Золотые рельсы

Глава двадцать третья Риз

Я слышу каждое слово.

Я спал, но проснулся, когда фургон основательно тряхнуло, и уже хотел недовольно проворчать, как услышал слова Кэти и застыл.

Его зовут Нат. Я сижу неподвижно, как статуя, и не смею пошевелиться, глаза все еще завязаны платком. Чтобы расслышать друг друга за скрипом колес и топотом копыт, женщинам приходится говорить довольно громко, так что я слышу практически все.

Она никогда не знала фамилии стрелка.

Она слышала, что он мертв.

Все это вранье. Она просто защищает мужа, отвлекает внимание от своей семьи. Если у меня и были в этом сомнения, они исчезают, когда я слышу дальнейшую болтовню Кэти. Она не помогает мне, а использует меня. Она предлагает Вон нанять меня, чтобы я пригрозил ее дяде, а потом сдать меня властям. Очевидно, только ее семья и Вон заслуживают счастья и спокойствия.

«Я говорил тебе, от этого не убежишь, — пробуждается Босс в моей голове. — Ты уже запятнан. Ты не заслуживаешь счастья. Ты не заслуживаешь даже быстрой и легкой смерти».

Ну, одно я знаю точно. Если Кэти и Вон наплевать на меня, тогда и мне на них тоже. Как только доберемся до места, я сбегу, едва Кэти отвернется. Я знаю, она будет следить за мной. «Лучше, когда твои враги в поле зрения» и все такое.

Я привык иметь дело с двуличными, вероломными, темными, как ночь, мерзавцами. Этим женщинам меня не переиграть на моем поле, ведь я упражнялся в этом последние несколько лет.

Когда придет время, я добьюсь своего.

Я решаю еще немного вздремнуть. В конце концов, Кэти права. «Всадники розы» — это «Всадники розы». В этой игре я не проиграю.

Какое-то время спустя фургон останавливается. Можно прекрасно знать дорогу, но при слабом свете луны, звезд и единственного фонаря ее не разглядеть. Мы засыпаем, укрывшись одеялами.

Я окончательно просыпаюсь от голоса Кэти, который говорит: «Теперь можете снять повязки», сдираю платок и осматриваюсь, пытаясь запомнить местность. Мы где-то в предгорьях; повсюду торчат молодые деревца и кусты, но между ними вполне может проехать фургон в любом направлении, однако на тонком слое снега не видно следов колес. По этой дороге ездят нечасто. Вдоль нее растут сосны, и, судя по низкому солнцу, проглядывающему через растительность, мы, должно быть, движемся на северо-запад. Я оборачиваюсь на юг, надеясь заметить скалу Большой палец или еще какой-нибудь знакомый ориентир, но вижу только лес. Мы можем находиться и в пяти милях от фермы Кэти, и в пятнадцати. Я слишком часто засыпал, а наша остановка на ночлег окончательно запутала меня.

Вон говорила, что выросла в этих краях, но непохоже, чтобы она представляла, где мы. Сняв повязку, она крутит головой и таращит глаза, словно сова.

Мы едем вверх по коридору из сосен, которые слегка наклоняются, загораживая дорогу. И вдруг, словно поезд из туннеля, фургон выкатывается на открытое место. Кэти натягивает вожжи и слезает с козел. Я не верю глазам: здесь, среди гор, недалеко от Прескотта, находится замечательное убежище. Земля покрыта инеем, сквозь который пробивается ломкая замерзшая трава. Это довольно широкая поляна, которая заканчивается крутым склоном, и перед ним стоит дом.

Он выглядит точным подобием того, который мы только что покинули, от застекленных окон с простыми ставнями, на которых вырезаны кресты, до стен из обычных, видавших виды бревен. Здесь нет крыльца, но от двери отрывается вид на небольшой водоем. Возможно, где-нибудь рядом есть запруда на ручье, которая позволяет наполнять его и хранить воду даже тогда, когда ручей пересыхает. Свиньи, переваливаясь, устремляются туда, скользя, и плюхаются в грязь, словно это лучшая перина из гусиного пуха на Территории. На дальнем конце поляны — конюшня, но она маловата для всей живности, которую мы привезли. За ней, как и за домом, начинается резкий подъем. С тыла поляну защищают горы, к ней ведет одна-единственная дорога, по которой мы только что приехали.

— Что вы там сидите и хлопаете глазами, — поторапливает нас Кэти. — Помогайте разгружаться.

Мы начинаем с того, что нужно отнести в дом — с колыбели и ее содержимого, нескольких одеял, которые захватила Кэти. Я мимоходом подумал, что ей придется теперь до конца дней носить ту одежду, которая сейчас на ней, но, войдя в дом, понял, как же я ее недооценивал. Это не просто хижина на поляне. Это настоящее убежище, полностью оборудованное и меблированное.

Все покрывает тонкий слой пыли, но шкафы на кухне забиты банками со сгущенным молоком и бобами, мешками с кофе и вяленым мясом. Имеется и погреб с соленьями и вареньями и горой картошки. Я заглядываю в спальни — их тоже две, как и в ее доме у ручья, — и нахожу там застеленные кровати, одеяла, шкафы, полные одежды. Это дом, в котором есть все необходимое для жизни, и его содержимое выглядит абсолютно новым, нетронутым.

Похоже, Кэти готовилась к бегству много лет, словно знала, что ее договор со стрелком обернется для нее бедой и кто-то приедет на ферму, чтобы отомстить. Она выстроила этот дом очень давно, и все это время была готова исчезнуть.

— Как, черт возьми, ты заплатила за это? — спрашиваю я, ставя колыбель на стол в кухне. — Притащить сюда все эти бревна, выстроить дом… Здесь, в глуши.

— Именно, в глуши, — хмуро говорит она — А как я заплатила, не твоего ума дело. Так, мне надо выбить ковры и вытереть неимоверное количество пыли. Присмотрите за животными, ладно?

Ее уверенность, что я не сбегу, бесит меня, но, думаю, она обоснованна. Знать, что Прескотт находится где-то к югу отсюда, недостаточно, чтобы легко туда добраться. Я запросто могу заблудиться в этих соснах. К тому же с завязанными глазами я не имел возможности понять, разветвляется ли дорога и каким путем ехать, если это так. Даже если я чудом выберусь отсюда, меньше всего мне хочется налететь на Диаса или Босса.

Лучше переждать несколько дней. В конце концов, надо подумать о маме, я знаю, Босс не убьет ее, пока я на свободе.

Эта угроза позволяла все это время держать меня в узде в качестве преданного члена банды. Но если они меня поймают…

— Я помогу вытереть пыль, — предлагает Вон.

— Ты поможешь с лошадьми, — возражает ей Кэти.

— Не буду я ему помогать, — она смотрит в мою сторону, — ни с чем.

— Будешь. Вам надо кое-что обсудить, да и нужно, чтобы кто-то за ним присматривал.

Вон невесело рассмеялась.

— Невозможно присматривать за членом шайки «Всадники розы», тем более за Малышом. Идти с ним в конюшню — это полная глупость. Он меня пристрелит…

— Не буду я…

— Никакой стрельбы, пока мы здесь! — отрезает Кэти, прерывая нас. — Звуки выстрелов слишком хорошо слышны в горах.

— Значит, цивилизация не так уж далеко? — с надеждой говорю я.

— Если место нелегко найти, это еще не значит, что оно невидимое и что твой босс не найдет нас, если мы примемся палить, как продувшиеся игроки в покер. Охотиться будем, ставя ловушки и силки. Никаких ружей. Если я услышу выстрел, это будет означать, что нас обнаружили и вы стреляете во врага.

— Значит, мы с ним должны поладить? — Вон указывает на нас с ней. — Ты хочешь, чтобы я сделала вид, будто не знаю, что он убийца? Я не хочу иметь с ним никаких дел!

— Придется, у тебя нет другого выхода. Либо так, либо я пристрелю вас обоих.

— Я думал, тут стрелять нельзя, — говорю я. Никто даже не улыбнулся. Обидно, это была достойная шутка.

— Объясняю еще раз, — медленно говорит Кэти, сердито глядя на нас. — Никакой стрельбы, кроме как если нас найдут, или если я стреляю в вас.

Вон выглядит напуганной, но я понимаю, это блеф. Кэти не стала бы укрывать меня вчера только для того, чтобы прикончить сегодня.

— Мне это не нравится, — заявляет Вон.

— Да не трону я тебя, — говорю я. — Даже не взгляну на тебя, если тебе так больше нравится.

— Все равно.

— К черту, — говорю я. — Я один справлюсь с лошадьми.

Я поворачиваюсь и выхожу из дома.

Я понимаю Кэти. Она надеется, что я приму предложение Вон. Она хочет, чтобы мы отправились верхом в город навестить дядю Вон, а потом не смогли найти дорогу назад, заблудились в горах и умерли от голода. В любом случае она снова исчезнет для «Всадников розы» и будет в безопасности в своем убежище, а наша судьба не слишком отяготит ее совесть, ведь она сделала для нас все возможное.

Но нет, так дело не пойдет.

Тут совсем не плохо, думаю я, и этот дом, и конюшня, и запас воды. Я мог бы укрыться здесь на несколько месяцев и уехать, когда Роуз с ребятами перестанут меня искать, а газеты объявят о моей смерти.

Я распрягаю лошадей, гнедая ведет себя дружелюбно, а соловая так и норовит укусить меня, взмахивая серебристой гривой, словно поторапливает и сердится на мою медлительность. Видно, у лошади Кэти такой же свирепый нрав, как и у ее хозяйки.

Я хватаю поводья и веду лошадей в сторону конюшни. Вон стоит в нескольких шагах у меня на пути. В руке она сжимает пистолет Джонса.

— Мне все равно, что Кэти сказала насчет стрельбы. Если ты хоть пальцем меня тронешь, пристрелю.

— Это справедливо, — говорю я.

Вон хмурится. Должно быть, она не ожидала такого ответа. Я понимаю, что нужно опасаться такого человека, как я, но не собираюсь причинять ей боль ни сейчас, ни потом. Есть черта, которую я никогда не переступлю, иначе закончу как Босс и его парни.

Похоже, Вон не поверила ничему из того, что я ей говорил. Может, лучше попробовать по-другому — не говорить ей ничего, а подождать, пока она сама все поймет.

— Я иду туда, — я киваю на конюшню. — Хорошо?

Она кивает.

— Ты можешь привести третью лошадь.

Она смотрит на свою гнедую, которая привязана сзади к фургону.

— Или иди за мной с пистолетом. Я не против.

Она стоит там, пока я веду лошадей мимо, и смотрит на меня так, словно я скинул одежду и голый пляшу на снегу.