Банальная история, или Олька с принцем на белом коне (СИ)

Глава 6. Крылатые качели летят, летят, летят

К концу зимних каникул, сразу после рождества, Завирко с детским садом выбралась на городской каток. Тимоха, натянув старенькие, ещё отцовские советские коньки и разжившись у кого-то во дворе клюшкой, очень быстро примкнул к сборной команде доморощенных хоккеистов. И теперь под свист и улюлюканье толпы гонял вполне себе профессионально шайбу, подрезая переростков из другой команды на раз и два. Он так лихо набирал скорость, с таким азартом резал лёд и так залихватски бил по шайбе, что Олька всерьёз озаботилась вопросом, в какой спортивной школе города есть хоккейная команда и где взять деньги на амуницию.

Но пока Тимоха, довольный жизнью, забивал очередной гол, сестрёнки заскучали. Ждать брата было неинтересно, да и холодно.

— Лёлечка, — младшенькая осторожным котёнком, на носочках, тянулась к Олькиному лицу, — а можно мы с Ксюшей на горку пойдем?

— Можно, — согласилась сразу Олька, — я только Тимофея предупрежу.

И Завирко, махнув брату, показала рукой на горку. Тот всё понял и кивнул в знак подтверждения. Идите, мол… И Олька с чистой совестью поскакала с оживившимися девчонками на горку. Для этого развлечения у неё в рюкзаке были припасены ледянки.

В общем, все были пристроены. Девчонки пищали от восторга, топая наперегонки по деревянному настилу наверх. И это было справа от Завирко, а Тимофей развлекался слева. В общем, старшая сестра, ровно посередине, ловила релакс на старых широких качелях, ещё не демонтированных с площади с самых советских времен.

Она взлетала счастливо и неспешно и совсем игнорировала холод, ветер, осуждающие взгляды, а потом и слова всяких нерасторопных бабушек и мам, позже неё увидевших эту раритетную прелесть. И никто из присутствующих не мог согнать великовозрастную нахалку с детского аттракциона. Долго не могли согнать. Да так долго, что многие уже отказались от этой затеи и покинули место несостоявшегося сражения за городскую собственность. Осталась одна. Самая настойчивая. И её ребенок, неподвижно стоявший рядом, с тоской глядевший не на Ольку, а на шумную счастливую горку, полную детского смеха и радостной толкотни. Казалось, он так намертво и примёрз к земле по направлению к ледяному чуду.

Но бойкой матери было начхать на всякие желания её чада, особенно на невысказанные. Она упёрто гнула свою линию.

— Девушка! — громко возмущалась неудачница мироздания. — Может, вы освободите, наконец, качели и дадите детям покататься?

Слово «детям» было выделено особым тоном.

Завирко посмотрела на женщину и снова оттолкнулась ногами от земли, делая ещё один прекрасный взлёт. И крылатые качели взмывали вверх. Кач-каач! Туда, где мечта и счастье!

Осуждаете? Думаете, Завирко просто эгоистка и невоспитанная дрянь? Может… Но Ольке, которая всё и всегда, по первому требованию, не задумываясь, отдавала детям, сейчас вдруг остро захотелось оставить кусочек этого незамутнённого счастья и для себя… Для себя! Кач-каач! Хоть что-нибудь… Для себя…

— Бывают же такие хамки на свете! — неудачница мирозданья с остервенелой решимостью попыталась остановить качели, схватив те за железные крепления сбоку.

Она дёрнула раз и сразу испуганно отскочила, понимая тщетность, своих усилий, потому как качели, летящие к мечте и счастью, трудно остановить простой человеческой руке…

— Прекрати, Лиза! Руки побереги! — раздался совсем обычный мужской голос. — Прояви понимание: может, девушка с необитаемого острова приехала! А Маугли так любят качаться! — сказал совсем необидным, спокойным и обыденным тоном подошедший мужчина.

Самый обычный такой мужчина, каких много вокруг… Он подхватил рёбенка неизвестного пола, укутанного по самый нос бочонком, чмокнул его в красные щёчки и, прежде чем ретироваться, пожелал на прощание:

— Качайся на здоровье, маугли! Джунглям привет передавай! И жопу не отморозь, тебе ещё рожать.

И это прозвучало так… Завирко хмыкнула и притормозила, ногами вгрызаясь в снег. Вот и оторвала, что называется, для себя кусочек… И так жалко вдруг стало себя, что нет в её жизни вот такого простого, самого обычного человека, что при случае приведёт её в чувство, вовремя назвав вещи своими именами. Маугли…

— Чёго от тебя хотели? — подлетел к Ольке пылающий жаром победы Тимоха.

— Места под солнцем, — ухмыльнулась Завирко, слезая.

— Получили? — Тимофей сосредоточенно капался в Олькином рюкзаке, отыскивая в нём ледянку.

— Конечно.

— Что?

— Каждый своё… Представляешь, он меня маугли назвал…

— Он чё, идиот слепой? Ты же девушка!

Тимофей всегда был конкретным пацаном, и ему никогда не открывался смысл метафор…

Спустя час или два счастливая, но ужасно уставшая детвора шагала домой. Напрямки через частный сектор от остановки. Минут десять — и они дома. Зимой быстро темнеет, и теперь то тут, то там в домах вспыхивали, переливаясь, оконные гирлянды, радуя прохожих праздником.

— Ах! — восхищался детский сад.

Впереди из открытой «бехи», припаркованной возле новых двухэтажных хором, неслась громкая музыка и слышались возбуждённые мужские и женские голоса.

Один из них показался Ольке знакомым. Хотя, почему только один?

— Ой, — закричала довольная Олеська, — смотри, там тётя Нюра, тётя Нюра!

— Да там не только тётя Нюра, — невесело хмыкнула почти про себя Завирко и свернула с ребятами на параллельную улицу. Нечего им туда смотреть!

Потому что Эдичка Макаров, беззастенчиво задирал руками юбку вот так, на улице, на морозе, на капоте сидящей Нюрке в расстёгнутой до пупа куртке, из которой выпадала наружу белая, ничем не прикрытая женская грудь. Та слабо отбивалась, приговаривая:

— Ну Макар, ну Макар, ну пожалуйста… Ну холодно же… Ну все видят… Ну Макар…

Вечером, когда уложили девчонок, Тимофей пробрался к Ольке на кухню (она всегда любила вечерять в одиночестве, это было ее неотъемлемое право, отбитое в боях за самостоятельность).

— Лёля, — сказал он серьёзно, — не дружи больше с Виноградовой! Она плохая!

Олька вздохнула, кутаясь в плед:

— Она не плохая, Тимош... Она просто глупая и доверчивая.