Банальная история, или Олька с принцем на белом коне (СИ)

Глава 17. Не расспрашивай ни о чем из прошлого, мы оставим его в покое. Ты такая сейчас хорошая, я хочу тебя знать такою…

В субботу завирковские родители, получив небольшой отпуск, поехали в деревню с материной сестре, подхватив счастливую мелюзгу. Тимоха был не в счет: он всё лето проводил в спортивном лагере и возвращался в аккурат между сменами, чтобы постираться, поглазеть полдня в телек и снова в путь.

Собирая отца в деревню, Ольга сама положила ему в сумку две бутылки хорошей водки, строго-настрого наказав, не пить деревенскую бормотуху, а если будут сильно приставать, наливать себе водочки, поясняя, что де доктор другого пить не велел. В то, что доктор «вообще пить не велел», — всё равно никто не поверит.

Так неожиданно Олька осталась совсем одна. Выходить никуда не хотелось, но разросшаяся за июль ремонтантная клубника под окном, требовала своего внимания. Поэтому Завирко, подремав для совести в самый жаркий час, выползла с перчатками и секатором во двор.

Палисадники благоухали невероятными запахами трав, ягод и овощей. И Олька занялась любимым делом. Но и тут сегодня как-то не складывалось. Клубника хоть и ползла усами во все стороны, делала это весьма лениво. Ольке хватило «чик-чиков» минут на пять. Хорошо, что слева как-то незаметно разрослась ирга, полностью закрыв обзор от угла дома, превратив всегда открытый палисадник в закрытое зелёное чудо.

— Сюда бы лежачок какой поставить, — вслух подумала Олька, — или, на крайний случай, лавочку со спинкой.

Вот вроде бы что такое — произнести мысль вслух. Но не для Ольги Николаевны! Не сегодня! Потому что в такие скучные дни Ольга Николаевна слов на ветер не бросает. У неё моторчик в одном месте начинает кружиться, что ни ей, ни окружающим покоя не дает.

В соседнем дворе давным-давно, ещё с советских времен сохранился остов старой, рамчатой лавки, из которой местная недоразвитая «людь» выбрала всю деревянную основу. «Ежели её притащить, да положить на место старую фанерку какую-нибудь, то будет то, что надо», — решила Завирко и принялась за дело с удвоенной силой.

Очень быстро Олька организовала всех, кого нашла во дворе. И вскоре семь «ребятёнков подросткового возраста», поливая матом расточительность советского производства, перетащили железную бандуру в Олькин палисадник, чудом пронеся её над грядками и поставив в аккурат бывшей спинкой к разросшейся ирге. Из кладовой Ольга притащила старенький щит, когда-то лежавший в ванной вместо лаг, и смоталась к соседке тёте Саше, чудесной женщине, старой маминой знакомой, к которой детский сад ходил смотреть вместе с её внуком японского Наруто.

— Тёть Саш, у тебя топор есть? — запыхалась Олька.

Женщина удивленно оглядела деятельную Завирко и кивнула:

— Должон быть, Лёлюшк! Глянь сама у Иван Фёдорыча на балконе, у тебя глазки-то вострые. Опять чего-то затеяла?

— Лавку в палисаднике чиню, чтобы посидеть было можно.

Тётя Саша покачала головой:

— На твою лавку бомжи не набегут? А то вон какую красоту натворила, каждый день боюся, что какая-нибудь тварина все это порушит. У людей чичас сердца-то нету, одни деньги на уме. Вон оно как!

— Ничего, тёть Саш! — успокоила женщину Ольга, вытаскивая из балконного завала приличный топор. — Хороших людей в этом мире на наш век хватит! — и фыркнула: — Маньячно прозвучало как-то… А можно я ещё у вас гвоздей нахватаю и молоток?

Спустя несколько минут, нагруженная под завязку топором, гвоздями, молотком и старой ненужной деревяшкой, Олька с трудом открыла дверь подъезда. И похолодела. По её цветистому, любимому палисаднику кто-то ходил. Кто-то очень худой, невысокий, нескладный, вырядившийся в знойную августовскую жару в чёрную водолазку под горло и длинные безразмерные штаны. Этот кто-то присел на корточки и теперь тянул свои загребущие руки к Олькиной ремонтантной клубнике. Завирко давно бы уже бросила из рук всё награбленное и побежала бы прогонять незваного гостя, но было жалко своего труда, собирай потом гвозди по всему двору! Ничего, Олечка! Никуда этот бомжара от тебя не денется.

Но когда бомж обернулся, Олька всё равно уронила кулёк с гвоздями и деревяшку. Хорошо — не на ноги. В палисаднике на корточках сидела Анютка и медленно перетирала в руках сорванную спелую ягоду.

Разговор не клеился. Зато клеилось дело. Как-то неожиданно неловкость общения перетекла в работу. И Анютка подавала Ольке то топор, то гвозди, то потом сама взяла молоток и стала прибивала кусок дерева, вправляя его в железный паз. А ещё, ни слова не говоря, сбегала домой и принесла старенький плед, который постелила на «пустые доски», неожиданно ровно и ладно лёгшие на железную основу старой лавки.

— Покрасить бы… — тихо отозвалась Олька, оглядывая дело их рук.

— И так хорошо, Оль. Просто замечательно, — тихо улыбнулась Аня, — красиво как! Как в раю… И цветы эти голубые, облаком…

Олька сбегала домой и принесла им по полной кружке холодного клубничного компота. И девчонки уселись на новой лавочке, широкой и очень удобной. И мир вокруг словно замер. Лишь слышно было, как ветер играет густой кроной деревьев, разнося аромат разнотравья по миру…

— Папа сказал, что меня вытащила женщина, которая очень меня любит, чтобы так рисковать, — наконец выдавила из себя после долгого молчания Аня, — я сразу поняла, что это ты, Оль.

Завирко неопределённо мотнула головой, мол, понимай, как хочешь, а я здесь ни при чём. Но Аня улыбнулась нежно-нежно, ранимо, и снова кивнула, утверждаясь в своей догадке:

— Ты это была, Лёль, ты, больше некому… Не бойся. Я теперь никому не скажу! Хоть ты меня режь на части! Не скажу…

Недалеко у подъезда уверенно хлопнула дверь большой легковушки, оглашая тихий двор громкой музыкой, и Аня мгновенно побледнела и задрожала испуганным зверьком. Олька резко встала, заслоняя подругу собой. Из-за высокой ирги возле палисадника показалась компания, в которой Олька с облегчением узнала принца, разукрашенную Нинку Николаеву, и еще двух девушек и незнакомого парня. Они несли в руках ящики с пивом и большие сумки в которых угадывалась зелень и всякая другая снедь. Принц повернул голову и, увидев Ольку, расплылся в своей искренней, невероятно сексуальной улыбке. Но эту улыбку с подтекстом вожделения именно сейчас хотелось стереть с его уверенной холёной физиономии кровью.

— Мы на пятом, помнишь? — подмигнул Ольке «внимательный» принц, как никогда уверенный в собственной неотразимости. — Как соскучишься, заходи, конкурентка!

Олька свела вместе брови в одну линию и процедила:

— Обязательно зайду! Ждите!

Когда подъездная дверь вновь отсекла компанию от них с Анюткой, Олька осторожно повернулась. Виноградова сидела как неживая, упершись взглядом в одну точку. Олька только присела рядом, взяла в руки её холодную ладошку и тихо погладила. Так они и сидели рядышком. И тёплые Олькины руки нежно гладили худые, хрупкие руки.

Через какое-то время Аня сглотнула в себя так и не покатившуюся из глаз слезу. За этот год она научилась плакать внутрь себя, и никак не могла разучиться обратно.

— Я теперь наркоманка, Оль.

— И с этим живут, Ань..

— Недолго…

— По всякому бывает…

— Папа с собой зовет.

— Езжай.

— У него семья новая, ребенок. Зачем я ему?

— А ты не ему, ты себе нужна. А в Евпатории солнце и море. И старенький отель на первой линии. И там всегда требуются умные девчонки на ресепшене. Такие, как ты…

— Требуются?

— Конечно! — Олька всегда верила в то, что говорила.

Ведь она мерила людей по себе.

— А помнишь, как мы с тобой прятались за шторой в зале, а твой папа нас искал и никак не мог найти? Я тогда думала, что он слепой совсем, ведь штора — то выше ног! Не верила, что можно просто так с детьми играть, — вдруг вспомнила Аня былую историю и засмеялась, чисто так засмеялась. Красиво.

И Олька улыбнулась, вспоминая. Всё-таки как ей с родителями повезло!