«Подлинная история Малыша Роуза» выходит неделю спустя после сообщений о смерти Риза.
Через несколько дней ее печатают все газеты Территории, и телеграф приносит в редакцию «Инквайрер» все новые и новые просьбы о перепечатке. Общественность бурлит. Многие изменили свою точку зрения. А достоверность сведений, представленных людьми шерифа после опознания обезображенного трупа, теперь вызывает сомнения практически у всех. Идея, что Риз Мерфи — Риз, а не «ужасный Малыш Роуза»! — скончался в полном одиночестве в прерии после того, как искупил все свои грехи, находит горячий отклик. Начали циркулировать слухи, что он мог выжить.
Но на каждого благодарного читателя, питающего такую надежду, находится другой — тот, кто считает, что у меня не все дома. Меня называют лгуньей и любительницей сенсаций, сочувствующей ворам и убийцам.
Мои мотивы подвергают сомнению. Я получаю угрозы, призывы прекратить «засорять своими измышлениями газеты» и предложения кропать романы вместо статей. Но отступаться я не намерена. Во-первых, газеты призваны сообщать читателям правдивые сведения, а история Риза именно такова. А во-вторых, после того, как я годами слышала от дяди Джеральда, что женщинам не место в журналистике, идти на поводу солидарных с ним мужчин мне как-то не с руки.
Просьбы о публикациях продолжают поступать, и спустя всего две недели мой очерк выходит в неимоверном количестве газет — я и представить себе не могла, что их так много. Кузина Элиза написала мне, что прочитала «Подлинную историю» в «Питсбургском вестнике» — том самом, где начала свою карьеру Нелли Блай. Я прихожу в восторг и едва не лопаюсь от гордости.
Примерно через месяц после первой публикации, когда шумиха вокруг очерка начала утихать, в редакцию «Инквайрер» на мое имя приходит очередной конверт. Я не без колебаний вскрываю его, ожидая прочесть очередную отповедь негодующего читателя. На листке бумаги внутри всего одна строчка:
Мне понравилось. Спасибо. РМ
Я бросаю письмо на стол и, подскочив к окну, распахиваю его.
Вдали на станции стоит под парами локомотив. Пассажиры заполняют вагоны. По улице едут повозки и экипажи, пешеходы спешат по своим делам. Ну конечно, Риза нигде не видно. Разумеется.
Раскрасневшись от смущения, если не стыда, я захлопываю раму.
Кажется, ничего не изменилось. Душу Риза по-прежнему отягощают боль и неизбывное чувство вины, и он, похоже, считает себя недостойным нормальной жизни, к которой всегда стремился. А я-то думала, что, восстанавливая справедливость, помогу ему избавиться от ощущения собственной никчемности и ущербности, и он, навсегда отринув зловещую тень «ужасного Малыша Роуза», перестанет избегать людей. Но он по-прежнему прячется, все еще бежит от своего прошлого.
Пожалуй, глупо ждать чего-то другого.
Он предпочитает одиночество, и имеет на это полное право. Да и на что я, собственно, надеюсь?
Той ночью, когда у Кэти начались роды, я вернулась к Колтонам, потому что считала, что между мной и Ризом Мерфи есть что-то недоговоренное. Я хотела попрощаться. И вот оно — настоящее прощание — прилетело в конверте. Теперь наши пути расходятся.
Он хотел начать жизнь с чистого листа.
Я хотела спасти семью и получить работу, о которой мечтала с детства.
Теперь мы оба можем заниматься своими делами. Наши имена чисты — благодаря моим статьям.
И с помощью Колтонов я обеспечила себе алиби на время смерти Паркера. Но до сих пор виню себя.
У меня и в мыслях не было убивать старого охотника за головами, хотя его кровь на моих руках. Видимо, мне всю жизнь суждено сожалеть об этом своем поступке. Наверно, Риз испытывает нечто похожее, только в десятки раз сильнее.
Но мы так или иначе осуществляем наши мечты. И они у каждого свои. Справедливость восторжествовала, начало положено… Все так, как должно быть.
Я кладу письмо в ящик стола и больше не притрагиваюсь к нему. Но, несмотря ни на что, я часто оглядываюсь, пытаясь отыскать в толпе деловитых горожан Риза Мерфи.
Приходит сезон дождей, а за ним — бесконечное засушливое лето. Я тружусь в суматошной редакции «Инквайрер» в компании издательницы Рут Додсон, журналисток и наборщиц — моих новых подруг, если не родственниц — под неумолчный шум печатной машины. Мама остается владелицей прииска «Лощина», но управление доверяет Полу. Племянник еженедельно отчитывается по телеграфу, и, оказывается, человек он честный и порядочный, в отличие от своего отца. Я лишний раз убеждаюсь, что значение наследственности не слишком велико и натура любого из нас зависит не только от происхождения.
Август мы проводим в Прескотте, иногда навещая Пола. Дела на прииске, да и во всем городе идут хорошо благодаря железной дороге. В магазинах полно недорогих, но качественных товаров, которые доставляют в процветающий Прескотт целыми составами. Вновь заработали многочисленные медные рудники, поскольку добытый металл стало гораздо легче перевозить. Несмотря на многочисленные проблемы — задержки поездов, сход селей, проседающие рельсы, — отец мог бы гордиться предприятием, в которое вложил немалые средства. Горожане ласково называют дорогу «Старой доброй железкой» и относятся к ней чуть ли не с обожанием.
Ежедневно в Прескотт прибывают приезжие — те, кто готов поселиться с столице Территории или осесть где-то еще: в старательских городках, на ранчо. Порой я ловлю себя на том, что ищу среди них Риза, но с каждым днем надежды встретить его все меньше.
Через какое-то время многочисленные газеты Территории вновь возвращаются к теме «Всадников розы»: остался ли в живых кто-нибудь из бандитов, и если остался, то куда они подевались. Ограбления на железной дороге ушли в прошлое, людей, подходящих под описание «Всадников», никто не видел ни в городках, ни в старательских поселках Аризоны с самого Нового года. Одновременно вспыхивает интерес к личности Риза. Таинственное исчезновение превратило его чуть ли не в мифического персонажа, в легенду, которая будоражит воображение детей.
— Я буду Малышом Роуза! — кричат они, разыгрывая в лицах знаменитую перестрелку, спуская курок воображаемого пистолета.
Я наблюдаю за ними с улыбкой.
Герой моего очерка перерос реального Риза, стал кем-то, кого люди, как им кажется, знают, хотя на самом деле любой человек слишком сложен, чтобы втиснуть его в рамки газетной статьи. И Малышом Роуза больше не пугают проказливых ребятишек — отношение к нему опасливое, но скорее хорошее, — то, чего Риз и хотел.
В октябре редакция «Инквайрер» гудит — мы обсуждаем очередной материал Нелли Блай, которая сумела проникнуть в сумасшедший дом, провести там под видом пациентки десять дней и сбежать. Теперь в «Нью-Йорк пост» опубликованы свидетельства ненадлежащего лечения пациентов и жестокого обращения с ними. Мы сидим в редакции допоздна, восторгаемся отчаянной журналисткой и, округляя глаза, обсуждаем ее, словно маленькие девочки.
Мои статьи, посвященные повседневной жизни южной части Территории — политические и экономические события, происшествия на рудниках и железной дороге, нововведения, — по контрасту кажутся ужасно пресными, но я усердно работаю и сдаю материалы в срок. Важна правда, и даже мелочи, если писать о них безответственно, могут быть губительны.
Примерно неделю спустя у меня на столе появляется конверт, надписанный знакомым почерком. После стольких месяцев молчания это как гром среди ясного неба. Я так быстро вскрываю его, что умудряюсь порезать палец о край листа бумаги.
Во-первых, я прочел статьи Блай. Твои лучше.
Во-вторых, я купил новую шляпу. Я помню, тебе не нравилась старая, к тому же я потерял ее тогда в поезде, так что пришло время. Еще я подстригся. Наверное, выгляжу теперь по другому, но это все же я, во всяком случае, в самом главном.
Я скучаю по тебе,
РМ
Мои статьи, разумеется, не лучше, и он это знает. Иногда мне кажется, я уже никогда не достигну уровня того своего первого очерка.
Я перечитываю записку Риза с улыбкой. Узнаю его манеру говорить. Прошло несколько месяцев, но я все еще слышу его голос.
Я прячу письмо в ящик стола и больше не ищу Риза в толпе. Похоже, он доволен своим положением и обрел, наконец, покой, а я не могу всю жизнь гоняться за тенью. Меня ждут новые люди и новые места, а легенды — они как ветер, разве их поймаешь?
В конце ноября, когда вечера в Юме становятся холоднее, я получаю радостное известие — меня приглашают в Питсбург в качестве репортера. Кузина Элиза, а точнее, ее мать, любезно предлагает мне остановиться у них, и с маминого благословения я готовлюсь к переезду. Мне предстоит работать в газете, где начала свою карьеру Нелли Блай — моя путеводная звезда и пример для подражания. У меня появляется ощущение, что колесо судьбы наконец пришло в движение.
И вот первого декабря я стою на железнодорожной станции с саквояжем в руке, понимая, что буду очень скучать по Территории, по ее суровой красоте. По сравнению с Питсбургом это просто кое-как заселенная сонная пустошь, но она развивается, становится динамичней, ведь железные дороги теперь связывают самые маленькие удаленные городки. Когда-нибудь я вернусь сюда насовсем — после нескольких лет жизни в большом городе, а может, и раньше. Проработав почти год, я стала сомневаться, что мое призвание — журналистика, по крайней мере, что только она. Ведь даже в «Инквайрер» мне больше нравилось писать о незаметных, незнаковых событиях, а не о политических кампаниях, например. Мне все интереснее оттачивать детали, давать людям ощущение драмы — то, чего нет в их обыденности, — дарить им яркую жизнь, о которой большинство из них отваживается только мечтать. Наверное, мне действительно стоит попробовать писать романы.
«Забавно, — думаю я, глядя на приближающийся поезд, — когда человек проводит так много времени в погоне за фактами только для того, чтобы понять, что любит вымысел ничуть не меньше».
А что, если легенды все же реальны?
Возможно, они выходят из-под нашего пера.