Банальная история, или Олька с принцем на белом коне (СИ)

Глава 4. Мартини не предлагать

Трудно оставить в стороне весьма незабываемые ощущения, когда в комнату входит блатной парень, ловкач и мировой праздник. Ну, вспоминайте же! Таких парней хоть раз в жизни, да встретишь. То они лихо подъезжают к вашему подъезду на старой копейке с новыми хромированными закрылками и бампером, оглушая льющимися из машины басами так, что и в соседнем доме до родных не докричишься. Или они, идя по проспекту среди интеллигентной публики, явно возвращающейся из театра оперы и балета, крутят в руках нож-бабочку и лихо сплевывают на ходу, попадая некстати на зазевавшихся прохожих. Или, привычно открыв бутылочку пивка о гранитный остов какого-нибудь памятника, вальяжно располагаются лёжа и полусидя под сенью старинных деревьев, попивая горьковатое содержимое и наглаживая до золотого блеска нос или ещё какую-нибудь выступающую часть памятника культуры. И всё это для того лишь, чтобы окружающие не могли ошибиться: перед ними редкий пример настоящего хозяина жизни.

Эдичка Макаров именно так и появился в дверях Шпаловой квартиры. Около него сбоку и явно в шестёрках суетился какой-то мелковатый проныра.

Эдичка сложил губки в узкую улыбку и сразу пошёл очаровывать.

— Откуда такая красота в шпаловой хате? — поинтересовался он сладко, бесцеремонно притягивая к себе остолбеневшую от неожиданности Завирко и запечатлевая у неё на щеке вонючий от курева поцелуй. — Сладенькая, тебе сейчас очень повезёт! Дай за щёчку подержаться! — и немытой рукой, явно хватавшей до этого всё подряд, зажал двумя пальцами большой кусок розовенькой и нежной Олькиной щеки.

Будь это кто-то другой, не Макаров, он бы уже летел с лестницы до самого первого этажа. Но пятилетняя бескорыстная девичья любовь сделала свое немилосердное дело: Завирко подумала, что Эдичка просто заволновался и оттого попутал берега, ибо не может же такой чудесный, интеллигентный мальчик, мечта её детства, превратиться за три года в такое явное деградирующее чмо.

— А что, теперь в языковых гимназиях урки основы успешности преподают? — на всякий случай поинтересовалась Олька и, шагнув назад, позволила двум этим хозяевам жизни протиснуться в узкий коридорчик Санькиной квартиры.

Завирко явно давала ещё один шанс своим иллюзиям…

Эдичка Макаров, как приглашённая звезда, выбрал лучшее на празднике — Ольку. Если честно, местное общество мужчин тоже в глубине души всегда выбирало Ольку, но её независимое, материнское отношение к ним давно и прочно поставило Завирко на пьедестал из гранита и мрамора. Чтобы никому, значит, не дотянуться. Чтоб погаными руками такую редкую душевность и натуральную красоту не трогать!

Но лихой Макаров про пьедестал не знал. Тарелка Шпалы как-то сразу перекочевала от Завирко к Аньке поближе, а на этом месте, сдвинув столы подальше от дивана, чтобы не заморачиваться с просачиванием, обосновался Эдичка. И у Ольки впервые от присутствия мужчины сладко заныло сердечко.

Эдичка сегодня был красив, галантен и хорошо пах новым дорогим парфюмом. Его руки ловко и быстро дирижировали столом, придвигая то или иное блюдо, понравившееся даме, и наливая в бокал свежую порцию горячительного. Он дерзко улыбался, и его брови вразлёт многозначительно подёргивались, когда его взгляд падал на Олькино лицо или на то, что пониже. Развивая бурную деятельность, его руки невзначай, но с неуловимой периодичностью задевали то кусочек нежной Олькиной шеи, то случайно прокатывались по внешней стороне её мягкой груди, возле подмышки, а то ложились на талию, там, где появлялся пролёт между кофточкой и узкой юбкой, совершенно случайно цепляя голую плоть. Он всё время о чём-то рассказывал, а когда Олька переспрашивала, потому что музыка перебивала всякую возможность нормально слышать и говорить, он придвигался почти к самому её лицу, словно его губы и были тем органом, что может слышать. От Макарова так шарашило во все стороны сексом! Он сам был ходячий секс. И у Завирко в прямом смысле подкашивались коленки. Хотя она и сидела…

Не привыкшая растекаться безвольной лужицей у ног парня, Олька решила сделать перерыв.

— Ты куда? — поймал её за руку Макаров, когда разгорячённая и потёкшая душой и телом Олька, из последних сил собрав себя, встала из-за стола.

— Я на балкон, Эдик. Воздухом подышу. А то здесь жарко, — и сразу остановила любые поползновения, добавив: — не нужно со мной, я скоро.

Балкон был не маленький, как все балконы в домах позднего советского строения, но открытый. Снега уже нападало за новогоднюю ночь знатно, и Олька, накинув на себя только пальто, не ожидая подвоха, ступила прямо в туфельках с самый настоящий сугроб.

— Дзинь! — сказал приветливо сугроб, когда Олька непроизвольно одёрнув ногу от снега, задела каблуком что-то стоящее у самой стены.

— Мартини, — прочитала Завирко, присев на корточки и понимая, что вот эта ровнёхонькая полоса на бутылке у самого основания — это не дизайнерское решение, а отколотая часть дна.

— Охренеть! — сказала Олька, но тут же, засунув поглубже всякие угрызения совести, встала и носком туфельки закидала творчески примятый было сугроб, скрывая улики под белой серебристой шапкой. Получилось поэтично так.

Довольная собой, Завирко сделала аккуратный шажок в сторону, примяв нападавший снег так, чтобы вообще на неё никто не подумал.

— Кто разбил мартини?! — орал в её воображении Шпала.

— Какое Мартини? — натурально удивлялась в мыслях Завирко, показывая на свои шаги, как на алиби. — Может, ментов позовём? Следователи, они разберутся!

Замечтавшись, Олька совсем не услышала, как открылась балконная дверь и в сугроб шагнула ещё она пара чудесных туфель на шпильке.

— Дзинь! — сказал приветливо Олькин сугроб!

— Ёб твою мать! — ласково ответила ему Анька.

Олька, что была уже минут пять как ни при чём, сочувственно хмыкнула.

Анька растерянно присела на корточки и прочитала:

— Мартини.

Следы разбоя девчонки заметали уже вместе. Всё-таки бандой работать сподручнее!

— А в нём, заметила, появилась такая мужественность и вообще…

— В Шпале?

— Почему в Шпале? Ну, в Макаре.

— Да?

— Ага…

— Ты ж его слизняком называла… А тут понравился внезапно.

— Мне просто Шпала надоел.

— С чего?

— Да так, просто… Я с ним потанцую?

— Со Шпалой?

— Издеваешься?

— Да.

— Зачем?

— Весело, когда ты ведешь себя, как дура.

— Ну я с ним потанцую, Оль?

— Ты у меня спрашиваешь?

— А у кого? Ты ж его любишь, не я…

— Ааа! Логично.

— Ну, так потанцую?

— Потанцуй…

— Ты не обидишься? И не будешь считать меня стервой?

— С чего?

— Ну, просто…

— Просто — не буду.

— Как определить слепого нудиста на нудистком пляже? — вопрошал Эдичка у затихшей аудитории, играя бровями, когда девчонки вернулись с балкона.

Танцы пока поставили на паузу, потому что народ решил добавить горяченького. И все пацаны со шмарами, переместившись снова к столу, теперь заинтересованно слушали Эдичку, боясь пропустить ответ:

— Он не напряжён, — раскрывал интригу Макаров, и народ грубо ржал.

— А в чём разница между батончиком «Марс» и членом Охлика?

— В чём? — пьяно интересовался Охлик. — Ну в чём?

— На «Марс» всегда кто-то купится!

И народ покатывался от смеха, и лишь Охлик, стараясь тут же реабилитироваться, тянулся расфокусированными руками к замку на брюках, предлагая сравнить.

Шмары шикали на Охлика и присаживали его за стол между собой, обещая поцеловать маленького обидку.

— В чем разница между клитором и носком? — повышал уровень фривольности Эдичка.

Народ накидывал ответы, но Макаров, выждав театральную паузу, сражал наповал остроумием:

— Второе мужик точно будет искать.

И пацаны громкими овациями подтверждали верность сказанного.

— Что член мента говорит презервативу?

— Что?! Что?!

— Прикрой меня, я вхожу!

— Точно!!! Хахаха!

— Чем армия похожа на минет? — на этой фразе Олька с Анькой зашли в комнату.

Аня входила первой. И Эдичка, вскинув бровь и понизив голос на два-три тона, выговорил ответ прямо в зардевшееся лицо очаровательной брюнетки:

— Чем ближе к концу — тем лучше ты себя чувствуешь.

И осёкся:

— Пардон, здесь дамы…

Всё это смотрелось таким позёрством, что у Завирко от неловкости зачесались уши. Но Эдичка уже протягивал ей галантно руку, расталкивая всех и вся, давая Ольке место, чтобы пройти. Так они и сели, как за свадебным столом: Олька и Эдик Макаров. А рядом с Макаровым, по правую руку, присела Анька, вернее, она и так там раньше сидела…

Стали говорить тосты, выпивать. Но только у Эдички ещё не закончился запал остроумия, поэтому, дождавшись, когда Завирко удобно устроится подле, он, придвинув властно девушку к себе за талию, проговорил ей в ушко, мурлыча, словно самый сладкий котик на свете:

— Я потерял невинность. Можно взять твою?

Он даже подождал ответной реакции с минуту. И когда Олька ничего не ответив, опустила голову вниз и стала сосредоточенно поправлять на коленях белоснежную салфетку, повернулся к Аньке:

— Что общего между членом и жизнью?

Девушка заинтересованно вскинула бровь.

— И то, и другое бывает жёстким без причины, — хмыкнул Эдичка и опрокинул в себя стопарик водки.

Анька громко и счастливо рассмеялась.