А что, так можно было? (СИ)

Глава 4

Как же болит голова. Разве она может так болеть у живого человека? Почему этот человек не умер вчера, Юлька думать не хотела. Она вообще не хотела голову использовать. Никак. Ни думать, ни есть. Разве что пить. Постоянно. Дома на столе её и правда ждал аспирин, анальгин, а ещё стакан воды и нарезанный полукругами лимон. Вот только ни одна таблетка толком не помогла. И теперь Юлия пока ещё Суворова, как и обещала её взбалмошная подруга, действительно жалела и обещала начать новую жизнь.

— Никогда больше… — Прошептала Белка, укладываясь лбом на прохладную стеклянную перегородку и ловя сочувствующий взгляд коллеги Ирочки. Додумать мысль, что же «никогда» и «больше», она не успела, вздрогнув и поморщившись от громкого звонка на собственном мобильнике. Ещё и звук отключить забыла — начальница через стекло бросила недовольный взгляд и поджала губы. На экране высветился незнакомый номер, и Юлька поспешила нажать на отбой, потому что на работе личные разговоры не приветствовались. Но через две минуты телефон заверещал снова. Пришлось мазнуть пальцем по зелёному кружку и улечься ухом на телефон, пытаясь уменьшить ощущение, что через уши и глаза мозг вырвется наружу.

— Алло. — Почти прошептала Юля, то ли от головной боли, то ли от нежелания быть услышанной за пределами своих перегородок вокруг стола.

— Алло! Алло! — Просверлил ухо высокий женский голос. — Белкина? Юлька Белкина, это ты?

— Да, я. — Прошелестела жертва похмельного синдрома. — А вы кто?

— Ой, Белкина, скажешь тоже. — Захохотал телефон, и что-то знакомое наконец проскользнуло в этом заливистом журчащем смехе. — Ну, давай, вспоминай. Лееена….

— Лена Белявская! — вспомнила Юля одноклассницу. С Ленкой они очень дружили в школе и продолжали общаться после выпуска, да и на юлькиной свадьбе она была в числе «свиты невесты». А вот потом как-то общение становилось всё реже, начались проблемы в семье, которые ни с кем не хотелось обсуждать. Да и Ленке, видимо, надоело наблюдать бывшую подружку-хохотушку с новым, вечно недовольным и озабоченным выражением лица. Но сейчас от звонкого голоса одноклассницы у Юльки даже головная боль сдала позиции, и мозг решил вернуться в границы черепа и перестать вывалиться из глазниц. Юлька прикрыла рот ладошкой и горячо зашептала, — Ленка, Леночек, я так тебя рада слышать. Я на работе, не могу долго говорить. Давай ты мне сейчас самое главное. А вечером созвонимся и обо всём поболтаем. Как ты, где ты…

— Юль, обязательно! Я так долго твой телефон искала. Ты как-то пропала, — щебетала беспечная Ленка. — Позвонила Косте, а он какую-то ахинею несёт, что вы… Ой, я даже подумала, может не расслышала. Говорит, что вы расстались. Это как так, не может же быть. Чтоб Белка и Кот. Ну, ничего, милые бранятся, только…

— Лен, стоп, стоп, — прервала этот поток Юлия. — Выдохни и давай ещё раз. Если что-то срочное, говори, но я на работе.

В телефоне повисла тишина, и за пару мгновений Юлька успела испугаться, что вот так спокойно и без причины обидела хорошего человека, грубо прервала свою подругу, которую не слышала… Страшно подумать, сколько лет… Пять? Семь? Но тут раздался громкий вдох, как будто человек на том конце задерживал дыхание, и Ленка снова зачастила в трубку:

— Ох, Юльк, прости, я так тебя рада слышать, что меня понесло. А ещё я беременная глубже некуда, чувствую себя как бегемот, проглотивший кита. Ребёнок меня всю занимает. Места нет ни на желудок, ни на мочевой пузырь, ни на… — И снова пауза, в которую теперь уже совсем отчётливо слышно пыхтение подруги, пытающейся хватануть необходимого для продолжения разговора воздуха, — лёгкие. Мне всё время нечем дышать, а ещё он меня пинает во все и без того зажатые органы. Мне кажется, я скоро кишки выплюну, точнее, он их выпихает через глотку наружу… А это ещё и третий ребёнок, а я всё не привыкну к этому состоянию. Или с первыми такого не было, или я просто забыла. Мне кажется, я лопну, если просто вдохну поглубже, а так хочется. И, в общем…

— Лееееен, — мученически простонала Юлька, нервно косясь на недовольную начальницу, которая уже встала около своего стола и вперила свой взгляд в юлькину макушку.

— Ой, да, прости, в общем, мне очень хочется с тобой увидеться. Давай, я подъеду, и поболтаем про всё-всё. И ещё такое дело. Мне тут сказали, что ты ещё и визажист. Можно, ты мне лицо нарисуешь без отёков и щёк шире плеч, а? У нас же встреча одноклассников скоро, а ты всё равно ж не ходишь на них, вот я к тебе заеду, тогда и поболтаем, и порисуем. А? Как тебе такое?

— Да, конечно, Лен. Я так понимаю, это двадцать пятого, как раньше?

— Ой, ты помнишь, — кажется, Ленка подпрыгнула, если это возможно в том состоянии, которое она описывала. — Да, именно. Ты ж не ходишь, а помнишь. Надо же. Ну, всё, договорились. Я приеду пораньше, примерно в час. Нам же на всё хватит?

— Хватит, Лен, хватит. Приезжай. Я на этот номер тебе адрес скину.

— Спасибо! Ты человечище! Ничего не изменилось! Всё, пока, работай, трудяжка наша.

— Пока, до встречи, — поспешила Юлька завершить разговор и отложила телефон, сразу утыкаясь в компьютер и всем своим видом показывая начальнице, что она и не думала отвлекаться от самых интересных и важных в мире цифр.

Что это такое было, Юлька не могла понять до самого вечера. Машинально стучала по клавиатуре, пробегала глазами ряды цифр, и пыталась осмыслить этот диалог с одноклассницей и бывшей подругой. Нет, Ленку она была рада слышать и искренне хотела её увидеть и снова начать общаться. Теперь никто не будет ей говорить, что она опять шлялась с подругами, а дома свинарник и подножный корм на обед. Свинарником, кстати, могла оказаться лежащая на диване расчёска и одинокий тапок около шкафа при всём остальном идеально-музейном порядке. А подножным кормом — магазинные пельмени, запечённые в духовке с сыром, помидорами и сливочным соусом. Теперь никто не скажет, что с такими подругами и врагов не надо, и что ржут они как лошади, и что тупые, как чайки, и что ничего ценного дружба с ними не даёт. Юлька и раньше не могла понять, как можно подсчитать взаимозачёт по дружбе? Доходы, расходы? Свести дебет с кредитом? Но времени на размышления становилось всё меньше, а на встречи — вообще не хватало. И в какой-то момент и Ленка, и Надя Мелехова просто перестали звонить. Наверное, устали вкладываться в одностороннем порядке. А может, и ждали, что у Юльки найдётся время для них, и она позвонит сама. Сейчас вот время нашлось, но позвонила она шумной и взрывной «Новодворской». И она знала, почему. Во-первых, потому что не была уверена, что одноклассницы всё ещё будут рады её услышать. А во-вторых, потому что теперь придётся рассказывать им и о последних конвульсиях её брака, и о причинах того, почему вдруг идеальный Кот Костик, обративший внимание на маленькую Белку Юльку, стал вдруг неугодным бывшим. Юлька и хотела бы всё честно рассказать, как видела свою жизнь она, но понимала, как это будет похоже на жалобы и нытьё. А жаловаться она не любила. Вообще не любила доставлять неудобство окружающим своим недовольством. И вот к чему это привело. Муж, который ни во что не ставит жену. Мать, которая на стороне зятя, а не родной дочки. Ведь дочь никогда ничего плохого не рассказывала, а если и жаловалась, то с каким-то виноватым выражением, как будто это не её обижают и унижают, а она сама всё придумывает и компостирует мозги идеальному Костеньке. Подруги, незаметно ушедшие на второй, да какой там — на сотый план, и позвонившие только когда понадобился бесплатный визажист.

И почему она так сразу согласилась отдать половину своей субботы, Юлька не знала. Голова болела. И надо было свернуть разговор поскорее, поэтому проще согласиться. И, конечно, нельзя отказом обижать подругу, с которой сто лет не виделись. Ну, и вообще — как отказать беременной хохотушке? А вот теперь Белка сидела на своей кухне, вертела в руках телефон и с опаской ждала нового звонка Белявской. Стыдно-то как, но она не могла вспомнить новую фамилию подружки, а ведь была знакома с её мужем. И даже неловко спросить — а тот же самый у неё муж или уже новый. И главное — как бы так ей сказать, что времени на макияж у них будет совсем мало, потому что — и Юлька это вдруг поняла предельно отчётливо — она и сама хочет пойти на встречу выпускников. И нарядиться красиво, и накраситься. И не объяснять, куда она так вырядилась и размалевалась. Да, неприятно было признаться самой себе, как сильно царапнули её душу ленкины слова. И про то, что она не ходит никуда. И про то, что как всегда придёт на помощь, не откажет. И это же хорошо — помогать людям? Хорошо же, правда? Но почему-то так хотелось сейчас заорать, запустить телефоном в стену, а потом пойти и выкинуть с балкона свой с таким трудом собранный чемоданчик с профессиональной косметикой. И смотреть, как все эти тени, кисточки, спонжики, помады и кремы, хайлайтеры, бронзаторы и корректоры, консилеры и румяна, подводки и лайнеры, тинты и глиттеры, шиммеры и кушоны, и даже карандаши для бровей, губ, век и ещё бог знает чего разлетаются по асфальту, под колёса автомобилей.

Но вместо этого…

— Лен, привет ещё раз. Слушай, я тут подумала. Я не смогу в субботу днём. Ты сможешь приехать ко мне прямо с самого утра? Вот прям на завтрак. С тебя тортик, с меня макияж. Почему рано? Я тоже хочу успеть в салон и накраситься. Не визжи, а? Да, я тоже рада, что пойду.

И как Юлька ни удивлялась, но, кажется, Лена даже не обиделась, а была очень и очень рада, что подруги пойдут вместе.