Золотые рельсы

Глава тридцать восьмая Шарлотта

Они поженились вчера после полудня, церемония была быстрой, за окнами сыпал снег. Мама рассказывает мне об этом по пути в дом. Единственная причина, по которой она еще жива, что бракосочетание состоялось совсем недавно. Если бы ее не стало в первый вечер после свадьбы, это выглядело бы подозрительно. Я с трудом выношу ее взгляд. Я понимаю, что ей пришлось пережить прошлой ночью, и вина бьет меня наотмашь, словно молоток, вбивающий гвозди в шпалу.

До этого могло не дойти. Если бы я вернулась раньше, если бы не ездила в Бангартс, а направилась прямиком в Прескотт… Но теперь дядя — наследник состояния и, несомненно, избавится от мамы при первом удобном случае, или от нас обеих, если получится. Мой план больше не кажется мне таким удачным.

Я сжимаю подлокотники кресла, в которое усадил меня дядя. Снаружи мама колотит в запертую дверь кабинета. Дядя Джеральд кладет пистолет на стол красного дерева и разворачивает его дулом ко мне. Мое сердце чуть не выскакивает из груди.

Дядя, опираясь на стол, наклоняется вперед, возвышаясь надо мной. Он хочет меня напугать.

К несчастью, ему это удается.

— Где ты была?

— В отъезде.

— Это не ответ.

Я смотрю прямо перед собой, словно бы сквозь него. И не хочу поднимать на него глаза, чтобы не показать свой страх.

Он выбрасывает вперед руку, сметая со стола бумаги и книги. Бутылка с чернилами падает и разбивается, и на ковре расплываются черные пятна.

— Где, черт возьми, ты была? — вопит он.

— Сейчас вас должно заботить другое, — медленно говорю я, — то, где вы сами будете завтра.

Он обогнул стол рывком, словно перемахнул через него. Теперь его пальцы сжимают мой подбородок, теперь я вынуждена посмотреть на него.

— Не вздумай угрожать мне, Шарлотта. Я всегда говорил твоему отцу, что он не держал тебя как следует в узде. Стоит женщине дать волю, и ей в голову приходят странные идеи, она становится неуправляемой и никчемной, как необъезженная лошадь.

Он рывком поворачивает мою голову в сторону и складывает руки на груди.

— Ты убежала для того, чтобы потом вернуться? Зачем?

— Вы наверняка заметили, что в ваших конторских книгах чего-то не хватает. — Он замирает. В его глазах мелькнул страх. Нет, он ничего не заметил. — Я взяла с собой несколько страниц.

Он начинает рыться в куче сброшенных на пол бумаг, находит книги, просматривает. И натыкается на вырванные страницы годичной давности.

— Где эти листы?

— У мистера Мэриона.

Дядя взвивается:

— Что?!

— Занимательный рассказ получится, правда? Местный предприниматель мошенничает, скрывает доходы и прикарманивает прибыль. Узнав об этом, рабочие с прииска возьмутся за оружие. И все люди, с которыми вам приходилось вести дела, зададутся вопросом, не обсчитывали ли вы их. Очевидно, ваше слово с этих пор будет значить в Прескотте гораздо меньше.

Он хватает со стола пистолет и выбегает, даже не захватив со стула пиджак. Как только он распахивает дверь, мама оказывается на пороге. Он выволакивает ее в прихожую, хлопнув дверью. Я слышу, как поворачивается ключ в замке, запирая меня внутри, потом шаги, стук двери, затем наступает тишина.

— Шарлотта! — раздается мамин голос. — Шарлотта, скажи что-нибудь!

Я очень хочу ответить ей, но, боюсь, стоит мне открыть рот, я не выдержу и разрыдаюсь.

Я слышу ее шаги в прихожей, и минуту спустя вижу просунутый под дверь клочок бумаги. Я поднимаю его, это вырезка из «Морнинг курьер» с объявлением о моей пропаже, где сообщается, что я жертва Малыша Роуза и мое душевное здоровье под вопросом.

Сверху мама приписала: «Я тебя люблю». Огромным усилием я сглатываю слезы. Мне словно снова тринадцать, когда я впервые заявила, что хочу стать журналисткой. Папа поддержал меня, а мама посоветовала стать повитухой или удачно выйти замуж, мол, так будет лучше для меня. «Твой отец поощряет твои устремления, потому что мир к нему благосклонен. Мужчины не понимают, каково это быть женщиной в мужской профессии. Я слишком люблю тебя, чтобы видеть, как твои мечты рухнут из-за несправедливости этого мира».

Я ей не поверила, и она это знала. С тех пор мама начала подсовывать мне под дверь вырезки из газет, которые, как она думала, могли меня заинтересовать. На них всегда сверху было приписано «Я тебя люблю», совсем как на этой.

— Я тоже, — шепчу я сквозь дверь. — Мне так жаль, что я не вернулась раньше. Можно было все это предотвратить. Избавить тебя от…

— Не вини себя в случившемся ни секунды, Шарлотта Вон. Здесь только один виновный, это твой дядя.

— Он уже изменил завещание?

— Нет. Он собирался сделать это сегодня. Должен зайти мистер Дуглас.

— Значит, прииск «Лощина» и все папины предприятия принадлежат тебе и мне?

— Еще несколько часов — да.

Я перевожу дух. Слава богу!

— Где же ты была? — спрашивает мама.

Я рассказываю ей, как поехала повидаться с Кэти Колтон, как пыталась найти наемного стрелка, чтобы помочь нам освободиться от дяди. Как вляпалась в историю, потому что Колтонам пришлось бежать после того, как тот самый Малыш Роуза случайно открыл их местонахождение банде «Всадники розы», и я оказалась во всем этом замешана. Мимоходом упоминаю о происшествии с Паркером, не давая маме вставить и слова.

— Но нам не нужны ни наемные убийцы, ни помощь властей. Все, что нам нужно, — это чтобы газеты напечатали правду о дяде Джеральде, о том, какую угрозу он представляет. Когда он вернется, он поймет, что его репутации пришел конец, и немедленно покинет Территорию.

— Шарлотта, думаю, ты не понимаешь, как старательно твой дядя занимался подкупом влиятельных лиц в городе. Невозможно победить…

Звук распахнувшейся входной двери, с грохотом врезавшейся в стену, заставляет меня вскочить.

— Врешь, лживое отродье! — визжит дядя, распахивая настежь дверь. Я на секунду вижу мамино бледное лицо в прихожей, но он с силой захлопывает дверь и снова запирает ее. Тыльная сторона его ладони касается моей щеки, и я отшатываюсь, схватившись за стул, чтобы не упасть.

— Так это был твой план? Обманом заставить меня признаться редактору? — рычит он. — Самому затянуть петлю у себя на шее? Джон Мэрион мой старый друг и честный репортер. Он не станет печатать бездоказательных сведений.

— Но вы признались? — Достаточно взглянуть на его лицо — капли пота на лбу, бегающие глаза, — и я понимаю, что это так. Он влетел в контору мистера Мэриона с намерением объясниться. «Насчет тех конторских книг, — представляю себе я его слова, — они подделаны. Пожалуйста, ничего не печатай. У Шарлотты с головой непорядок. Я честно веду дела».

Неважно, что он наговорил, этого достаточно, чтобы посеять семена сомнения.

— Возможно, он ничего не напечатает, но поверит ли? Можете ли вы гарантировать, что он не упомянет вашу странную просьбу в разговоре с приятелем, тот может рассказать другому, например, тому, кого вы еще не подкупили? Представьте, как будут рассержены рабочие прииска, услышав об этом. Представьте, что произойдет, если эта история дойдет до редакции «Уикли майнер» и те напечатают ее, даже если «Курьер» не станет?

— Не напечатают! — ревет дядя Джеральд, брызжа слюной. — Этот городу меня в кармане!

— Тогда хорошо, что я послала листы из книг в редакцию «Юма инквайрер».

Он вынимает пистолет и прижимает ствол мне к подбородку.

— Я могу заставить тебя замолчать! — шипит он.

— Но не редакцию газеты. А убийство племянницы точно не прибавит вам симпатий читателей.

— Ты забываешь, что все считают тебя чокнутой, Шарлотта. Они решат, что это самоубийство.

Я сглатываю, пытаясь не обращать внимания на холодный металл, вжимающийся в мой подбородок.

— Поверят ли в это в Юме те, кто знает нас с мамой, те, кто верили отцу и уважают нашу семью? Хоть прииск «Лощина» и в Прескотте, но папины деловые партнеры есть в Колорадо, в Юме и дальше. Если они узнают о вас правду, у вас нет будущего на Территории.

Он наклоняется ближе, сильнее прижимая металл к моему горлу.

— Это если они поверят в эту историю. А «Инквайрер»? — Он рассмеялся, словно пролаял: — Газета, где заправляют одни женщины? Никто не поверит ни одному напечатанному ими слову.

— Вы готовы поспорить? — говорю я.

Страх промелькнул в его глазах. Он видит перед собой выстроившиеся в ряд костяшки домино, которые посыплются, как только его история появится в «Инквайрер». Это будет написано черным по белому, подтверждая слухи и перешептывания, которые потихоньку распространяются по Прескотту. Старатели на прииске придут в ярость. Если они не прикончат дядю Джеральда, это сделают последствия разоблачения. Мистер Мэрион вполне способен набраться смелости и напечатать свою версию событий. Представители закона тоже могут заинтересоваться.

Дядино влияние начнет рассыпаться. Его чести и репутации конец. Он будет уничтожен. Это сделает одна-единственная статья.

Он словно бы сдувается, опускает пистолет и прислоняется к столу.

— Как ты могла так со мной поступить?

— Вы сами поступили так с собой, — отвечаю я. — Ключ? — и протягиваю руку.

Он роняет его мне в ладонь.

Я отпираю дверь, а он так и стоит у стола, пораженный, с открытым ртом. В прихожей ко мне бросается мама. И тут раздается выстрел. Я отталкиваю ее, осматриваю себя, ее, уверенная, что дядя выстрелил в нас, но с нами все в порядке. В доме тихо, если не считать звона у меня в ушах.

Я иду к кабинету и открываю дверь.

Дядя Джеральд лежит лицом на столе, он пустил себе пулю в голову.

— Тебе нельзя здесь оставаться, — мама ставит передо мной исходящую паром чашку с чаем. — Пол может нам не поверить, и, если он пойдет к шерифу, нет гарантий, что тот нас выслушает. По крайней мере до тех пор, пока твоя статья не напечатана и у людей не появился повод посмотреть иначе на то вранье, которое Джеральд о нас распространял в городе. Меня беспокоит эта история с Паркером. Он умер по твоей вине. Как до такого вообще дошло?

Она озабочена, и абсолютно права. Стоит решить одну проблему, как всплывает другая! Я не предполагала, что дядя может так поступить. Опасалась лишь, что он пустится в бега с припрятанными деньгами и где-то там, где никто его не знает, начнет жить без забот и хлопот. А мне хотелось — и это было справедливо, — чтобы он изведал стыд и сожаление, познал нужду и страдание и начал трудиться — хотя бы раз за свои сорок лет поработал, как следует, чтобы заслужить то, что считал своим. Он должен был расплатиться за свои преступления, а не сбежать. Тем более на тот свет. Но, похоже, возмездие и правосудие — всего лишь дальние родственники.

— Шарлотта? — зовет мама.

Я делаю глоток чая, пытаясь отогнать видение — застрелившийся дядя Джеральд. Он слишком напоминает мне распростертого на полу Паркера, только лужа крови на этот раз растеклась не подоскам пола, а по конторским книгам на столе.

— Шарлотта, ты слышишь меня? Пол завтра вернется. Он поехал в Джером проверить, как дела на прииске. И если в Бангартсе ищут убийцу Паркера… — она тяжело вздыхает, — тебе надо исчезнуть к его возвращению.

— Чтобы тебя обвинили в смерти дяди?

— А что ты предлагаешь?

Я ставлю чашку на стол и вожу пальцем по узорам на блюдце, обдумывая варианты.

— Тебе надо вернуться в Юму, — в конце концов говорю я. — Но сначала повидать мистера Мэриона. Расскажи ему, что я всю неделю провела у Колтонов, и те, кто утверждает, что я могу быть причастна к гибели охотника за головами в Бангартсе, ошибаются. Колтоны поручатся за меня. Они напишут ему. Если мистер Мэрион будет сговорчив, убеди его напечатать заметку об этом и о дядиных махинациях. Я подозревала, что дядя его купил, но после всего этого, думаю, он поступит как подобает. Вырванные из конторских книг листы я отправила Рут Додсон, но сначала переписала все в дневник. Я отдам его тебе перед отъездом. Если мистер Мэрион потребует более веских доказательств, предложи ему связаться с миссис Додсон, она подтвердит мои слова. Как только выйдут статьи в «Курьере» и в «Инквайрер», мы будем вне подозрений. Все поверят, что это самоубийство, и тогда я вернусь домой.

— А до этого? — мама смотрит озабоченно.

— Побуду у Колтонов, Кэти скоро должна родить, и ей понадобится помощь, а я как-никак училась у одной из лучших повитух.

На мамином лице мелькает улыбка, а я отворачиваюсь.

Свет за окном меняется, близятся сумерки. Мне пора в путь.

Бандиты Роуза сядут на поезд в Селигмане на рассвете, значит, сейчас они скачут на север или уже там, так что ехать безопасно.

Я открываю дневник, вырываю листки, куда переписала цифры из дядиных гроссбухов, и отдаю маме.

— Останься на ночь, — просит она.

— Мне надо ехать. Поверь, пожалуйста.

— Я всегда в тебя верила, Шарлотта.

— Увидимся в Юме? — спрашиваю я.

Она приглаживает мне волосы и целует в лоб.

— Увидимся в Юме.