Золотые рельсы

Глава пятьдесят первая Шарлотта

Мне нужно как можно скорее попасть в Прескотт! Я торопливо прощаюсь с подъехавшей Кэти и пришпориваю лошадь, Ребел, умница, несется вперед, словно на скачках.

А я лихорадочно пытаюсь что-нибудь придумать. Вряд ли безвестная девчонка из Юмы — как ни печально, но пока мой авторитет немногим выше нуля — способна несколькими словами переломить предвзятое мнение жителей Территории, но я должна попытаться донести до них правду о Ризе Мерфи.

Час за часом я скачу вдоль путей, безрассудно надеясь обогнать само время, но в город въезжаю уже в сумерках. Спина и ноги одеревенели. Повязка на обожженной руке промокла от крови, что неудивительно — без перчаток, которые я не надела, ободрать ладони поводьями ничего не стоит. Впрочем, это неважно. Я еду прямиком к шерифу. Перед его конторой настоящее столпотворение. Шум голосов перемежается стуком молотка. Недалеко от меня фотограф деловито складывает подставку для штатива.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Трое из банды Роуза убиты, среди них Лютер Роуз и Малыш Роуза.

У меня падает сердце.

— Это точно?

— Надеюсь! Я только что сделал фотографию для газеты. Пришлось гробы на коновязь поднимать, — он тычет пальцем себе за спину. Люди начали расходиться, и теперь можно рассмотреть и крыльцо конторы, и установленные перед ним гробы. Два уже заколочены, над третьим склонился человек, вбивающий в крышку последний гвоздь.

И на одном из гробов я вижу ее — шляпу Риза, широкополую, дорогую, из темного фетра.

— Не может быть, — бормочу я.

— Полгорода так говорит, — усмехается фотограф. — Все уже отчаялись, думали, никому и никогда не загнать этих дьяволов в могилу. Но сегодня закон торжествует. Давно пора было…

Он продолжает разглагольствовать, а я, не слыша ни звука, смотрю на его шевелящиеся губы. Гробы грузят в фургон, видеть это невыносимо.

Риз умер там один.

Я обещала вернуться, но исполнила свое обещание слишком поздно. Некому было утешить его на пороге смерти, да еще и его тело стало частью аттракциона, устроенного властями! Теперь в газетах появятся фотографии Риза и сенсационные статьи с описаниями его ужасных злодеяний и бесславной кончины. И во всех этих историях он будет заодно с Лютером Роузом, прирожденным душегубом, из-под зловещей тени которого так отчаянно пытался выбраться.

Я должна была приехать раньше и забрать тело. Риз заслужил, по крайней мере, достойных похорон.

Не зная, куда податься, я отправляюсь в дом дяди Джеральда. Мама, должно быть, вернулась в Юму, а Пол либо еще на прииске, либо остался у друга, потому что в доме тихо, слишком тихо.

У меня в ушах звучат мои последние слова Ризу: «Я поеду за помощью, только продержись до моего возвращения». И тихий ответ: «Хорошо, Шарлотта Вон. Как скажешь».

Сумерки сгустились до темноты. Возвращаться к Колтонам будет непросто, но не сидеть же здесь в одиночестве! Да к тому же мне доводилось скакать по той лесной дороге в кромешном мраке.

Кэти еще не спит — похоже, только кончила кормить Уильяма. Заслышав шум, она выскакивает на крыльцо.

— А Риз?

Я мотаю головой.

— Мне так жаль! — говорит она.

— Ты не посылала его на смерть.

— Нет, но так больно терять тех, кто тебе небезразличен. Я сожалею о твоей потере.

Она намекает на мое особое отношение к Ризу и, по-моему, ошибается. Зияющая дыра у меня в груди появилась вовсе не потому. Просто я представляла, что все закончится по-другому. Торжеством справедливости. Только в реальности это крайне редко случается. И я ничего, ничего не могу изменить. Ощущение собственного бессилия настолько острое, что даже плакать бессмысленно. Наверное, именно из-за этого взгляд Риза часто был таким пустым.

Кэти зовет меня в дом.

Говорит, что на дворе холодно и уже поздно, надо поспать.

Кэти повторяет раз за разом:

— Шарлотта, слышишь, Шарлотта? Пожалуйста, иди в дом.

— Хорошо, — бормочу я, но остаюсь у крыльца еще ненадолго, глядя на тропу, представляя, что вижу ее всю до той пустынной поляны за рельсами, где Риз Мерфи стоял лицом к лицу со своим демоном.

Возможно, он и вправду мне небезразличен, и, дай нам судьба побольше времени, мы смогли бы это проверить. Только теперь это уже не узнать.

Какой долгий суетный вечер!

Конюшня выгорела почти дотла, и я привязываю Ребел на ночь к кусту, как сделала Кэти с Сильвер. Я привела и вторую лошадь, дядину, на которой намереваюсь вернуться домой. В доме мы все размещаемся во второй спальне — убираться в первой нет сил. Колтоны занимают кровать, а я укладываюсь на одеяла рядом с колыбелью Уильяма.

Каждый раз, когда младенец просыпается и плачет, Кэти кормит его, а я осматриваю рану Джесси и меняю, если нужно, повязку. Мне почти не удается поспать, но я рада, что это занятие отвлекает меня от тягостных, печальных мыслей. А в тихие минуты, когда Уильям спит, меня мучают кошмары… Паркер, дядя Джеральд, «Всадник розы» в красной куртке, его руки, хватающие меня за бедра, мое голое незащищенное плечо, боль в обожженной ладони.

И, наконец, Риз.

Риз говорит со мной, превозмогая боль.

Риз велит мне уезжать.

Риз жмет мне на прощанье руку, и я оставляю его умирать.

Из глаз начинают течь слезы.

Я плачу тихо, повернувшись спиной к кровати Кол — тонов, надеясь, что эти слезы хоть немного облегчат мою боль, но тщетно.

Наутро Джесси приходит в себя и спрашивает про Риза. Кэти сообщает ему неутешительные новости. Лицо Колтона кривится в болезненной гримасе, но она достает из колыбели Уильяма и сажает к нему на руки. И лицо Джесси озаряется светом, печали как не бывало. Он держит ребенка так, словно тот хрустальный. Отец и сын смотрят Друг на друга, а Кэти, сияя, словно рассветное солнце, “ на них обоих. Воздух а комнате пропитан теплом, радостью и обещанием счастья

Кэти приподнимает одеяло и забирается в кровать. Джесси целует ее в лоб. Сцена настолько интимная. что я смущаюсь, тихонько сворачиваю одеяла и направляюсь к двери. Пожалуй, мне пора. Не стоит подсматривать за тем, что принадлежит только им троим.

Я заканчиваю седлать дядину лошадь, когда ко мне подходит Кэти.

— Эй, Шарлотта, ты ведь станешь известной журналисткой?

— Хотелось бы надеяться.

— Если когда-нибудь станешь писать о банде и о Ризе, пожалуйста, сделай одолжение, не упоминай наших с Джесси имен. И про спрятанное нами золото — что за ним гонялся Роуз — тоже не надо рассказывать. Золото превращает людей в чудовищ — они ни перед чем не остановятся, чтобы им завладеть. Добавь чуток неправды, если можешь. Или напиши правду, но не всю, хорошо?

Всего пару недель назад я ни за что бы не согласилась. Я бы ответила, что настоящий журналист должен сообщать читателям все добытые им факты и что нет ничего более святого, чем правда. Собственно, так оно и есть. Но в некоторых случаях… Я понимаю, что правда, которая нужна людям, и правда, которую они хотят услышать, — разные вещи.

— Хорошо. Я не буду упоминать о вас. Ни в статьях, ни в заметках. Честное слово.

— Мы — твои должники, Шарлотта. Я серьезно. Мы можем предложить не так много, но если тебе что-то понадобится, только напиши.

— Пиши, даже если ничего не нужно! — кричит Джесси. Он стоит в дверях, опираясь на косяк, держа Уильяма здоровой рукой. — Кэти любит письма не меньше, чем свои книжки!

— Вы вернетесь в Прескотт?

— Там слишком много народу, — вздыхает Кэти, — но и тут растить ребенка — не лучший выбор. Место уж больно уединенное. А я не хочу, чтобы Уильям вырос дикарем и невеждой. Думаю, мы двинемся домой, как только Джесси поправится.

— Тогда я буду писать на тот адрес.

— Счастливого пути! — говорит Кэти, когда я сажусь в седло.

Я машу Колтонам на прощание и покидаю их тайное убежище навсегда.

В районе полудня, направляясь на стоянку дилижансов, я прохожу мимо конторы «Курьера». Мальчишка-газетчик выкрикивает:

— Бандит Лютер Роуз убит! Ужасный Малыш Роуза мертв!

Я нашла у дяди под матрасом немного денег и теперь могу заплатить за газету. В ней есть фотография открытых гробов у конторы шерифа; вокруг стоят слуги закона, гордо заложив пальцы за ремни. В гробу посередине — Лютер Роуз, его руки сложены на груди. В левом гробу — незнакомый мне человек, но третий гроб — Риза — закрыт. На коновязи висит его шляпа.

В статье рассказывалось, что пассажиры поезда узнали Лютера Роуза, когда в вагоне-ресторане вспыхнула драка. Представители закона предполагают, что в банде начались разногласия и кто-то из под чиненных, возможно даже Малыш Роуза, попытался захватить власть. Позже в депо Прескотта в грузовом вагоне нашли обезображенное до неузнаваемости тело одного из бандитов. Но поскольку в том же вагоне валялась весьма примечательная шляпа Малыша, опознать останки не составило труда.

В ходе опроса пассажиров выяснилось, что один мужчина видел, как кто-то спрыгнул с поезда. Это произошло на пустынном участке долины Чино. И отряд шерифа, двигаясь вдоль путей, выехал к месту происшествия, где представителям закона якобы пришлось вступить в перестрелку с самим Лютером Роузом.

Этот рассказ — беспардонная ложь. Я видела своими глазами, как Риз застрелил главаря «Всадников». И вокруг не было ни единой живой души!

А «Морнинг курьер» печатает историю, возвеличивающую людей с бляхами, которым всего-то и оставалось, что забрать тела мертвых бандитов. Я не могу слишком строго судить мистера Мэриона, ведь он, должно быть, напечатал рассказ шерифа, чьи люди выставили себя героями, участвовавшими в опасной перестрелке. Редактор поверил представителю закона на слово, поскольку не ожидал, что тот способен солгать.

Но статья вызывает у меня раздражение еще и по другой причине — детали головоломки не складываются. Люди шерифа хотели поставить себе в заслугу «избавление Территории» от Лютера Роуза и подтасовали факты. Это понятно и логично. Но почему же им не пришло в голову приписать себе и убийство «ужасного Малыша Роуза»? Почему они не решились выставить его тело на всеобщее обозрение? К чему было устраивать «опознание по шляпе»? Ведь Риз никак не мог находиться в грузовом вагоне — Роуз смертельно ранил его в прерии, недалеко от железнодорожных путей.

Если только…

Земля уходит у меня из-под ног.

Когда мы с Кэти приехали на место перестрелки, я не нашла никаких следов борьбы и решила, что люди шерифа забрали с собой полумертвого Риза — он едва мог сидеть при нашем расставании. Но что, если он собрался с силами и сумел подняться на ноги? Он мог тогда вскарабкаться на лошадь, которая бежала за мной от дома Колтонов и осталась у трупа Роуза. Что, если Ризу удалось спастись?

Люди шерифа изрядно наследили на поляне и вокруг нее. И я, в расстроенных чувствах, вполне могла не заметить отпечатки копыт лошади, удаляющейся от этого места — в любом направлении. Что, если люди шерифа, вне себя от радости при виде трупа Лютера Роуза, тоже проморгали их? Они могли решить, будто главарь «Всадников» скончался от ран, полученных в поезде, а когда узнали про тело, найденное в грузовом вагоне, приписали его Ризу. На самом деле там встретил свой ужасный конец другой «Всадник», а Мерфи удалось ускользнуть.

Конечно, неясно, почему, взобравшись в седло, он не поехал к Колтонам. Их жилье — ближайшее к железной дороге на много миль вокруг. Может, Риз заблудился или был слишком слаб, чтобы править лошадью? Или услышал приближение людей шерифа и спрятался, а когда отряд отбыл с трупом Роуза, у него не хватило сил, чтобы двигаться дальше. Да, вероятность, что Риз мертв — умер в одиночестве где-то на просторах прерии, — очень велика. Но если он жив…

Если есть хоть маленькая надежда, что он где-то прячется…

Я знаю, что должна сделать. Я обещала это ему.

Я должна рассказать правду о Ризе Мерфи.

Я еду в тряском дилижансе до Марикопы, потом на поезде на запад, до Юмы.

И в вагоне, разглядывая обложку своего дневника, думаю, что поставила себе невыполнимую задачу. За окном до горизонта простирается прерия. Я прочла газету от корки до корки. Среди прочего нашла материал о самоубийстве дяди Джеральда. Мы с мамой охарактеризованы как «абсолютно здравомыслящие» жертвы «клеветнических нападок ныне мертвого предпринимателя», а дядя назван «нечистым на руку дельцом». Итак, вот оно — напечатано черным по белому — значит, люди поверят, что это правда.

Мой карандаш гораздо эффективнее винчестера. Слова имеют великую власть, невероятное влияние, и об этом нельзя забывать.

Я открываю дневник и начинаю писать. Слова приходят не сразу, сначала они тяжеловесны и неуклюжи, и мне трудно соединять их в предложения. Но спустя какое-то время они начинают течь свободно, потому что идут от сердца, и вскоре я едва успеваю их записывать.

Это будет очерк о человеке, которого я знала как Риза Мерфи. Он не святой, но и не злодей, его терзали чувство вины и призраки прошлого. Ему приходилось жить по чужим бесчеловечным правилам и принимать трудные решения. Но в самом важном он всегда делал правильный выбор, хотя рос и становился мужчиной под бдительным присмотром самого настоящего дьявола, главаря «Всадников розы» Лютера Роуза.

Я пишу историю жизни Риза в вагоне, похожем на тот, в котором самым драматическим образом пересеклись наши жизненные пути. И, когда приезжаю в Юму, сразу после встречи с мамой иду в редакцию «Инквайрер».