Банальная история, или Олька с принцем на белом коне (СИ)

Глава 14. Узелок завяжется, узелок — развяжется…

Рана, которую Ольке неожиданно нанесло мироздание, оказалась сильной. Хоть и не смертельной. И на том — спасибо! Совершенно не ожидая этого от себя, Олька впала в меланхолию. И даже пару раз спросила небо, почему в этом мире всё устроено так несправедливо. Хотя, что именно она имела в виду, — не совсем понятно. Что несправедливо? По мнению мира — всё правильно: котлеты — отдельно, а мухи отдельно.

Но раз спрашивают… Мир, как водится, ответил, но совсем не так, как Завирко ожидала. Мир — он какой — коли индивид всерьёз настроен на мировую меланхолию — сразу поддаёт причин для грусти, словно пару в русской бане, да побольше! Щедро отсыпает мир алчущим по их запросам!

К воздаянию за беспочвенные ожидания последовала вполне осязаемая реальная ссора с шефом, что в громкий голос припомнил Завирко все её скрытые косяки за последнее время и сделавшем это достоянием всей Гродинки, чтобы другим не повадно было. На верх были подняты и Олькино вранье, и уходы с работы на репетиции, и задержка с доставкой документов и почти проваленный раут. Если бы не та, добытая с боем тарелочка с чёрно-икорными тарталеткам, то быть Ольке битой! Не меньше! Барские замашки просыпались в интеллигентном Савёлове со странной периодичностью. Может, он и не интеллигент вовсе, а так, маскируется?

Завирко настолько обиделась на коварного шефа, что даже позабыла про свою меланхолию и принялась деятельно защищаться. И в тот же вечер со злости выкопала голубой агератум из своего маленького садика. Но выбросить его у Ольки рука не поднялась. И цветок перекочевал в большой садовый горшок в конце палисадника. Что называется — с глаз долой…

Вторым осознанным шагом стал выход Завирко из ромашкиного фанклуба. И хотя милые её сердцу великовозрастные влюблённые дурочки прочно засели своей махровой наивностью в Олькином сердце, сделала она это очень решительно. Поднявшись в ближайшую среду на сбор, терпеливо подождав, когда все соберутся, она, твёрдо выдохнула:

— Я закругляюсь, девочки! Финиш! Каменный вурдалак влюбиться не может!

Седа Муаровна попыталась было Ольку остановить, но её аргументы о том, что у Романа Владимировича очень чистое, нежное сердце, больше не находили в Олькином сердце отклик. Потому как у вурдалаков вообще сердца нет! А насос для перекачки слизи!

Третьим шагом стало создание коалиции обиженных Савёловым работников. Поиск собратьев по несчастью, так сказать.

Сначала Олька подкатывала к Генке, ему доставалось от шефа почти всегда и каждый день, но он, как ни странно, воспринимал савёловские вливания, как необходимый для работы пендель.

— Монблюша, — искренне отбивался он, — ежели меня не теребить, да я засну вовсе. А Ромаша делает это всегда деликатно, нежно даже.

— Почти матом и на всю Гродинку — это деликатно и нежно?! — возмущалась Завирко.

— Ну да… — удивлял логикой Геннадий, — я бы вообще себя уже на третий день на хуй послал, а Рома за два года только раз меня чуть не выебал, — и увидев, как расширяются от осознания проблемы Олькины глаза, поправился: — «выебал» — ну, это я так фигурально выражаюсь! Ромка — гетеро! То есть, глубоко по девочкам! Проверено!

Не найдя понимания у гродинского медведя, Олька стала теребить местного дрыща — скромника Савву Маркелова, но тот всего боялся и перед решительным Савёловым робел. Какая уж тут коалиция?!

Пришлось идти к рыжей мегере, Катьке Дудниковой, особе себе на уме, весьма саркастичной и неприятной. Как говорится, враг моего врага — мой друг.

Но мегера, выслушав Ольку, принялась истерично хохотать. А потом вдруг обняла её крепко, как маленькую, и погладила по голове.

— Дура ты, Беляночка! Как есть — дура! Рома же не слепой. Сразу просёк, что какая-то сука тебе сердце разбила. А так ты делом занята: злишься на него и забываешь про то, что у тебя болит.

Олька опешила:

— А что, так можно?! — удивилась она.

— Так нужно! — подтвердила совсем даже не мегера. — Называется такой приём «вызываю огонь на себя». Любит тебя наш шеф, как сестренку, вот и заботится. Все знают, что у нашего Ромашки сердце золотое!

Глубоко задумалась Завирко после немегеркиных слов. Вон оно как, оказывается! Огонь на себя! А она… дура она! Чуть ромашкин агератум не загубила! Как он там, маленький, в горшке?! Но неужели это так видно всем окружающим, что её сердце разбито? Ведь она, если честно, даже себе не признавалась, что, позови её принц, кинулась бы за ним во все тяжкие и даже плату бы не спросила. И очень горьким комком стало внутри воспоминание, как кашляла баронова маменька и как отвел её принц глаза в тот миг, что малодушно вызывал ей такси. Надо бы деньги вернуть. Не любила Ольга Николаевна быть должной. Ох, не любила!

Об этом и ещё много о чём ей срочно нужно было с кем-то поговорить. Подушки под руками не нашлось, и «умная», особенно в последнее время, Ольга Николаевна не придумала ничего лучше, чем пойти в разгар сдачи проекта поговорить с нервным и злым шефом. Вот грамотно выбрала время, ничего не скажешь!

Она зашла в его кабинет без стука в тот самый момент, когда он нормальным, строительным русским языком передавал главе электриков своё резонное негодование сорванными сроками. Савёлов, почувствовав чьё-то присутствие за спиной, резко обернулся. Русские слова немного замедлили ход. Но полностью притормозить не получалось. Роман Владимирович свёл брови, но Олька, молча кивнув шефу, забрала с его стола пустую кружку и выскочила из кабинета, чтобы вернуться туда спустя какое-то время, неся в руках свежесваренный кофе, ради которого Завирко подняла на уши весь диз. Еще она раздобыла сэндвичи с огурцом и курицей, решительно отобрав их у прижимистой Седы Муаровны, пояснив, что идет кормить родного, каменного вурдалака.

На ехидное замечание бухгалтерши, что вурдалаки сэндвичами не питаются, а пьют кровь, парировала невозмутимо: что у неё в отделе завелся свой, особенный вид каменного вурдалака, и так как в Гродинке они зомби бесчувственные, то ему вполне себе с голодухи сгодится и сэндвич.

Молчаливое появление Завирко с кофе и снедью шеф пережил стоически. И даже удивления не выдал, будто сам посылал. А потому сделал большой глоток и откусил кусочек, зажмурившись от удовольствия, давая себе и людям такую необходимую передышку.

Поинтересовался только, спустя минуту, глядя на застывшую в дверях Завирко:

— А что секретарши нет на месте?

— Есть, — тихо ответила Олька, опуская голову. — Но сегодня моя очередь позаботиться о Вас, Роман Владимирович.

— Сама вызвалась? — не поверил в её альтруизм шеф.

Олька кивнула. Не складывался у них разговор, но может, это и к лучшему?! Их недодиалог, как ни странно, приносил ей такое необходимое спокойствие и облегчение. Уже в дверях, уходя, она услышала:

— Не стоят тебя мудаки, что не понимают, какое ты сокровище, Ольга Николаевна.

Она обернулась и ехидно поинтересовалась:

— А можно мне это ваше изречение, Роман Владимирович, на гербовой печати и за вашей подписью, так на будущее? Чтобы, когда снова меня гнобить начнёте, вам же и подсунуть? — ехидно уточнила она.

И Савёлов громко и по-настоящему весело рассмеялся.

Вот поганка наглая! Аж настроение поднялось!

Как-то одним майским, праздничным воскресеньем, рано утром, когда Изольда Юрьевна собиралась с семьёй на дачу, в дверь позвонили. На пороге стояла та самая наглая девица, которую Олежек так неосмотрительно притащил к ним домой.

— Доброе утро, — вежливо поздоровалась девушка, бесцеремонно прошла на порог, не дожидаясь ответа хозяйки, и стала выкладывать под оторопелым взглядом Изольды Юрьевны на дубовую подставку исчезнувшие в апреле вещи: стеклянную резную мыльницу, огромное белое, махровое полотенце, резной держатель для туалетной бумаги — и замену разбитой ею красивой вазы не забыла и даже основательный букет бело-розовых тюльпанов принесла.

— Простите, что доставила неудобство, — с достоинством истинно королевским произнесла эта наглая девица и положила на зеркало деньги, — это за такси.

И вышла, оскорбив Изольду Юрьевну самой невозможностью воздать ей по заслугам. Но самое страшное было не это. А тот взгляд, что кинул вслед удаляющейся девице некстати вышедший из столовой её любимый, наивный сыночка. Изольда Юрьевна отчётливо понимала, что весь этот дешёвый спектакль был рассчитан именно на него. И судя по ленивой неге, что растеклась по его нарочито спокойной позе, спектакль достиг своей цели. Страшная девица! Безумно опасная! И откуда такие берутся?!