А что, так можно было? (СИ)

Глава 3

За стойкой любимого леркиного бара свободный стул был только один. Юля двинулась было в сторону пустующих столиков, но Лерка неожиданно сильно для довольно хрупкой девушки перехватила её за локоть и шустро потащила за собой. Окинув взглядом занимавшую стулья слева парочку, Лера подтолкнула Юльку к свободному стулу, а сама с хищной улыбочкой повернулась направо и скользнула к трём мужчинам. Один из них сидел боком к стойке, спиной к приближавшейся к нему высокой синеволосой опасности (в этом месяце у Лерки была ярко-синяя шевелюра с более светлыми прядями, заплетёнными в тонкие косички, хаотично торчащими из начёсанных в дикое гнездо волос, из-за чего Лерка напоминала чернобыльскую вариацию Ежа Соника). Хлопнув мужчину по одному плечу, Лера повисла на другом, и когда ошарашенный посетитель повернулся к ней и сфокусировал взгляд на синем великолепии, томно прохрипела:

— Прекрасный рыцарь, не уступите даме место?

Рыцаря прекрасным назвать можно было с большой натяжкой. Такой же большой натяжкой, как его резервуар для пива, лежащий на коленях и пытающийся порвать пуговки на клетчатой рубашке. Помимо круглого пивного брюшка рыцарь блистал совсем не латами, а вполне обычной среднестатистической круглой лысиной. Но перед синеволосым драконом рыцарь пасанул и медленно сполз со стула.

— Благодарю, — проникновенно заглядывая в глаза «рыцаря», выдохнула Лера и перевела взгляд на таких же ошарашенных спутников. — Господа, рекомендую вам переместить свои мужественные тела за свободный столик, где вам будет намного удобнее продолжать вечер. А дамы желают накиряться до такого состояния, что от бара нам лучше не отходить.

После этих слов Валерия тут же потеряла интерес к не самым прекрасным рыцарям и передвинула освободившийся стул ближе к Юле.

— Что? — Выгнула красивую бровь Новорядская в ответ на обалдевший взгляд подруги.

— Как ты это делаешь? — Юля, хоть и знала Леру уже несколько лет, не переставала удивляться, как у той получается быть такой лёгкой и открытой, переть напролом и ничего не бояться. — Неужели тебе совсем не страшно?

— «И от страха всё быстрее песенку поюююют»*! — Протянула Лерка строчку из известной песни. — Юль, ну чего бояться? Не побьют же меня!

— Ну не побьют, так пошлют!

— Ха! Ха-ха! Три ха-ха! — отмахнулась Новорядская. — Куда меня могут послать, где я ещё не была, мать?

Юля только покачала головой, а Лерка, практически распластавшись грудью по барной стойке, замахала мальчику-бармену.

— Ииииии-хаааарь! Игорёчек, солнышко, наливай. Начнём как обычно — по поллитра светлого нефильтрованного и вот эти ваши фирменные гренки с беконом. И далеко от нас не отходи, милый, наши стаканчики надо будет быстро менять. А теперь ты… — Валерия с предвкушающей хищной улыбочкой повернулась к Юле так резко, что она поёжилась. — Я жажду подробностей!

— Ну, какие подробности, Валерон. Пришли, помолчали, забрали решение суда и разошлись. — Перед Юлькой возник стакан с пенным напитком, и она поспешила обхватить его ладошками, чтобы занять руки. — Мы всё уже друг другу сказали. И сказали, и проорали. Делить нам нечего. Илья взрослый уже. Квартира мамина, Костик на неё не претендует. На машину, наоборот, не претендую я. У меня и прав-то нет. А бодаться из-за старой реношки… Не хочу. Я и так рада, что нас просто взяли и развели.

Лерка слушала молча, и когда Юля замолчала, протянула руку и сжала запястье подруги.

— Ты как? — Вдруг ставшим совершенно серьёзным голосом спросила она. В этом была вся Лерка. Она могла орать, чудить, хохотать до икоты, каламбурить и шутить на самые остро-болезненные темы. Но всегда знала, когда Юльку нужно было взять за руку. И за это Юлия Белкина, пока ещё Суворова, была очень и очень благодарна подруге.

— Не знаю, Лер. Сейчас какая-то пустота. По сути ничего не изменилось. Мы и так уже не жили вместе почти два года. Так что я уже как бы и привыкла. А с другой стороны… Знаешь как плюс на минус. Плюс — я наконец-то поставила точку. Теперь я уже не замужняя женщина. Вроде все пути открыты, вперёд… А минус, который это всё перечёркивает… Лер, я просто не представляю, как это — быть без него. Мы вместе больше, чем не вместе. Больше половины жизни. Я от мамы к нему, я не была одна, сама по себе. И теперь мне кажется, что впереди только тьма какая-то.

— Ты его ещё любишь?

— Нет, Лер. Это и странно, понимаешь. У нас такая любовь была. Сумасшедшая. Мы умирали друг без друга и сгорали вместе. И вдруг вот так вот всё. Мне не жаль расставаться с ним. Мне жаль расставаться вот с этим всем — с любовью, с планами прожить всю жизнь до глубокой старости. Жаль вот этого… — Юлька покрутила рукой в воздухе, подбирая слова. — «Долго и счастливо». Не будет у меня «долго и счастливо» с одним-единственным.

— Юленька, — Лера уже двумя руками обхватила ладони подруги и легонько их встряхнула. — Я сейчас такую банальщину скажу. Ты же знаешь, как я не люблю банальностей, так что цени мою жертву.

Юлька коротко засмеялась. Лееера. Даже серьёзные вещи она умеет сдобрить необидной шуткой, чтобы немного ослабить струну.

— Так вот, Юленька, ты — красивая! И не спорь! — Новорядская вскинула изящную ручку, не давая подруге вставить и слова, хотя та уже набрала в грудь воздуха, но под взглядом синеволосой собеседницы медленно выпустила его обратно. — Ты правда очень красивая молодая женщина. Если захочешь, ты можешь стать ещё красивее. НО! Только если захочешь. Не ради кого-то, не под эталоны. Просто если тебе захочется что-то в себе изменить. Ты молодая. Ну что такое твои сорок два. Мне вот в семнадцать казалось, что в тридцатник пора на пенсию. А мне вот тридцать пять, и я всё ещё не знаю, кем хочу стать, когда вырасту. Мне б к сорока стать хоть наполовину такой, как ты. Ты дура, конечно, что столько лет терпела мудачное отношение к себе, но ты же и мудрая, твоё терпение и понимание — это что-то запредельное. И если я всё пытаюсь компенсировать что-то волосами и… Вот этим вот всем… То ты… Ты просто живёшь. Как чувствуешь. И не гляди ты в этот паспорт. Ещё ты безумно женственная. Я тебе одну тайну открою — я тебе дико завидую. Твоей вот этой… Даже не женственности, а женскости. Ты женская. Ты как вода. Переменчивая и сильная. Захочешь — примешь форму сосуда. Захочешь — сметёшь всё на своём пути. Просто сосуд тебе достался плотно закупоренный. Но теперь может пора уже взять и расхерачить всё вокруг к чёртовой матери, а?

От такой тирады Юлька засмеялась, чтобы скрыть готовые пролиться слёзы. Потом сжала ладони подруги в ответ и даже потёрлась об них щекой.

— Лерунь, мне таких вещей ни один мужчина не говорил.

— А у тебя и был-то один. Да и тот… — возразила Лерка, мягко освобождая руки, явно смущённая таким порывом Белкиной-Суворовой.

— Да знаю, как вы с Костей друг друга не выносите. Мне кажется, он к тебе ревновал и бесился.

— Да трус твой Костя. Трус и слабак. Ты меня извини, даже ради всех самых лучших лет и тёплых воспоминаний я не скажу иначе. Пока вы были вольные да лёгкие, он в твоём обожании купался и великодушно позволял и тебе получить от него часть его царственного внимания. А как взрослой жизни хлебнули, так ты одна всё тянула, а он пытался остаться мальчиком-звездой. А такую, как ты, надо не возле ноги держать, а на руках носить. Вот он животик и надорвал.

— Спасибо, Лер. — Юлька понимала, что ещё немного и она просто разревётся от щемящей благодарности перед всеми людьми — и перед молодым барменом Игорем, который уже поменял им стаканы на новые после кивка Леры, и перед тремя «рыцарями», которые хоть и пересели, но продолжали бросать взгляды на Лерку, в которых читались одновременно и удивление, и интерес, и восхищение, и страх. — Спасибо тебе. Ты вообще женщина или мужчина?

Лерка вдруг вскинула голову, посмотрела в глаза подруге и, резко подавшись вперёд и сделав круглые глаза, заговорщицки прошептала:

— Я Оно! Уууууууууу. — И снова засмеялась, хотя Юльке на миг показалось, что смех этот какой-то злой, пластмассовый, с ноткой отчаяния. Но эта мысль проскочила мимо сознания и растворилась. — Так, всё! Нежнятина закончилась! Игорь, давай гренки с чесноком и сырные шарики. Целоваться нам сегодня не грозит. Будем пить! Юлька, мы просто обязаны сегодня насвинячиться, потому что завтра надо будет о чём-то жалеть и обещать себе начать новую жизнь! Так что давай — за тебя, за твою свободу, за то, что ты обязательно научишься говорить «нет» всем, кто к тебе присосался, и «да» радостям и безобразиям! Не знаешь как — обращайся, научу.

И, крутанувшись на высоком стуле, Лерка вскинула руку высоко над головой, пальцы второй засунула в рот, пронзительно свистнула, перекрывая басы музыки и привлекая внимания всего зала, и заорала:

— Народ! Моя подруга — самая классная баба в мире — сегодня развелась! Ну-ка все выпили громко и весело!

И Юлька смущенно и счастливо расхохоталась под громкий звон и одобрительный гул, свист и крики «Поздравляем!» от совершенно незнакомых ей людей.

* — «Песня про зайцев» из к/ф «Бриллиантовая рука», 1968 год