблату. Я щурюсь на солнце. Уже больше половины одиннадцатого. На огороженной но краям площади достаточно места для прогулок праздных горожан, которые приходят поглазеть на казнь бандитов вроде меня, когда суд выносит им смертный приговор.

Если бы Кроуфорд не освободил меня, я был бы сейчас там, внутри этого здания. Он спас мою шкуру, а я убегаю от него. Легко чувствовать свою вину перед парнями, когда я от них так далеко, когда не вижу, как они вершат свои черные дела. Когда Босс не отрабатывает на мне свои уловки и угрозы. «Остановись, Мерфи, — я слышу его голос. — Вернись назад, сынок. Ты нам нужен».

И я останавливаюсь, но только для того, чтобы распрячь лошадей. Потрогав их бока, выбираю ту, что дышит легче других, использую колесо дилижанса как подножку и сажусь верхом. Пришпориваю лошадь, и вот я снова в пути.

В квартале к востоку от площади толпа собралась перед трибуной на станции железной дороги. Два поезда въезжают в город, их тянут гудящие локомотивы, народ неистовствует. Ружья палят, отдаваясь эхом по всей долине, и я благодарю небеса за толику везения, так как никто даже не смотрит в мою сторону.

Но, не проехав и нескольких миль, я понимаю, что совершил ошибку.

У меня давным-давно не было во рту ни крошки, кроме той опунции, и теперь зверски урчит в животе, а горло пересохло. Хуже того, я так устал, что еле держусь на лошади, мышцы ног сводит. Даже не знаю, кто измучен больше, я или бедная животина.

Правильнее всего было бы украсть в городе коня и захватить еды, но я опасался, что крики Вон пустят по моему следу людей.

Вот почему я никчемный, ни на что не годный тип, а не вожак вроде Лютера Роуза!

Улица на выезде из Прескотта сменилась пыльной тропой, идущей вдоль ручья. Взобравшись на небольшой холмик, что нелегко далось моей лошади, я вижу жилье. Простой дом, амбар, перед ними — большое мескитовое дерево. Похоже, это первый дом от форта Уиппл, а значит, тот, о котором говорила Вон.

«Загляни туда, Мерфи, — шепчет мне на ухо Босс. — Даже если этот дом не принадлежит той девушке, по крайней мере, разживешься хорошей кобылой в сарае и хлебом на кухне, да поедешь себе дальше. Ну а если ты попал куда надо… если она знает, кто убил моего брата…»

Я съезжаю с тропы и спешиваюсь. Медленно приближаюсь к дому. Меня не разносит на куски выстрелом, никто не бежит ко мне, когда я толкаю дверь носком сапога и та со скрипом открывается внутрь. Я достаю из-за пояса кольт Вон и ступаю за порог. На стене слева — вешалки для одежды, полки с книгами и фотоальбомами. Напротив — скромных размеров кухня, прямо впереди — две двери. За каждой из них — спальня, в той, что поменьше, на полу стоит наполовину законченная колыбель и валяются стружки. Во всем доме красивый сосновый пол, но очаг на кухне выглядит вдвое старше, чем стены. Угли в очаге еще теплые с утра. Я осматриваю шкафы и, боже праведный, нахожу хлеб, жадно кусаю его, вижу кувшин с водой и лихорадочно пью, а потом, закатав рукава, умываюсь в раковине.

Став почище и чувствуя себя не очень хорошо из-за того, что так жадно набросился на еду, я выглядываю из окна. Передо мной прекрасный вид на ручей и равнину. Новая железная дорога выглядит словно темный шрам, прорезанный к югу в направлении Прескотта.

Праздничная пальба прекратилась, и народ, похоже, разошелся по домам, потому что воцарилась почти полная тишина. Я прислушиваюсь и, кажется, улавливаю радостные крики, но, скорее всего, это всего лишь ветер.

Тишина здесь даже немного пугает. Я совсем недалеко от города, но чувствую себя в полном одиночестве.

Одиночество, свобода — разве не этого я хотел все время, пока гнал дилижанс из Викенберга? Но теперь они ощущаются как проклятье. Сейчас мне нужно держаться подальше от людей, потому что любой человек может представлять для меня угрозу — оказаться врагом или охотником за головами. Не знаю, смогу ли я верить хоть кому-то, по крайней мере в ближайшие несколько лет.

Я снова хочу стать Ризом Мерфи, хочу, чтобы меня называли настоящим именем, по праву принадлежащим мне, но судьба мне этого не сулит. Риз Мерфи и Малыш Роуза теперь — одно целое. Я так же злобен и безжалостен, как Лютер Роуз, только вдвое младше его. Таким меня сделал этот мир.

«Я говорил тебе, ты делаешь ошибку, сынок. Давай, возвращайся туда, где ты свой. Твоя лошадь ждет тебя».

— Черта с два, — бормочу я, отворачиваясь от окна, и вышагиваю по маленькой кухне несколько секунд или минут, может быть, даже часов.

Я потерял счет времени, стараясь придумать план, а очнулся, так и не решив, куда мне направляться, перед полкой с книгами. Их тут больше, чем я видел в одном месте за всю жизнь — несколько набитых полок. Я провожу пальцем по корешкам. «Маленькие женщины», «Приключения Гекльберри Финна», «Моби Дик», «Вокруг света за восемьдесят дней», «Гордость и предубеждение»…

Ряд заканчивается, и я вижу свадебную фотографию в простой деревянной рамке. Должно быть, хозяева этого участка. Мужчина обнимает женщину; на нем добротный костюм с галстуком и пара револьверов «Ремингтон» у бедра. И, хотя он здесь не на лошади, ошибиться невозможно. Это тот самый ковбой, что дал мне ту чертову монету. Тот незнакомец, которого я никак не мог показать Боссу. Три года в прериях, все эти богом забытые городки, и вот он здесь, в обычном фермерском доме, смотрит на меня со свадебного фото.

Скрипнула ступенька.

Я оборачиваюсь. В дверях стоит женщина с фотографии и целится мне в голову из винчестера. Ее темные глаза пристально смотрят на меня и вдруг вспыхивают: она меня узнала! Пес у ее ног, старый, с седой мордой, оскалился и рычит.

— Только моргни слишком быстро, — женщина поправляет прицел, — и я всажу тебе пулю между глаз.

Не знаю, слышала ли она о побеге «Всадников розы» из Викенберга или Вон сумела предупредить народ на празднике. Но я вижу: женщина с ружьем узнала меня, и, если я не хочу сейчас умереть, мне придется все-таки выстрелить. Может, я сумею попасть ей в ногу, ранить ее не слишком сильно, но мне нужно выиграть время для побега. Будет непросто выдернуть кольт из кобуры. Он у меня за поясом, а женщина уже целится в меня, приклад ее ружья уперт в плечо, а ствол направлен мне в грудь. И тут, как раз в тот момент, когда я всерьез намереваюсь выхватить кольт и попытать удачи, я замечаю, какой у нее большой выпуклый живот.

Черт побери, я не могу сделать это! Лучше умереть, чем выстрелить в беременную тетку.

— Таким, как ты, место в аду, — говорит она, с яростью глядя на меня.

— И ты меня туда отправишь? — Часть меня умоляет ее сделать это. Может, и лучше, чтобы все закончилось. Не нужно будет убегать. Закрыть глаза и не жить так больше.

— Что это такое, черт возьми? — она указывает подбородком на мое предплечье. Там красуется мой шрам, моя роза, только что отмытая от грязи и пота.

— Ты мне все равно не поверишь. Никто не верит.

Что-то промелькнуло на ее лице, возможно, сочувствие. Оно появилось и исчезло так быстро, что я решил, что мне это показалось, к тому же в этот момент она стреляет в меня.

Я отшатываюсь, но пуля пролетает мимо, разбивая дверной косяк за моей спиной.

Она промахнулась, а могла и попасть. Она ведь всего в нескольких футах. Я оборачиваюсь к ней и получаю удар прикладом по лицу. Раздается хруст — это сломан мой нос, — и все проваливается в темноту.