Банальная история, или Олька с принцем на белом коне (СИ)

Глава 18. Доктор твоего тела. Ты не вылечишь мир — и в этом всё дело

Аня ушла домой. Сказала, что устала очень. Да и по ней было видно, что любые слова и действия даются ей с большим трудом. Пусть поспит. Ей нужно! А перед уходом она обняла Ольку, прощаясь, и сказала тихо:

— Спасибо, сестрёнка. Я тебя люблю, очень!!!

— Пф! — фыркнула Олька и чмокнула Анютку в нос, как каждый вечер чмокала на ночь весь свой детский сад.

Олька сидела в палисаднике до самого вечера. Что-то делала по привычке, но, кажется, даже не отдавала себе отчета — что. Руки сами творили всё за неё. Наверху, на пятом, грохотала музыка в открытые настежь окна и периодически высовывались, чтобы покурить, всякие молодые, новые личности, стекавшиеся к Николаевой на вечеринку. Бычки вниз не бросали — и на том, как говорится, спасибо.

Весь двор жил своей привычной, обыденной жизнью поздней, выходной субботы: разговоры вокруг, детская беготня с визгами и хохотом, басовитые разговоры за карточным столом. Где-то за иргой протарахтела старенькая машина, испортив выхлопным газом воздух вокруг. И таким въедливым этот выхлоп оказался, что даже сейчас, когда уже, кажется, целых полчаса прошло, стойкий запах газа струился в палисадник.

— Разъездились тут на драндулетах! — в сердцах выкрикнула Олька и решила, что пора идти домой, раз все равно воздух испортился окончательно.

Но сначала нужно было тёте Саше инструмент вернуть. В подъезде тоже слегка пованивало, и Олька раздражённо сморщила нос. Она поднялась на третий и позвонила в дверь. Она звонила настойчиво, но никого не было дома. Видимо, тётя Саша ушла к «подружкам» посидеть на лавочке.

— Ничего страшного, — вслух решила Олька, — завтра верну.

И пошла домой. Она уже открывала свою квартиру, как до неё дошло: пованивало газом не во дворе, этот запах она явственно ощутила, когда проходила мимо Аниной квартиры.

Липкий страх, словно ушат ледяной воды, рухнул ей за край рубашки.

— Аня! — крикнула Олька и опрометью кинулась на второй. Она так торопилась, что даже не заметила, что не выпустила из рук топор…

Олька билась и стучала в дверь заполошно:

— Аня, Анечка, открой, родненькая моя! Открой!!! Слышишь!

Но Аня не слышала и не отвечала. Олька билась и кричала на весь подъезд, но обычно любопытные соседи, вдруг вымерли сегодня как на заказ, а может, просто, понакупив дачных домиков и огородов, все разъехались тёплым вечером? Олька попыталась сама открыть дверь и даже полезла стучать топором по замку, но руки стали будто ватными и всё время попадали не туда. Понимая, что сходит с ума, что время утекает сквозь пальцы, Олька осмотрелась, пытаясь взять себя в руки и позвать хоть кого-нибудь на помощь.

На пятом хлопнула дверь, выпустив в подъезд звуки музыки и смеха. Олег!!! Там, наверху, был Олег! Хороший, сильный парень, когда-то уже помогавший ей. Медик. И Завирко, перепрыгивая через ступеньки, в секунду-другую преодолела два пролёта.

Дверь в Нинкину квартиру была открыта, потому что на лестнице целовались гости. Олька вбежала в открытую дверь.

— Олег! — крикнула она с порога. — Олег!

Возбужденный и радостный народ оборачивался на завирковские вопли и сразу замолкал, делая от неё несколько шагов назад. Кто-то выключил музыку и теперь все таращились на девушку, как на приведение. В лучшем случае.

— Олег! — в затихшей комнате её голос прозвучал набатом.

Из кухни, в фартуке, весь перепачканный каким-то маринадом, появился Олег, держа грязные руки на отлёте. Он осмотрел замерших и тихо, но очень твёрдо спросил:

— Что случилось, Оля? И опусти топор, пожалуйста, если не собираешься никого убивать.

Завирко непонимающе перевела взгляд на свои руки, действительно, крепко державшие обух топора в боевом захвате.

— Там газ и Аня… умирает— только и смогла выдавить из себя Завирко.

Эх! Где же сейчас твоя сила, Оленька?! Где же она?!

Дверь в Анину квартиру ломали двое — Олег и ещё один парень. Олька не запомнила, как его зовут. Старый заводской замок и дубовая, по всей видимости, коробка поддавались с трудом. Но через какое время и они пали, под напором сильных, крепких рук. Замок вывернулся нутром и щелкнул, давая доступ.

— Свет не включать! За мной пока не ходить! Позову сам! — жёстко приказал Олег и, выдернув из рук Николаевой мокрую ветошь, которую та весьма раздраженно прихватила из дома, закрыл ею нос и рот.

В открытую дверь очень сильно несло газом, и Олька закашлялась. Но вот потянуло сквозняком, это, скорее всего Олег открыл окна, а потом уже, спустя какое-то непродолжительное время щёлкнул свет.

— Стёпа, Оля! Сюда, — всё также холодным тоном оперирующего хирурга позвал Олег.

Он действовал твёрдо, спокойно и уверенно, словно занимался этим всю жизнь. И этот его приказной тон успокаивал Завирко и дарил ей надежду. Она вбежала в большую комнату, где, свернувшись калачиком, лежала Аня. Бледная и какая-то вся…

— Перекладываем на пол! — снова приказал Олег, отвлекая Завирко от страшных мыслей.

И Степан, кажется, так звали второго парня, вместе с Олегом подхватили старенькое покрывало, на котором устроилась Виноградова, и, рывком приподняв с дивана, перенесли её на пол, положив посреди комнаты. Олька снова отметила внутри себя, какой бледной и липко-потной выглядела Анюта. И худющей, словно скелет. Потянулась по-матерински, хотела присесть рядом, поправить задравшуюся маечку, но Олег зыркнул зло:

— Не звал пока!

Он положил пальцы на сонную артерию, кивнул, будто все ничего, потом приподнял веки, чтобы посмотреть зрачки. Покачал головой. И стал стягивать с себя белый хлопковый пиджак, бросая его в старенькое кресло, оставаясь в одной борцовке. В другое время Олька залюбовалась бы его такой ладной, такой по-мужски притягательной фигурой и красивыми руками с крепкими венами. Но сейчас она смотрела только на Анюту, судорожно выискивая признаки вдоха и выдоха.

— Николаева, — почему-то именно к ней обратился Олег, а не к Ольке, растерянно присевшей рядом на трехногую табуретку, — скорую вызвала?

Нинка, стоявшая недалеко у двери в зала, недовольно закатила глаза:

— Вызвала! — рявкнула она в ответ.

— Что сказала?

— А что я могла сказать? Виноградова Анна Мироновна, полных лет — 19; отравление бытовым газом и передоз…

— Какой передоз?

— Как «какой передоз», Олег? А в раковине что? На кухне! Ты не видел, когда газ выключал и окна открывал? Там варево свежее и шприц!

— Ты зачем про передоз сказала?! — Олег дернул желваком. — Ведь знаешь, что к таким скорая едет в последнюю очередь.

— Ну и пусть она не доедет! — заорала, как резанная, Нинка. — Виноградова всё равно уже одной ногой там! — и она подкатила глаза к небу. — А на девок вешать лишнего жмурика тоже не айс! Сколько ей осталось? Минуту — пять? Если скорая успеет к финалу, сам знаешь, сколько бумаг потом оформлять. А так…

Она не успела договорить, потому что до Завирко наконец в полной мере дошло, о ЧЁМ они говорили. Она медленно поднялась с табуретки и пошла вперед. Нинка испуганно попятилась.

— Стоять! — рявкнул Олег, и Завирко обернулась.

В это время Аня словно чуть дёрнулась и обмякла.

— Твою мать! — выругался Олег и приказал: — Качаем!

Но оказалось, что приказывать некому: Нинка Николаева, не дожидаясь развязки, благополучно ускользнула из квартиры, оставив Олега и Ольку один на один с бедой.

Олег качал сердце. Ритмично. Два к тридцати.

— Оля, — сказал он спокойно, продолжая качать, — возьми мой телефон в кармане пиджака, набери номер 1 и поставь вызов на громкую.

Ольке и не нужно было два раза повторять, сделала в секунду и тут же, присела рядом, держа телефон перед Олегом. Звонок прошёл очень быстро:

— Сыночка? Что звонишь? Разве ты не отдыхаешь? — раздался нежнейшими оттенками голос Изольды Юрьевны.

— Мама! Звони своему Араму на подстанцию. Мне нужна скорая, ближайшая. У меня здесь остановка сердца. Я качаю.

Голос Изольды Юрьевны изменился за секунду, словно это и не она была, а другая, собранная, чёткая, злая:

— Сами вызывали?

— Вызывали. Но вряд ли доедут.

Изольда Юрьевна на том конце замолчала, а потом спросила:

— Передозировка?

— Да! И отравление газом! — Олег начал терять терпение. — Я жду, мама! Звони Араму! Мне нужна скорая!

— Адрес скажи для начала, сыночка! — таким тоном разрезают бетонные блоки.

— Ольховская, дом 12 квартира 5. Жду!

Олька сидела рядом с Олегом на полу, ощущая свою полную беспомощность. Он продолжал качать. И иногда, отрывая взгляд от Виноградовой, он ловил уплывающий куда-то завирковский взгляд и подмигивал ей.

— Всё будет хорошо, конкурентка! Мы её вытащим!

И Олька тоже улыбалась ему в ответ, веря ему в эту секунду безраздельно и безгранично, вопреки саднившему сердцу и каменному страху, сдавившему грудь и мешающему дышать. Он в этот миг становился для нее небожителем, которому подвластны законы мироздания. Да именно так! Он сейчас и был небожителем! И ей казалось, что в Анечку каждым своим движением он вливает из ткани пространства волшебные крупицы, из которых складывается жизнь…

За окном раздался вой сирены.

— Оперативно! — хмыкнул Олег. — Мамуля умеет быть убедительной!

По лестнице раздался крепкий топот ног и в комнату вошли двое.

— В сторону, коллега! — сказал один из них басом. — Взрослые пришли. Подвиньтесь, девушка, а лучше вообще выйдите. Не мешайтесь.

И стали открывать свои огромные синие чемоданы.

Оля вышла, боясь помешать, но осталась у порога комнаты, потому что не могла совсем оставить Анютку одну. Ей казалось, что именно из-за присутствия Ольки Анюта держится за эту жизнь.

Звук острых шпилек, цокающих по подъездным ступеням, удивил. «Не сюда», — подумалось. Но в квартиру, неся шлейф дорогого парфюма, вошла Изольда Юрьевна. Она холодно кивнула Ольге, как старой знакомой, и прошла дальше. Она стояла с прямой спиной над бледной, распластанной Анюткой в этом старом, обшарпанном доме, с грязными, немытыми дверями и сальными ручками, с протёртым полом и поломанным сервантом. И Олька снова явственно ощущала, как противно ей всё, что она видит вокруг…

— Это ваша подруга? — холодно поинтересовалась Изольда Юрьевна.

И Олька, прекрасно понимая, что её ответ сейчас добавит ещё до кучи отрицательных баллов ей в копилку, ответила, не желая отрекаться от родного ей человечка:

— Нет. Это моя сестра.

— Я так и поняла… — женщина обвела брезгливым взглядом эту грязную, полуразрушенную комнату, в которой не было ни капли уюта, и добавила: —Вы здесь живёте?

Олька усмехнулась. Как иногда бывает причудлив русский язык своими двойными смыслами:

— Живу!

Олег, который больше следил за тем, что делали врачи, чем за тем, о чем говорили женщины, всё-таки уловил часть разговора и хотел что-то пояснить матери, но Олька не дала, прервав его:

— Документы Анны я сейчас принесу.

Когда через минуту она вышла из спальни, держа в руках паспорт, полис, врачи уже укладывали Анютку на переноску.

— Поедешь со мной, — мягко приказала сыну Изольда Юрьевна.

Он покачал головой:

— Я на своей.

— Тогда не задерживайся. Отзвонись мне, как приедешь.

— Куда ее? — не ответил Олег.

— Себе заберу… — и обратилась к Ольке, что поднимала с пола старенькое покрывало: — Там у вас перед домом палисадник совершенно прелестный. Кто занимается?

Завирко усмехнулась:

— Садовника приглашаем. Из Москвы.

— Заметен класс. Дадите телефончик?

— Всенепременно!

Скорая уехала. Олька с Олегом навели небольшой порядок, закрыли все окна и, выходя, прикрыли развороченную дверь на плотно свёрнутую бумажку. Тёте Гале будет большой сюрприз.

Подхватив у порога топор, Олька пошла домой. К тёте Саше заходить не стала. Поздно. И непривычной мужской тенью шел за ней Олег, следом, без приглашения.

— Чаем напоишь? — спросил он, обнимая Ольку со спины.

И она молча кивнула.

После грязного, разбитого Анькиного дома, Олькин встретил их вкусными запахами, необыкновенным уютом, буйной гортензией в огромном горшке и тишиной. Олег помыл руки, а Олька зажгла на кухне в старинном абажуре свет и стала разогревать чайник на плите, выставляя из холодильника недавно скрученные голубцы, вкусно пахнущие поджаренной капустой, помидорами и мясом.

Они сели друг напротив друга, и Олька всё не могла насмотреться на него, такого красивого, такого статного, замечательно, человека, что спас сегодня Анюту. Её принца. Принца на белом коне. С этим своим порочным, сводящим с ума клыком в солнечной улыбке.

— Ты чего так смотришь? — он говорил почему-то шёпотом.

— Ты очень красивый, — честно сказала Олька.

И Олег почему-то искренне смутился.

Он хотел что-то сказать, но ему позвонили. Он достал телефон.

— Ты дома? — голос Изольды Юрьевны был отлично слышен в тишине комнаты.

Олег обвёл Олькин дом взглядом, потом подмигнул и ответил:

— Дома.

— Молодец! Я сегодня в гостях с ночёвкой. Хотела предупредить.

— Предупредила.

И Изольда Юрьевна хотела положить трубку, но Олег её остановил:

— Мама! А там всё в порядке?

Олька замерла, прислушиваясь. Она поняла, что Олег спрашивает об Анютке.

— В порядке, — явно изумилась Изольда Юрьевна вопросу.

— Значит, откачали?

— Откачали… — да, в тоне Изольды Юрьевны было какое-то растерянное вспоминание, словно замедленное.

Но Олька этого уже не слышала. Безумная, неконтролируемая радость от этого волшебного слова «откачали» и оттого, что Анютка жива, и оттого, что этот чудесный юноша, сидящий напротив, настоящий волшебник её жизни, здесь, рядом, только руку протяни! Ах! Как всё это переплелось.

И Олька, махнув на всех и вся рукой, первая потянулась к нему, заглядывая в красивые глаза и целуя край его губ с сексуальным клыком, жадно притягивая его к себе.

Олег дёрнул стол, разделявший их, в сторону и впился сильным, требовательным поцелуем в Олькин рот. Властно сжимая руками её грудное достояние полновесного третьего размера и задирая кофточку вверх, чтобы добраться до умопомрачительной, сливочной кожи.

И ни он, ни она не услышали в упавшем на скатерть телефоне, как Изольда Юрьевна, наконец осознав, о чём её спрашивали, ответила:

— А? Ты про девушку? Нет. Не откачали. Умерла по дороге. Олег? Оле-ег? Ты меня слышишь? Вот невоспитанный поросёнок! Даже трубку не положил!