А что, так можно было? (СИ)

Глава 57

Что делать, если в жизнь нагрянуло чудо? Большинство людей пройдут мимо и не заметят его. Не обратят внимания на волшебство, даже если оно будет повсюду. Другие заметят, но не поверят. Да ну, показалось. Не может быть. Шарлатанство, выдумка, преувеличение, так не бывает, врёте вы всё. Некоторые заметят, поверят и… Испугаются. Не нужно нам всего этого, непонятного, необъяснимого. Опасно довериться и разбить нос об жестокую реальность. Лучше сделать вид, что ничего не было.

Но и волшебство бывает разное. Бывает тихое, ежедневное, рассветное, дымчато-розовое такое, с бликами на воде и в капельках росы. С пальчиками, испачканными шоколадом. С усталой улыбкой. Бывает яркое волшебство. В лентах новостей. В типографской краске. С зажмуренными глазами, с застрявшим в горле криком или горячей молитвой шёпотом, а потом — со слезами счастья и облегчения, с громким «спасибо» или молчаливым взглядом глаза в глаза. Бывает волшебство активное и внезапное, с визгом и криками, прыжками на кровати и шуршанием блестящей бумаги. А бывает — долгожданное, запланированное, просчитанное и расписанное, наполненное удовлетворением и гордостью.

У Юли волшебство случилось наглое, бесцеремонное. Белка и хотела бы, наверное, сказать, что так не бывает. Скорее всего, раньше она бы даже испугалась и сделала вид, что в домике. Точнее, сначала бы не заметила, потом не поверила, а потом убежала и спряталась. Но выбора ей, похоже, не оставили. Только сидеть и смотреть в эти наглые, хитрые и такие довольные карие глаза. Она ведь почти забыла, что медведи держат слово и не умеют сомневаться в своих решениях. И даже испугаться не получается. Не выходит. Её же предупреждали? Предупреждали же, что будет? Она озвучивает проблему, а Медведь её решает. Он и решил. И Юле теперь осталось только улыбаться и пытаться унять бешеное сердце. Ну, и немного злиться. И чуточку паниковать.

А ведь утром волшебства и в помине не было! Скорее, Юля могла бы подумать, что вокруг неё творится какая-то тёмная магия. Это если считать необъяснимой неприятностью новый букет с запиской от Кости и два пакета с любимыми Юлькой и Ильей роллами. И ещё одной запиской. Такой необычной. Всего несколько слов, но наполненных тонкой ностальгией и тоской, отчаянной просьбой и надеждой. «К чему слова, если мы всё сказали друг другу двадцать два года назад? Мои обещания в силе. А твои?». Юля долго вертела записку в руках, уперевшись невидящим взглядом в стену. Такая же стена была у неё и на сердце. Невозможно годами любить человека, растворяясь в нём без остатка, отдавая ему свою душу, прощая, а точнее — не замечая недостатки. Улыбаться, когда он забывает про твой день рождения. Смеяться, когда топчет злыми словами. Любоваться, когда хлещет равнодушным взглядом. Целовать, когда кусает недоверием. Обнимать, когда душит претензиями. В такие моменты умирает не тело. Умирает душа. Та часть, которая умеет любить без оглядки, прощать, мечтать, верить. Заменяет отмирающие участки сомнениями, обидами, а главное — разумом. И может, это было бы и неплохо, если б это не была та холодная часть разума, которая всегда видит только опасность, угрозу, грядущие проблемы и боль. Подмечает неприятные «звоночки» и требует постоянной настороженности. Забывает, что у счастья, как у здоровья — нет причины. Только у болезни и горя — есть. И этот холодный разум их хочет найти заранее, чтобы сразу отрезать, ампутировать вместе с надеждой, несущей только боль разочарования. Вот и ищет, ищет подтверждение своим страхам и недоверию.

Что же с ними стало? Почему мечты встретить старость вместе так легко рассыпались, как прогоревшая дотла деревяшка? Вскинули яркий сноп искр и растворились в темноте. Ведь Костя не был таким раньше. Он был лёгким и надёжным одновременно. Поддерживал, заботился. Любил. Да, несмотря ни на что, Юля точно знала, что бывший муж её любил. Это не было игрой или самообманом. И закрывать на это глаза, возводя его недостатки в абсолют, она не хотела и не имела права. Но потом… Когда всё пошло не так? Не может быть, что Костя просто так взял и изменился. Есть и её вина. И нет, Юля не думала, что надо было ещё больше любить, больше терпеть, больше стараться заслужить любовь в ответ. Скорее даже наоборот. Может, если б она не задвигала себя на задний план, не забыла про любовь к себе, то и муж бы не забыл? Иначе как объяснить его вспыхнувшее желание вернуться именно сейчас — когда Юле больше не нужно подтверждение собственной значимости в чужих глазах?

Юля всё гоняла эти мысли, искала ответ, машинально выполняя ежедневные бытовые заботы. Вместе с довольным Ильёй позавтракала роллами, отправила сына в школу, убрала постель, переоделась из халата в лёгкое домашнее платье, раз десять переставила букеты, не зная, где они будут смотреться гармонично. Выходило, что нигде. Как и эти записки и посылки от бывшего мужа. Наверное, они были бы приятны. Наверное, если Юля расскажет про них кому-то, то услышит что-то вроде «вау, вот это любовь». И что ещё надо? Действительно, ведь столько их связывает. И любовь, и память, и сын. Но, оказывается, надо! Надо, чтобы это было надо! А оно уже не надо. И что бы человек ни делал, это уже не важно, если он — не тот человек. Как бы он ни исправлялся, ни менялся — бесполезно. И как ему объяснить, что не нужно унижать себя и донимать её, — неизвестно. Поговорить ведь придётся. Ради всего, что было в прошлом, ради сына. Найти слова, убедить, не обидеть. Сохранить хотя бы видимость нейтрально-доброжелательного общения.

Юля сжала в руке телефон. Написать или позвонить? Первый порыв был, конечно, написать. Как любой современный человек, Юля давно отучилась звонить. Сначала — всегда сообщение. Для самых близких есть ещё голосовухи. Чтобы позвонить, надо иметь вескую причину и огромную силу воли. Гудки давили на нервы. Каждый новый звук всё сильней и сильней. И когда гудки сменились механическим голосом, Юля даже поймала волну облегчения — как будто получила отсрочку перед неприятным делом. Она хотя бы попыталась. Сделала всё, что могла. Вот теперь можно и сообщение написать. Но это позже.

«Что-то срочное? Не могу говорить».

Или всё-таки сейчас.

«Не срочно. Но я хотела узнать о»… — Юлины пальцы замерли над экраном. А может всё же проще было бы поговорить? Спросить в лоб — что всё это значит, Костенька? Как сложно подобрать слова, чтобы без интонации, только буквами, передать свою мысль. Юля выдохнула и всё же закончила. — «О том, как ты представляешь наши отношения. Ты не думаешь, что нам всё же придётся это обсудить?».

Ответ пришёл не сразу. Юля даже представила, как Суворов хмурится и трёт мизинцем левую бровь. Он так всегда делал, когда думал о чём-то. А её так раздражал этот жест. И если сначала она находила в себе достаточно терпения и нежности, чтобы подойти, взять его за руку, потереться об неё щекой, то со временем предпочла просто отворачиваться, чтобы не прошипеть что-то раздражённое. Мирослав, размышляя о чём-то серьёзном, поглаживал указательным пальцем губу. А если размышления были ещё и неприятными, то постукивал кулаком по подбородку. И это Юлю не бесило. Наоборот, ей нравилось просто сидеть рядом, читать или копаться в телефоне, краем глаза рассматривая Медведя. Интересно, как мало нужно времени, чтобы изучить привычки человека, который важен. Но ещё интереснее, сколько понадобится времени, прежде чем его привычки начнут напрягать.

«Хорошо. Если тебе так нужны разговоры, я заеду. Как раз хотел Илье привезти дедову подзорную трубу, он просил».

Поэтому, когда раздался звонок в дверь, Юля была готова к разговору. И даже когда в глазок увидела очередной букет, вообще не удивилась. Похоже, бывший муж развернул активное наступление, раз приехал так быстро и с цветами, и лёгких переговоров не получится. Белкина несколько раз глубоко вздохнула, набираясь уверенности в предстоящей беседе, и открыла дверь.

— Костя, ты мне…

Слова застряли в горле вместе с подскочившим вверх сердцем. Из головы мгновенно выветрились все заготовленные фразы. Даже обычное приветствие «покинуло чат». Остались только отголоски лёгкой паники и бьющегося в пустоте эха — «голову надо было бы помыть», «я не накрашена», «на кухне не убрала склад контейнеров и немытой посуды». А когда Мирослав шагнул вперёд, заставляя Юлю попятиться, ногой закрыл дверь и, отшвырнув цветы и какую-то папку на тумбочку и рыкнув «всё потом, соскучился, пиз…ц», прижал к стене и поцеловал, вообще всё стало не важно. Горячей волной радости и неверия смыло и сомнения в собственном внешнем виде, и мысли о бывшем муже. И даже то, что Илюшка может вернуться из школы с минуты на минуту, вылетело из головы, а возражения растворились, так и не прозвучав, когда Мир рванул ремень на своих джинсах, а потом подхватил юлькино колено, задирая юбку домашнего платья. Остались только движения, рваные вдохи и тихие стоны, сдержанное рычание и капельки пота. И только потом, когда оба смогли отлипнуть друг от друга, хотя это и было почти болезненно, настолько хотелось срастись и остаться в этом единении тел, дыхания, желаний и стука сердца, одного на двоих, когда поправили одежду и отдышались, к Юле вернулась способность говорить.

— Привет. — Почти прошептала она, разрываясь между желанием спрятать глаза и тягой впитать образ Медведя целиком. Оказывается, она тоже соскучилась. — Ты здесь.

— Привет. — Так же тихо отозвался Мирослав. — Конечно. Ты же здесь.

После всех приветственных разговоров Мир и очутился на маленькой кухне, где занял своей внушительной фигурой всё пространство. И при этом не выглядел лишним или неуместным. Просто взял и вписался в квартиру, как будто всегда тут был. Осмотрел серьёзно, зацепившись взглядом за чужие букеты, быстро и ловко сам убрал со стола остатки завтрака, двигаясь легко и уверенно, как будто точно знал, где что у Юли стоит и лежит. Когда Мир молча достал две чашки, включил чайник и начал один за одним открывать шкафчики, что-то выставляя на стол, Юля не выдержала.

— Тебе помочь? — Ласково, но с ироничным нажимом, уточнила у широкой спины.

— Ага, — ответила спина. — Скажи, где у тебя лимон, имбирь и корица.

— А ты так уверен, что у меня всё это есть? — На самом деле, как ни странно, «всё это» было, Юля как раз накупила разных пряностей и приправ, чтобы побаловать себя и сына новыми рецептами. Но вот чего не было, так это желания сразу выполнять команды. Хоть немного поёрничать надо. А то раскомандовался, наглый медведище.

— Ага! — Мирослав достал из холодильника уже давно открытую бутылку коньяка и повернулся к Юле. — Я в тебя верю.

И так он это серьёзно сказал. Не про лимоны что ли?

Перед Юлей на столе оказалась чашка ароматного напитка. Белка и так любила зелёный чай, а с запахом корицы и имбиря, чайной ложкой коньяка и долькой лимона на краешке он казался особенно притягательным. Или дело было не в чае, а в том, что приготовлен он был руками так внезапно возникшего на этой кухне Медведя? Или в том, что после быстрого и страстного приветствия тело Юли превратилось в мягкий пластилин, из которого можно было лепить любые фигуры, а мозги были задёрнуты розово-туманной завесой и отказывались воспринимать окружающую действительность серьёзно и критично?

— За что будем пить? — Приподняла Юля свой стакан, совершенно по-беличьи шевеля носом в стремлении впитать как можно больше пряного аромата.

— Пить будешь ты. — Мирослав сходил в прихожую за папкой и придвинул её к Юле. Сам сел напротив с чашкой обычного зелёного чая. — У меня сегодня ещё несколько встреч, а вот тебе надо собраться с мыслями без нервов. Это мамин рецепт успокаивающего чая. А это… Читай.

И вот теперь Юля сидела над аккуратными стопками документов, которые разложила перед собой, чтобы хоть как-то систематизировать тот хаос, который творился в её душе и грозился затопить не только тесную кухню, но и квартиру, подъезд и весь ставший вдруг маленьким и беззащитным перед ураганным медвежьим напором город. Источник бури сидел напротив и спокойно смотрел на Юлю, ожидая её реакции. Спокойный, довольный и непробиваемый. Но ведь так не бывает, не бывает, не бывает.

— Так не бывает! — Нервным шёпотом выдала Юля единственную бьющуюся в сознании мысль. Что-то не помогает успокоительный рецептик чая. Или если б не он, Белка уже лежала бы в глубочайшем обмороке? Или прыгала до потолка от счастья? Или кидалась в Медведя всеми попавшими под руку предметами?

— Только так и бывает, Юль! — Возразил Мирослав и накрыл её подрагивающие пальцы своей тёплой и сильной ладонью. Не просто согревая и успокаивая, а как будто заряжая своей уверенностью. — Только так. Ты сказала, что не убегаешь. Что хочешь жить в России. Я тебя услышал. И сказал, чего хочу я. А хочу я тебя и только тебя, помнишь? Ты же не думала, что меня остановит каких-то несколько часов полёта?

— Не думала, — согласилась Юля. — Но и такого размаха я тоже не могла представить.

Мирослав перевёл глаза на разложенные бумаги и дёрнул плечами, как будто отмахиваясь от чего-то мелкого и незначительного.

— Какого размаха? Это мелочи. Ради твоего комфорта. Только начало.

— Начало? — Юлька по очереди тыкала пальцем в каждую стопку документов и перечисляла. — Твоя квартира здесь, в соседнем доме — начало? Три договора с разными питерскими школами для Ильи, включая РИД и Газпромовскую — начало? Такой же договор на обучение в школе для русскоговорящих детей при посольстве России в Черногории? Это, твою мать, Мирослав Андреевич, начало? А продолжение тогда что? Ты купишь мне дом в каждом городе, где у тебя будут дела?

— Если понадобится — да. — Мирослав чуть сильнее сжал ладошку Юли, не давай ей вырваться и вскочить из-за стола. Да что же он такой спокойный! Ничем не прошибёшь. Бесит! Юля ещё пару раз попыталась освободить руку из медвежьего капкана, пока не поняла, что сдаётся под его спокойствием, уверенной надёжностью и собственной верой в его обещания решить любую проблему. Она и вырываться-то не хотела, скорее по привычке распаляла свою реакцию. А Мир гладил юлькины запястья и продолжал говорить. — Если тебя не устроит ни один из этих вариантов, я придумаю новые. Я хочу быть с тобой. Ты хочешь быть с сыном и в своей стране. Если это основные условия, то всё остальное — решаемо. Мы можем жить здесь. Не буду скрывать, что для меня это самый внезапный вариант. Не сказать, что здесь удобное расписание авиарейсов. Но это приемлемая плата за то, чтобы быть со своей семьёй. Можем переехать в Питер, и там жить у меня. Если не захочешь — у тебя будет своя квартира, хотя мой дом без тебя просто не имеет смысла. У Ильи там будет любая школа, которую ты и он выберете — частная, государственная, с уклонами и без, гимназия, лицей или простая общеобразовательная. Ты знала, что на одном только Каменном острове и вокруг него — больше 30 школ? Есть спортивные, художественные, языковые. Я вот теперь знаю. Да, мне придётся помотаться. В идеале мне хотя бы полгода сейчас надо безвылазно сидеть в Будве. Может, больше. И если ты согласишься… В общем, при посольстве там есть русская школа. Программа обучения стандартная, аттестат российский. Если нет — значит, я буду приезжать… Так часто, как будут летать самолёты. Но я больше не хочу быть без тебя.

— Своей семьёй? — Похоже, что из всей речи Мирослава и всех расписанных перспектив юлин мозг смог зацепиться только за эти два слова.

— Да, Юль. Семьёй. — Мир склонился над столом, так что его лицо оказалось совсем близко и даже немного расплылось перед юлькиными глазами. — Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Юля только открывала и закрывала рот, пытаясь хотя бы справиться с дыханием, не то чтобы дать вразумительный ответ, которого у неё не было. Только бы не обморок, только бы не обморок.

— Нет!

Ответ прозвучал совершенно неожиданно. И Юля даже удивилась, почему вдруг она заговорила мужским голосом. Или это не она? Белка с трудом сфокусировала взгляд на Мирославе. А он, оказывается, смотрел куда-то за спину Юли.