Банальная история, или Олька с принцем на белом коне (СИ)

Глава 3. Проза жизни и Новый год

С лучшей своей подружкой Анькой Олька дружила всегда. Сидели вместе на горшках в детском саду, пели вместе в хоре в школьном кружке, строили местной шпане глазки по вечерам, выглядывая то из Олькиного кухонного окна, то из Анькиного. Обзор из Анькиного окна был лучше — все — таки второй этаж. Когда пришла пора расцветать, они две подтянулись как-то вровень. Может, поэтому не было у них и мысли о соперничестве. Да и по внешности они были хоть и разные, но словно две сестры. Дочери то ли одной матери, то ли одного отца. Ольга, крепкогрудая, статная девушка, и Анька тоже не субтильная. Разницы всего — то: в носах да в волосах. У Ольки — блондинки — вздёрнутая изящная кнопка, у Аньки — брюнетки тонкий носик с маленькой умной горбинкой.

В школе подруги сидели друг за другом на одном варианте, и часто компенсировали чьё — то незнание умением быстро передавать информацию от парты к парте. Они и на первые свидания умудрялись ходить вместе. Этаким веселым дуэтом. Так и жили. Дружно, весело, бесшабашно, разделяя довольно часто Олькины домашние заботы пополам.

Одно только увлечение подруги не понимала Анька, сама не зная, почему: Эдик Макаров, красавец и франт, не нравился ей категорически.

— Он размазня! — не раз и не два говорила подруге Анька.

На это Олька также замечала вполне философски, блистая знанием персидских пословиц:

— Во рту козла — трава сладкая! — и на этом весь спор прекращался.

Тем более что Эдичка смылся с горизонта и нигде не отсвечивал.

В тот год две закадычные подружки решили отмечать новогодние праздники у Шпалы. Санёк клятвенно обещал, что всё будет «чин — чинарём»:

— Посидим, потанцуем, Нюр, Оль! Все свои будут!

— Напьются, — вздыхали тогда опытные девчонки, — а потом нам же с ними нянчиться!

— Да с чего там напиваться? — искренне недоумевал Шпала. — Всего по три чекушки водки на брата запасли, ну и шампусик с вином для девочек!

— Тоже по три чекушки?! — язвили Анька с Олькой, но приглашение Шпалы приняли.

И вот 31 декабря 2004 года в десять часов вечера все такие красивые — прекрасивые, с селёдкой под шубой и с оливье в руках, вперёд на шпильках по только что выпавшему снегу, шагали две очаровательные девушки в соседний дом к Саньке Шпаликову в гости встречать Новый год.

— Говорила тебе, давай в сапогах пойдём, холодно, а ты «в туфельках красивее! в туфельках красивее!», вот теперь грохнемся и ноги переломаем! — бурчала Олька, не раз и не два поскальзываясь на раскатанном кое-где молодом снежке.

— А ты шибче иди и каблуками за асфальт цепляйся! — хохотала Анька, тоже очередной раз с трудом удержавшись на земной поверхности.

И её задорный смех с весёлым Олькиным визгом пополам эхом раздавался в катакомбах двора.

— Дура ты! И я с тобой, — фыркала Олька, не в силах злиться на подругу, потому что настроение у девчонок было самое что ни на есть новогоднее.

До Санькиного дома оставалось уже рукой подать, но маленький минус на улице плотно сел на старый, потрёпанный временем асфальт, кое — где превратив его в каток. И все бы ничего — доковыляли бы наши девчонки потихоньку, но перед самым Санькиным двором, в арке, тропинка уходила немного вниз.

— Пипец! Горка! — ахнула Анька растерянно, словно позабыв, что горка там затесалась не год и не два, а от самого её рождения. — Что делать — то, Оль?

И правда, асфальт в арке уходил под уклон довольно — таки существенно. Можно было спуститься, аккуратно держась за стену дома, но вот такой очевидный «упс» — руки и одной, и другой заняты салатами. Девчонкам почему — то казалось, что в руках нести снедь — элегантнее, чем в пакетах. Чем теперь держаться?

— Аристократки херовы! — Олька тяжело выдохнула.

— Ну, прости! — протянула Анька расстроенно. — Я идиотка, Оль! Это тебе известно. Что делать будем?

Завирко вдруг прыснула:

— Парное катание, Нюр, — олимпийский вид спорта! Сейчас осуществим мою детскую мечту!

— А что делать с салатами? — осторожно уточнила Анька, с подозрением относясь к хорошему Олькиному настроению.

— А салаты, — совсем развеселилась Завирко, — у нас теперь заявлены в другой программе — программе смертельного бобслея!

И поставив решительно на скользкий асфальт тарелку с оливье, слегка прикрытую сверху тоненьким полиэтиленом, без пиетета ткнула её острым носком лаковой туфельки.

— Марш!!!

Тарелка цокнула и сначала медленно поползла вниз, странным образом разгоняясь с каждым преодолённым метром. Внизу горки метнулась мужская тень.

— Лови! — заорала Завирко. — Мужик, лови!

Тень не подкачала, ловко ухватив подкатившийся прямо ей под ноги салат. Анька с Олькой запрыгали на месте, радуясь удаче, а растерянная тень так и осталась стоять на месте, сжимая в руках спасенную тарелку.

— Мужик! — властно скомандовала Завирко, боясь, что тень исчезнет. — Чего встал, как неродной? У нас тут впереди ещё три заезда!

На пороге Санькиной квартиры две подруги появились раскрасневшиеся, слегка растрепанные и громко хохочущие. Весьма гордые собой и ужас какие довольные справедливостью мироздания, они с удовольствием расцеловали Шпалу и, вручив выбежавшему Охлику салаты, милостиво позволили себя раздеть, попутно рассказывая фееричную историю, как буквально только что ловко съехали с ледяной горки в объятиях незнакомого джентльмена, умудрившегося где — то откопать себе вместо санок древний деревянный ящик. О весьма пьяненьком и непрезентабельном состоянии спасителя девчонки, не сговариваясь, промолчали. Что — то подсказывало, что эта информация лишняя.

— Какие люди! — закричало радостно сразу несколько голосов из зала, и девчонки поплыли.

Стол уже был почти накрыт: вся артиллерия алкоголя стояла на своем месте вместе с одинокой мандариновой тарелкой, но пацаны уже ловко лавировали между комнатами и кухней, и, как по волшебству, проплывала мимо то крупно сваренная картошка, посыпанная морозовым укропом, то поднос с запеченными куриными окорочками, смачно сдобренными кетчупом с майонезом.

— Сам что ли делал?

Санька, кивнув, расплылся в щербатой улыбке.

— Рукастый! — похвалила Анька, подхватывая прямо с подноса бесхозный кусочек куриного мяса и отправляя его в рот.

— Руки помой! — привычно рявкнула на неё Завирко.

— Как скажешь, мамочка! — фыркнула в ответ Анька, тут же нагло ухватив со следующей, проплывающей мимо тарелки кусок копчёной колбаски.

— Фу! — Олька только покачала головой и оправилась командовать неиспорченными мужскими войсками.

Из музыкального центра уже вовсю развлекалась Сердючка с Глюкозой: жениха хотела вот и залетела — ла — ла — ла — ла — ла! И народ, наскоро выпив по маленькой, принялся провожать старый год. Из комнаты, зацелованные, выползли в зал три знакомые шмары вместе с пятью командными игроками.

— От кому— то хороший был год, — усмехнулась краешком рта Олька, устраиваясь за столом. Анька в ответ только понимающе сверкнула глазами.

Всегда приятно быть в компании недосягаемыми, когда пацанов вдвое больше, чем девчонок…

Подружкам отвели самое удобное, можно сказать почётное место, прямо в середине: это чтобы им вообще не было никакой возможности бегать на кухню. Словно сегодня признавалось их право быть настоящими барышнями. Украшением компании. Возле каждой присело по кавалеру, отвечавшему за своевременное пополнение бокалов, и уже пьяненький Шпала заявил, что веселье официально началось. Тем более что часы немилосердно стремились к двенадцати.

И вот уже появился на новеньком небольшом телике переизбранный в этом году президент, худой, молодой, одетый, правда, как католический священник, во всё черное с белой каймой рубашки у ворота. А после него, ребята не успели ещё и выпить как следует, пролистав в громких словах, криках и тостах, Сердючку и конферанс, как в телике Пугачева с перепуганным Галкиным запели что-то про желтопрессную любовь. Об их романе много говорили в тот год.

— Всё! Захомутала парня пугачиха, — со знанием дела захихикала внимательная Анька. — Не сорвётся сосунок с крючка!

И Олька согласилась — слишком уж женственно пела Алла Борисовна, кутаясь в белую кокетливую шубку, и даже подрагивающие от страха губы явно ещё не целованного Галкина подтверждали неумолимость сказанного.

— Во даёт старушка! — пьяненький Шпала решил вмешаться в разговор.

Потянув на себя стол, он пролез почти по телам жующих соратников, чтобы очутиться рядом с подругами, как — то втиснувшись между ними. Обняв сразу обоих за талии, он потянулся к ним майонезными губами, явно намереваясь лобызать то одну, то другую по очереди.

— Девочки! Какие же вы красивые! А пшли танцевать! А?

Анька брезгливо поморщилась:

— Рот вытри, танцор диско! — но из-за стола встала: Шпала, на ее вкус, был всяко лучше пришедших сегодня кавалеров.

Он хотя бы высокий был, спортивный и не вонял немилосердно дешевым парфюмом. Олька развела руками, мол, иди танцуй без меня, а я тут посижу тихонечко. Иногда в шумной компании так приятно просто сидеть и тихо наблюдать за всеми.

Ольке продолжали наливать. С двух сторон. Она не отказывалась. Зачем привлекать к себе внимание? А потому возле её тарелки стремительно росла батарея маленьких, нетронутых разноцветных стопочек: водочка, ликёрчик, наливочка, шампусик в бокале. На утро мужикам сгодится на опохмелку — рассудила Завирко.

Нюрка со шмарами вовсю зажигали. Градус праздника разогревался постепенно. В ход пошёл верхнепалубный мужской стриптиз, обнажая то жилистые, то приятно рельефные, то студенисто-дебелые мужские телеса. Мальчишки были в угаре! Чтобы не отставать, девочки тут же весьма скромно принялись танцевать канкан, задирая ноги выше талии. Внизу у соседей, наверное, уже закачалась люстра.

Расталкивая всех и вся на своем пути, подлез к Завирко по низу, через стол, пьяненький Охлик, пытаясь как — нибудь тут же прикорнуть на Олькиных коленях.

— Не протягивай руки, а то протянешь ноги! — сурово предупредила его девушка.

И Охлик, едва вывернувшись из-под стола, затих рядышком, надув пьяненькие губки, и тут же влил в себя ещё граммов сто водки.

— Закусывай! — Завирко пододвинула ему тарелку с картофельным пюре — лучшим средством против опьянения.

Но Охлик ничего не ел, хотя счастливо улыбался такой явной заботе и серьезно пытался сфокусировать на Ольге взгляд. Когда в центре комнаты под «аля романтик» уже страстно обжимались Анька с Саньком и ещё три пары, с Охликом случилась оказия: паренька не на шутку развезло. Да и странно было бы не развести, когда незрелый придурок влил в себя столько водки на почти пустой желудок. И чего не ел?

Завирко несколько раз кидала на него матерински-придирчивый взгляд, а потому мгновенно отреагировала, почуяв неладное. В секунду — другую, в самый такой предпоследний момент, она подхватила его за шкирку и выволокла из-за стола в туалет, едва успев притянуть его лицо к унитазу. Сделано это было профессионально. Да!

— Уа! — радостно выдавил из себя осчастливленный, коленопреклонённый Охлик.

— Размазня! — не удержалась от восклицания Олька.

В дверь позвонили. Раз, и два, и три. Но в комнатах громко орала музыка, и тихая трель пропадала, не услышанная никем. До входной двери от туалета было рукой подать, и Олька, оставив Охлика страдать над фаянсом, пошла открывать.