Золотые рельсы

Глава восьмая Шарлотта

Я иду прочь, молча проклиная глупый план помощника шерифа, как вдруг меня осеняет. Я знаю, как попасть в Прескотт. Разворачиваюсь на каблуках и бегу за Монтгомери.

— Сэр, прошу вас, подумайте, — кричу я. Он как раз начал подниматься на крыльцо дома, должно быть, его собственного. Ступенька скрипнула, он остановился. Когда он оборачивается, всем своим видом показывая, как я ему надоела, его взгляд скользит над моим плечом к позорному столбу. В этом взгляде тревога. Он хочет убедиться, что «Всадники розы» не сбежали. Он понимает, что в моих доводах есть резон.

— Умоляю, — продолжаю я. — Если бы была арестована вся банда — это одно дело. Но нынешняя затея обречена на неудачу. Вам нужно придумать что-то другое.

— Да неужели? — он спускается с лестницы и смотрит на меня, с сомнением подняв брови. Я бы много отдала, чтобы быть на фут повыше и иметь возможность посмотреть этому человеку прямо в глаза. — У меня пять стрелков. Судья будет ждать дилижанс с арестованными бандитами. Вам сколько, пятнадцать? Прошу прощения, что не принимаю советов от детей, у которых недостаточно жизненного опыта.

— Мне шестнадцать! — парирую я. — И я — репортер.

— Правда?

Я киваю.

— Я ехала в Прескотт, чтобы освещать открытие Прескоттской и Аризонской Центральной дороги, и, разумеется, напишу о вашей провальной затее, когда все пойдет не так. Однако, если вы поступите неожиданно, например, отправите преступников ночью или перед рассветом, может, все обернется не так плохо. И тогда я смогу рассказать о вашем успехе.

Выражение лица Монтгомери меняется с презрительного на заинтересованное.

— Хорошая идея, — вслух размышляет он. — Среди ночи будет слишком темно, чтобы везти их. От месяца свету чуть, а фонари дилижанса заметны за несколько миль. Но перед рассветом… Наверное, стоит выехать пораньше, за час до восхода. Остатки их шайки еще будут спать, ожидая, что мы тронемся позже. — Он потирает подбородок. — А когда они решат напасть, мы окажемся далеко от Викенберга, поднимемся в горы и сможем отстреливать их с верхнего витка дороги.

— Отличная стратегия, сэр. — Я улыбаюсь самой очаровательной улыбкой, на какую только способна. Пусть думает, что это его план. Пусть считает себя героем-спасителем. Я привыкла, что мужчины присваивают мои идеи и мое авторство, и мне просто нужно, чтобы он выслушал меня благосклонно. Я напускаю на себя уверенный вид и говорю: — Я поеду на козлах с кучером.

Монтгомери едва не падает от удивления.

— Что, простите?

— На козлах. Или на крыше.

Он глядит на меня в смятении.

— Подумайте сами, сэр: я буду сидеть тихо, незаметно, и, когда вы пригоните дилижанс на станцию в Прескотт, у меня будет готова летопись ваших героических действий. В газете напечатают, как доблестные жители Викенберга во главе с помощником шерифа Монтгомери поймали четверых бандитов из шайки «Всадники розы», включая Лютера и Малыша Роуза. И о том, какую храбрость вы проявили, доставляя их к месту суда, что вы достойны знака, который носите на груди.

Монтгомери расправляет плечи и одобрительно поднимает брови, невольно поглаживая бляху на куртке большим пальцем.

Разумеется, ему понятна важность такой публикации, а уж мне и подавно. Отчет свидетеля о перевозке пленных бандитов Роуза из Викенберга в Прескотт даст верный шанс моей журналистской карьере. И с этим не поспорят ни мистер Мэрион, ни дядя Джеральд, ни даже Рут Додсон из «Юма инквайрер». Она отправила меня восвояси в начале лета, когда я пришла поинтересоваться, есть ли вакансии в ее новом издании. В нем работают исключительно женщины, и мне оно представлялось раем на земле. Но мне ответили, что бюджет весьма ограничен, а штат полностью укомплектован. Что ж, я не роптала. Но теперь-то я увижу статьи, опубликованные под моим именем в Юме, Прескотте и где угодно по всей Территории.

— Я не скажу об этом своим людям, — подумав, решает Монтгомери. — Им не понравится, что леди замешана в таком деле. Мне и самому это не по душе. Но если вы появитесь на стоянке дилижансов за час до рассвета и будете готовы пуститься в путь, я не отправлю вас восвояси.

Итак, я доберусь бесплатно до Прескотта, да еще напишу сенсационный репортаж.

Изо всех сил я удерживаюсь от дурацкой улыбки.

Я на последние деньги снимаю комнату в месте под названием «Пансион “У мамы”». Чья это мама, становится понятно довольно быстро, так как плату с меня берет молодой человек. Он представляется Джейком. Могу поспорить, он на пару лет младше меня. Он выше меня ростом, тощий и долговязый. На нем новая шерстяная кепка и уже видавшая виды светлая накрахмаленная рубашка на линялых подтяжках, заправленная в слишком широкие брюки. Он настаивает на том, чтобы донести мой чемодан, хотя я и уверяю, что вполне могу сделать это сама.

Пансион невелик и неказист. На первом этаже — длинный коридор, двери из которого ведут в комнаты. Ковер на полу протерт ногами постояльцев, свечи в подсвечниках на стенах между дверей скупо освещают помещение.

— На втором этаже мы с мамой, — поясняет Джейк, и я догадываюсь, что это и есть та самая мама. Он указывает рукой за лестницу, по узкому коридору:

— Туалет — первая дверь направо, кухня — налево. Ваша комната — последняя в конце коридора. Ужин через полчаса.

Я иду вслед за ним. Большинство дверей открыты — этим вечером постояльцев мало, и в кухне, откуда уже доносится запах свежего хлеба и жаркого, не слышно разговоров. Половицы громко протестуют, когда мы наступаем на них, идя по коридору.

— У вас всегда так тихо?

— Раньше было куда больше людей с прииска, но теперь на Грифовом прииске хорошо с жильем, плюс есть харчевня и бордель Риты. — Последнее он произносит несколько взволнованно. — Я здесь только в те дни, когда не работаю, маме лишняя пара рук не помешает.

Мы останавливаемся у дверей моей комнаты, он ставит чемодан.

— Если вам что-то будет нужно, просто крикните. — Джек наклоняется ко мне, понизив голос: — Обычно я не говорю этого гостям, но у нас редко останавливаются такие красотки.

Он так быстро заливается краской, что, похоже, он вправду так думает.

— Спасибо! — кричу я ему вслед. — За то, что донес чемодан и вообще.

Но он уже ушел. В комнате простая обстановка, но довольно чисто. Узкая кровать с четырьмя столбиками, кресло, низкий шкафчик для одежды, на котором лежит сложенное полотенце. Единственное окно напротив двери. Я открываю ставни и наслаждаюсь видом узкого проулка, заваленного ящиками и бочками. Вдалеке видна крыша станции.

Я ставлю чемоданчик на шкаф. У меня с собой запасное траурное платье, но я не собираюсь переодеваться до прибытия в Прескотт. В поездке мои юбки неизбежно запылятся. Однако не стоит ходить в заляпанном кровью платье. Я хватаю полотенце и направляюсь в туалет.

Над раковиной висит зеркало, и я пугаюсь собственного отражения. Выбившиеся из прически пряди висят вокруг лица, и я поправляю заколки, стараясь придать себе пристойный вид. Потом умываю лицо и руки в тазу, тщательно смываю грязь и кровь со своей юбки. А ведь завтра она может оказаться в моей собственной крови. Помощник шерифа и его отряд тоже могут не уцелеть.

«Чем плохо ремесло повитухи? — мягко упрекает меня голос матери. — Это уважаемое дело. Я могу всему тебя научить».

Она предлагает мне это с тех пор, как моя кузина Элиза однажды прислала мне копию первой статьи Нелли Блай и я стала бредить журналистикой. В маминой профессии нет ничего плохого. Ее ценят в обществе. Она очень любит свою работу. Именно поэтому ей трудно понять, как я могла полюбить другую профессию. Она утверждает, что как журналистка я столкнусь с препятствиями и разочарованиями. Надо признать, что она была права. Но я несколько раз помогала ей при родах и поняла, что это дело не для меня. Это здорово, но каждый раз я хотела, чтобы это побыстрее закончилось. Другое дело — писательское ремесло, стоит мне закончить работу, как я хочу поскорее засесть за новую статью.

— Пускай она попробует, Лилиан, — сказал однажды отец. — Она — это не ты, и это не худший выбор для молодой девушки.

Куда хуже без разрешения матери сбежать из дома, путешествовать одной, добровольно сопровождать самую опасную банду на всей Территории, и все это — ради статьи в газете.

Я выуживаю из мутной воды кусок мыла и напоминаю себе, что эта статья поможет нам с матерью. Я не испугаюсь. Именно страх порождает замалчивание, умножает невежество, приводит к тому, что полуправда торжествует над фактами. Это он заставлял меня так долго быть покорной, но с этим покончено.

Если моя карьера репортера не устроится сама, я сделаю все, чтобы поймать за хвост удачу и получить эту работу во что бы то ни стало.

Я тру свое платье с таким упорством, что обдираю пальцы до крови.