Золотые рельсы

Глава двадцатая Риз

Я пытаюсь освободиться от пут и, наконец, сбрасываю ботинок. Но ножа в нем нет. Должно быть, Колтон нашла его прежде, чем связала меня.

Я продолжаю бороться с веревками, бормоча все известные мне проклятия. Сбрасываю другой ботинок, все еще надеясь, что сунул лезвие в него, после того как резал на веревки штору в дилижансе. Ничего. Я связан, безоружен, беспомощен. Должно быть, так чувствовала себя Вон в том дилижансе. Это чертовски неприятно.

Я в гневе отбрасываю в сторону ботинки и на миг затихаю. Без обуви веревки не слишком крепко держат мои лодыжки. Я извиваюсь, изгибая ноги до тех пор, пока не освобождаюсь, хватаю ботинки и надеваю. С руками разберусь потом. Прихватив веревку, я выбегаю из амбара. Около дома стоит лошадь, на которой я ехал сюда без седла из Прескотта, она так и ждет у входа. А рядом еще две. Слишком темно, чтобы рассмотреть масть и понять, принадлежат ли они парням из банды. Я подбираюсь ближе, молясь про себя, чтобы это были лошади людей шерифа. И в этот момент замечаю человека у крыльца. Он стоит спиной ко мне и смотрит, что происходит в доме. А я узнаю его по кривой спине — одно плечо выше другого. Это Хоббс.

Значит, он тоже шел за мной по пятам, ехал вместе с Кроуфордом.

Из дома раздается громкий крик Колтон, и на секунду я представляю свою мать, умоляющую о пощаде. В тот первый и единственный раз, когда я попытался сбежать, Босс велел Диасу нанести ей визит. И тот привез ее палец, будто это была безделица или какая-нибудь монетка. Вот так Босс держит меня на крючке. Так они действуют со всеми: угрозы, насилие, страх. Так они получат то, что хотят, и от этой Колтон, и бесполезно отрицать, что это я привел их сюда.

Я смотрю на лошадей, на темное пространство земли к северу. Если я сейчас сбегу, ее кровь будет на моих руках. Я подбираюсь к Хоббсу чертовски медленно и бесшумно. В доме все еще рычит пес, но не так громко, чтобы мне не расслышать второй голос — Джонса.

— Если его здесь нет, почему ты не даешь нам обыскать дом? — Она отвечает что-то неразборчиво, затем ясно слышится звук удара. Он бьет ее по лицу.

До Хоббса еще три шага. Два шага. Один.

Он слышит звук от движения моих взметнувшихся по-прежнему связанных рук, но слишком поздно. Я накидываю веревку ему на шею и тяну на себя, оттаскивая его от крыльца.

Он хватается за веревку, задыхаясь и брызгая слюной. Я затягиваю крепче, падая в грязь и роняя его, и весом своего тела помогаю веревке натянуться. Хоббс брыкается, возит ногами в грязи, ища опоры, пытаясь перевернуть нас. Он сильнее меня, но мы оба устали, и на моей стороне эффект неожиданности. Я чувствую, как силы оставляют его, он дергается все меньше и, наконец, затихает. Его руки отпускают веревку.

Я вылезаю из-под мертвого тела. Когда его голова свешивается набок, мертвые глаза смотрят на меня — на убийцу, которого он даже не успел рассмотреть. Я забираю его шестизарядник, проверяю барабан. «Лучше сунь его в кобуру, сынок, — рычит мне в ухо Босс. — Ты убил одного из моих людей, но за это я еще могу тебя простить. Он был так глуп, что потерял бдительность. А вот если убьешь и второго, тебе не отвертеться. Ты заплатишь своей кровью».

Я взвожу курок и поднимаюсь на крыльцо.

Подо мной скрипит половица, и Джонс замирает.

— Слава богу, это ты, Мерфи, — на его лице облегчение. — Мы уже начали беспокоиться. Где там Хоббс?

Колтон пристально смотрит на меня. Бьюсь об заклад, она все поняла. Она знает, что я собираюсь сделать.

Ее ружье на столе, скорее всего, его туда положил Джонс, а она сидит рядом в кресле, пес, привязанный к ножке стола, сердито рычит. Руки у нее свободны, и она не привязана к стулу, но мне ясно как день, почему она не затеяла стрельбу. Ее ладони закрывают живот, словно в попытке защитить от опасности маленькое сердечко, бьющееся там внутри.

У нее на щеке кровь. Джонс до сих пор держит нож, которым ее порезал.

Я молчу, но Джонс почуял перемену.

— Мерфи? — говорит он осторожно.

Он в нескольких шагах от женщины. Я могу пристрелить его прямо сейчас, не подвергая ее опасности..

И все же я колеблюсь.

Это Джонс. Он всего на три года старше меня. Самый близкий мне человек в банде, почти как родной брат. Мы прикрывали друг друга во время налетов, шутили, говорили о том, чем займемся, когда бросим грабить поезда. Он — единственный, кто задумывался о непреступном будущем. Мне казалось, в нас есть что-то общее, что он тоже намеревался стать честным человеком, и это произойдет, когда все это закончится.

Но у него в руке нож, а женщина сидит и держится за живот, и кровь течет у нее по щеке. Я знаю, что не хочу иметь с этим ничего общего. Ничего и никогда!

— Прости, — говорю я.

Это похоже на предательство. Он понял, что будет дальше, боже, он знает, что его ждет. Это видно по его расширившимся зрачкам и открытому рту. Потом он сжимает губы и хмурит брови.

Он смотрит на меня, я на него, и это длится бесконечно.

Вдруг с бешеной скоростью гремучей змеи он выхватывает пистолет.

Я стреляю.

Кларк Джонс не успевает выстрелить в ответ. Его голова откидывается, и он валится назад, роняя нож и кольт. Колтон смотрит на меня, словно видит впервые. На лице смесь благодарности и шока, восхищения и ужаса, это приводит меня в чувство.

Я его застрелил. Мать честная, я прикончил Джонса и задушил Хоббса, убил их обоих. Я не просто злодей Малыш Роуза, я — трус, который предал своих.

Все в порядке, говорю я себе. Так надо было сделать. Никто не узнает, ни Босс, ни другие. Они никогда ничего не узнают.

— Джонс, какого черта ты тут палишь? — слышу я голос снаружи. Это Диас. — В амбаре его нет. Возможно, она говорит правду, и нам надо… — Диас замолкает, и я понимаю, что он наткнулся на тело Хоббса. Видимо, ходил искать меня. Единственная причина, по которой мы не столкнулись — то, что он осматривал задворки дома и подошел к сараю, когда меня там уже не было.

— Джонс? — кричит Диас. — У тебя все в порядке?

Он появляется в дверном проеме верхом на лошади и в красной куртке Кроуфорда. Значит, это он сидел у меня на хвосте. Ну конечно! Диас — наш лучший следопыт, он знает, по какому следу колес надо двигаться в прерии, где эти следы наезжают один на другой, он знает, где нужный след свернул в сторону, когда все прочие ведут вперед, он помнит каждый камень на пути. Кроуфорд, вероятно, отстал из-за раны и отдал Диасу куртку, чтобы тот использовал ее как сигнал, что помощь близко и что облако пыли у меня за спиной оставил друг, а не враг.

На лице Диаса застыло выражение шока, который он испытал из-за того, что его предал самый близкий друг. Он словно пытается осознать то, что увидел — меня, стоящего над мертвым телом Джонса, Хоббса, который лежит задушенный на мерзлой земле. Но я жив, и женщина тоже, а двое из банды Роуза мертвы.

Колтон схватила ружье со стола и выстрелила в дверь, попав в руку Диаса. Звук выстрела словно разбудил меня, я тоже стреляю, но «Всадник розы» уже пришпорил лошадь. Он мчится в темноту, пару раз выстрелив через плечо. Его нельзя отпускать.

Я выскакиваю на крыльцо, Колтон — следом за мной. Мы стреляем до тех пор, пока хватает патронов. Пес рычит и заливисто лает за спиной. Перезаряжать нет смысла. Диас скрылся в темноте, его невозможно разглядеть, и он уже недостижим для пуль.

Я теряю его из виду намного раньше, чем затихает стук копыт, удаляющийся на юг.

Он вернется. Когда и сколько их будет, я не знаю, но он обязательно вернется с подкреплением. Парни захотят справедливости, и теперь у меня нет никаких шансов как-то оправдать себя.

Мне конец.

Босс меня убьет. Даже имя Джесси Колтона меня не спасет. Босса оно, конечно, заинтересует. Он будет мстить за брата, но сначала дорежет розу на моем предплечье и прикончит меня самым жестоким образом, какой только может придумать.

«Заплатишь за это кровью».

— Почему ты соврала ради меня?

Колтон вытирает кровь со щеки.

— Почему ты убил своих?

— У меня не было выбора.

— Был. Выбор всегда есть, и ты его уже сделал, ты — не один из них. Я это заподозрила, как только увидела твой шрам, помнишь? То, что ты не убил ту девушку, Вон, которая оказалась у тебя на дороге, это только подтверждает. Поэтому я решила тебя не выдавать тем, от кого ты скрываешься.

— Спасибо.

— Не надо. Я бы выдала тебя, если бы меня заставили, — она опять придерживает живот. На щеке у нее тонкая красная полоска. Она с силой прижимает к ней уголок фартука.

— Они вернутся, — говорю я, глядя туда, куда умчался Диас. — Нужно, чтобы они не застали меня здесь.

Я вспоминаю недоделанную колыбель, и стену с книжными полками, и мужа, которого нет как нет.

— Миссис Кол…

— Кэти, — поправляет она. — Зови меня Кэти.

— Мне жаль, что я привел их сюда. Правда.

— Жизни плевать на наши сожаления. Так что поработай-ка и помоги мне скормить эти трупы свиньям.

Мы оттаскиваем трупы к задней стене сарая, где устроен свинарник. Кэти развязывает мне руки и дает топор, заявив, что, если хоть на секунду усомнится в моих намерениях, без колебаний отправит меня на тот свет.

Потом она тоже берет топор и при свете лампы начинает расчленять одно из тел.

— Не лучше ли позвать шерифа? — я стараюсь не смотреть. — Они позаботятся о трупах.

— Пойдут слухи, и даже если об их гибели не напечатают газеты, это будет потеря времени. Мне надо, чтобы тела исчезли, чтобы не осталось никаких следов, что они тут были. И тогда я сама уеду отсюда.

— А твой муж?

— Это не твоя забота.

— Раз я тебя во все это втянул, думаю, моя тоже.

Она застывает, топор в руке.

— Мы прекрасно жили, пока ты не привел сюда к нам эту армию дьявола. Так будешь помогать или нет?

Ребята не заслужили нормальных похорон, как и я. В конце концов, это лучше, чем оставить их на растерзание грифам. И все же меня от этого тошнит. Да, я слабак, именно так, как она и сказала тогда в сарае.

— Я перетащу их, — говорю я и берусь за лопату.

Я жду, что она издевательски закатит глаза или выругает меня. Но она просто говорит:

— Понимаю, это необычное занятие для тебя, возможно, ты даже испытываешь раскаяние. Но эти люди не чувствуют ничего, они не знают, что такое жалость, вина или сомнение. Поэтому они вызывают страх. Это настоящие дьяволы. Запомни это.

Не знаю, к чему она клонит. Может, думает, что меня еще можно спасти, или считает, что во мне добра больше, чем зла, потому что я ее спас. Мне кажется, она сама могла схватить ружье и послать Джонса и Хоббса ко всем чертям в преисподнюю, если бы представилась такая возможность, с моей помощью или без нее. Пусть думает, что хочет. Я помогу ей с трупами, но как только мы закончим, я возьму одну из их оседланных лошадей, и поминай как звали. С меня хватит. От меня одно зло и беды. Мне нужно убираться отсюда и залечь где-нибудь, где меня не найдет ни одна живая душа.

Едва мы покончили с работой, пес опять зарычал.

— Ну что теперь? — проворчала Кэти, беря фонарь. Мы торопливо поднимаемся на горку и видим дом и незнакомую лошадь без всадника, оставленную прямо у крыльца. — Ваш третий? — шепчет она.

— Не думаю. У него буланая, и он бы вернулся с подкреплением.

Я осторожно двигаюсь вперед, держа наготове шестизарядник Хоббса. Кэти прижимает палец к губам, когда мы делаем шаг на крыльцо. Я показываю на дверь и на себя, дескать, вхожу первым.

Она кивает.

Дверь открыта, и лампа, оставленная Кэти на кухне, освещает темное пятно на полу, где пролилась кровь Джонса. Я делаю шаг вперед, переступаю порог и чувствую у своего виска дуло пистолета.