Банальная история, или Олька с принцем на белом коне (СИ)

Глава 33. Твоё волшебное "люблю" я тихим эхом повторю..

Под ярким жёлтым фонарём в огромных сугробах умопомрачительного, серебристо-белого снега, мерцавшего роскошной бриллиантовой россыпью, весь вечер вместе с дворовыми мальчишками резвились Леська с Оксанкой. Краснощёкие, растрёпанные, кое-где похожие на сосульчатого дикобраза, они, с азартом орудуя старыми, детскими лопатками, утаптывали свою драгоценную снежную горку, чтобы потом слететь с неё с громким визгом прямо к родному порогу, упираясь ногами в Олькин палисадник.

Чтобы ни в коем случае не проехала по дороге рядом случайная машина, возле арки дети накидали разных вещей: крышу от старого грибка, старую сушилку, обломки Мишкиных лыж и многое-многое другое. Но если честно, это было лишним, потому что уже целых два дня во двор никто не въезжал: столько снега нападало за выходные, а расчищать было некому, кроме Олькиного отца. Да и тот, помахав три дня подряд лопатой и кое-как очистив тротуар от снега, сдался. Потому что снег и не думал останавливаться. Решил брать людей измором! И это во всем городе! А люди теперь передвигались по улицам чаще всего пешком, потому как во дворах стояли верблюжьими горбами, наглухо укрытые снежной периной, все дворовые машины.

Но детям такое время, если честно, — раздолье, лучше и не сыскать! И девчонки с мальчишками, накидав на высокий, старый настил кучу снега, уже прорубали наверх ступени.

— Работай шустрей! — командовала Оксанка, раздраженная, что дело движется не так споро.

— Да я работаю! — возмущалась Леська, яростно стуча лопатой снегу, добавляя на ступеньки собственного веса.

Наконец дорога наверх была сделана. Детвора стала вооружаться, кто чем. А братья Витька с Мишкой из соседнего дома, такие же погодки, как и девчонки, с хохотом, воем и криками сразу потащили наверх новые, недавно купленные ледянки.

Оксанка посмотрела наверх.

— Мишка, — уверенным, приказным тоном рабоче-крестьянского экспроприатора крикнула она, — как скатишься, поделишься ледянкой! Я следующая!

Но Мишка только вредно рассмеялся и показал ей язык, с удобством усаживаясь на пластиковый кружок с вытяжной ручкой.

— Шагай сюда наверх, сопля! Возьми! — закричал он ехидно, и, пока разъяренная Оксанка кинулась подниматься, легко оттолкнулся ногами от самого верха и полетел вниз.

Разговаривая с Оксанкой, Мишка больше и не смотрел по сторонам. И лёгкая, тоненькая Леська, так и оставшаяся стоявшая на дороге, была напрочь снесена Мишкиной тушей в сторону, в сугроб. Тшшшмяк!

Упали носом вниз Мишка, сверху Леська. И все бы ничего, ну поднялись бы и отряхнулись. Не такая уж и высокая горка была, чтобы больно врезаться. Но сверху, испугавшись Оксанкиной мести, в непроизвольную кучу-малу влетел Витька, потом его друг Сашка, следом Иринка и с ней ещё двое, сочно впечатавшись в не успевших подняться ребят. А тут до полной кучи и Оксанка подоспела, что, подложив под попу многострадальную лопатку, лихо преодолела небольшое расстояние с громким, устрашающим визгом.

Дети завопили все разом, забарахтались, путаясь в ногах, руках, шарфах и раскрытых куртках с поломанными замками.

Мишка орал чуть ли не благим матом:

— Да слезайте с меня! Слезайте! Или я вас к едрене фене сейчас!

Но его не слушали. Ребята, правда, сами хотели с него слезть, но с горы в эту кучу-малу уже летели непонятно, кому на подмогу, остальные. Завязалась нешуточная битва.

Это действо, сначала весёлое, но через минуты две-три превратившееся уже в полноценное снежное побоище, полное настоящих синяков, стёсанных щёк и рук, визга, крика и смертельной обиды, разлетелось по снежному двору. Оксанка, что билась не на жизнь, а на смерть, уже даже и не видела, кого лупила. Била наугад рукой и лопаткой, не раскрывая залепленных снегом глаз. Боялась только одного, что ненароком по Леске попадёт. Но Леська, сама зная тяжёлый, неразборчивый кулак сестры, тихонечко отползала в сторонку, стараясь не мешать сестре восстанавливать справедливость.

— А ну-ка разлетись, мошкара! — послышался весёлый мужской голос.

И из кучи-малы по одному стали выдирать обиженных мальчишек, сопливых девчонок, отставляя их в сторону за шиворот, как буйных котят или щенков.

— Ой! — вдруг восхищённо выдохнула Леся, лежа в сугробе. — Глядите, это Лёлин принц приехал!

Но её никто не услышал. А «Лёлин принц», вытащив всех из снежного разгрома, теперь отряхивал детвору широкими, жёсткими движениями, больше похожими на хлопки, словно выбивавшими пух из старой перины. Когда пацаны, вмиг поняв изменения в раскладе сил, покинули поле битвы, «Лёлин принц» подал руку лежавшей на спине снежным ангелом Леське. И она приняла её с врожденной грацией истинной леди. И куда только рабоче-крестьянское воспитание подевалось?!

Открылась из окна первого этажа форточка, и оттуда строгим голосом, привычным и понятным, крикнули:

— Детский сад! А ну домой!

Это Оля позвала всех позвала всех ужинать. И Олег, вздрогнувший от её голоса, немного растерялся. Подобрав из снега своё оружие — поломанные пластиковые лопатки — топоча ногами, отряхивая снег с обуви, девчонки пошагали домой.

У самого подъезда младшая Леска обернулась:

— Ну всех же ужинать звали, — сказала она тихо, краснея от смущения, — чего вы не идёте?!

— А мне можно? — вполне серьёзно спросил Олег маленькую девочку.

Но вместо сестры ответила Оксанка, скривившись совсем по-взрослому:

— И что вы, мужчины, такие дурные? Если зовут, идти надобно! Лёлькин характер не знаете? Или же вам особое приглашение требуется?

Олег рассмеялся и, тоже громко топая ногами, отряхивая снег, вошёл с девчонками в подъезд.

Девчонки стучали, понимаясь по лестнице, словно подкованные кони. Кричали и смеялись от восторга, вспоминая битву. Олег немного замешкался у подъездной двери, понимая, что сейчас решится его судьба. Это дома он был уверенным в себе, в своих действиях, в своих чувствах, но сейчас, стоя у самого порога своей новой судьбы, он понимал: всё будет зависеть от неё, от Оли. Потому что не ему решать, а ей! И это было так понятно, так больно и так сладко одновременно, что Олег испытывал сейчас самое настоящее смятение.

Скрипнув, открылась квартирная дверь, и девчонок мгновенно утянуло, словно в черную дыру. Олег взял себя в руки и тоже сделал несколько шагов. Он должен был пройти этот путь!

У порога Олега встречала вся семья: две уже раздетые, потные малявки, шмыгавшие носом, невысокий, худой мужчина, высокая, дородная женщина в застиранном халате и Оля… Она стояла где-то сбоку в конце темного коридора, спиной прислонившись к стене. Стояла, ни на кого не глядя. Прямо у прохода в ту самую комнату…

— Здравствуйте, — осторожно сказали Олегу.

И он, оторвав взгляд от застывшей Оли, повернул голову на голос.

— Здравствуйте. Меня зовут Олег Гаарен, — представился он. — Я Олин… знакомый, — он замешкался на последнем слове.

Но все взоры сразу повернулись к молчавшей, словно приклеившейся к стене девушке. Но теперь она смотрела на него. Открыто и не таясь. Оля молчала. Олег чувствовал, как она цепко и внимательно скользит по нему своими чудесными, синими глазами, в которых, словно в ведьминском котле, варилось его любовное зелье, вспыхивая на поверхности холодными огоньками.

— Ну что же вы в дверях стоите?! — всплеснула руками мать, прерывая наваждение. — Проходите, проходите, раздевайтесь! Поужинайте с нами! Чем богаты, как говорится… — и шикнула тихо на Олю: — Чего замерла-то, дочка, встречай гостя!

И разувшегося Олега уже тянули за обе руки две мелкие девчонки в маленькую кухоньку, под тот самый абажур… Ужинать.

Ужин был неловкий. Оля сидела напротив, не поднимая глаз. И все за столом говорили шёпотом, также невесомо и беззвучно передавая друг другу с оленья, приборы, большую тарелку с пюре и котлетами. Словно боялись спугнуть. И Олег чувствовал себя экспонатом в кунсткамере, поднося ложку с ко рту, пока Олин отец, Николай Степанович, посмотрев сначала на дочь, потом на незваного гостя, крякнув досадливо, велел:

— Достань что ли водочки, мать! Выпьем за знакомство!

И Людмила Ивановна, взвившись, метнулась к холодильнику, достав из него весьма приличную беленькую.

Олегу пить не хотелось, но не обижать же хозяина! Николай Степанович, поставив на стол лишь две стопочки, сурово зыркнул на потянувшуюся было к рюмке жену, и та стразу осеклась.

— Ну! За знакомство?! — сказал он и опрокинул, не дождавшись гостя, в рот горькую, закусив после квашенной капусткой, весело хрустевшей на его губах. — С чем пожаловал, мил-человек?! — прожевав, поинтересовался он, скрывая под вытиравшей губы рукою тёплую улыбку.

И Олег облегченно выдохнул, тоже опрокинув в себя водку. Все-таки пожилые люди умнее их, салаг.

— Свататься пришел, — ответил он просто.

Людмила Ивановна ахнула по-бабьи, громко, звучно. Прикрыв рот двумя руками.

А Николай Степанович снова разлил по рюмочке:

— Свататься? Ну, это дело хорошее! Значится, сваться? Помоги, Господи! — и в горло снова полилась горькая вода.

Олег совсем не так представлял себе сегодняшний вечер. Совсем! Но судьба словно смеялась над ним, выкидывая в тар-таратры все его планы и заготовленные речи.

— Чего молчишь-то, Лёлюшка? — спросил дочь Николай Степанович, снова потянувшийся к рюмке.

Оля молча посмотрела на отца, пододвинула к нему тарелку с картошкой и сказала:

— Ты закусывай, пап!

Её тихий голос кипящим маслом разлился по венам Гаарена, неся желание бежать, действовать… Олег резко встал из-за стола, отодвинув с грохотом стул, прошёл в коридор к своему пальто, вынул из внутреннего кармана две коробочки и вернулся обратно.

— Оля, выходи за меня, пожалуйста… Навсегда выходи! Чтобы ни случилось! Я хочу быть тебе мужем, и никем другим! — сказал он, и положил прямо на стол перед ней две бархатные коробочки.

Младшие сестрёнки восхищённо выдохнули и потянулись носами вперёд. ВарвАры любопытные.

— А почему их две? — наконец произнесла Олька первые свои слова за весь вечер, встречаясь с ним взглядом.

И напряженный, взволнованный Олег понял, почему она не торопилась поднимать на него своих глаз… Потому что в них безумной толщей синих вод плескались, бурля и перекатываясь, громадные волны из любви и надежды. Они накатывали стеной, с бешеной силой, пенясь на краях. Целый океан любви! Бесконечный и огромный. Сбивающий с ног и утаскивающий в свои просторы, где не вздохнуть, если ты не морской житель.

Ольга прятала эту любовь, давая Олегу возможность самому пройти свой путь. Пройти путь выбора до конца. Понимала, что сейчас нельзя давать ему, питерскому мажору, ни капли себя. Потому что иначе они задохнутся потом вместе, разрушив страшным, сметающим цунами всё вокруг. Ольга понимала, что Олегу нужно делать эти шаги, чтобы взрослеть, принимать на себя ответственность, чтобы знать, ради чего он здесь. Чтобы войти в её жизнь раз и навсегда, не ломая под себя её свободную и сильную натуру. А делать то, для чего и создан в этом мире мужчина: оберегать, ограждать, защищать! Давать женщине ощущение безопасного мира вокруг, чтобы у нее росли крылья за спиной, а не острые, акульи зубы и медвежьи мускулы. Быть стеной! И любить! Принимая её такой, какая она есть!

И когда она поняла, что Олег всем сердцем принял эту непростую, очень тяжелую, мужскую ответственность, вот тогда, и только тогда Олька подняла на него свои красивые голубые глаза, в которых всё было ясно и понятно. Она любила его… Она очень любила его…

Олег очень сильно задержался у них в тот вечер. Да так задержался, что все сроки работы общественного транспорта пропустил. А такси по снежным заносам сегодня к дому не проедет. Нужно на дорогу идти по сугробам.

— Оставайтесь у нас, Олег! — осторожно предложила Людмила Ивановна гостю, вопросительно поглядывая на уже пьяненького, счастливого мужа, блаженно улыбавшегося старенькому кухонному телевизору и дурацкой новостной программе первого канала, что шла сейчас на беззвучке.

— Слышь, Коля, их что ли вместе положить? — спросила она осторожно у мужа, одними губами, когда будущий зять пошел с Олей в ванную мыть руки.

— Какой вместе?! Не женаты ещё! — возмутился Николай Степанович.

И жена сурово цыкнула на него, чтобы он приглушил свой звук!

— Какой вместе? — уже шёпотом повторил вопрос Николай Степанович. — В комнате Лёлиной раскладушку поставь, — подмигнул он жене, — чтобы им, значится, не вместе лежать, но и не далеко, не говорить через стенку-то друг с другом. За весь вечер Лёлечка с ним, с Олегом-то и двух слов вместе не сказала, все нас слушала. У неё, поди, много чего накопилось-то! Вон пусть и поговорят без глазу, да без догляда. Ты детсад-то в Тимохину комнату отсади. Пусть тама сегодня переночуют.

И Людмила Ивановна, смекнув все верно, отправила девчонок спать в пустующую комнату сына и побежала скорее доставать раскладушку из кладовки и ещё один комплект постельного белья. Зятю стелить.

Уютная Олькина комната, в которую лился теплый свет от уличного фонаря, отражая кружащуюся снежную сказку, смотрелась волшебно. Вокруг витали тихие, приглушённые звуки постепенно засыпавших Олькиных родственников, сладко сопевших за дверью и иногда выдававших смачные, хриплые носовые рулады.

Олька и Олег лежали рядом. Правда, она — на узкой, одноместной кровати, а он — внизу, посередине комнаты… на странном железном карлике, перетянутом жесткой парусиной, немилосердно впивавшемся в бока.

Олег Гаарен, впервые в своей жизни укладываясь на раскладушку, посмеивался над собой. Всё происходило именно так, как и предсказывала Изольда Юрьевна. Рабоче-крестьянская семья сильно проигрывала самоназванной аристократии в умении создавать комфорт. Но, как ни странно, настроения Олегу этот факт не испортил. Даже наоборот… Испытание для тела! Как епитимья! Круто! К тому же, возможность спать рядом, в одной комнате с Олей, протянуть руку и почувствовать тепло самого любимого человека на свете — всё это будоражило кровь.

— Оль… — шепнул он.

— Что? — также тихо ответила она.

— Можно я к тебе переберусь? А то мне бокам больно!

Олька ответила не сразу.

— У меня кровать узкая…

— А я с самого краешка… Я осторожно…

Олька снова ответила лишь спустя несколько долгих мгновений:

— Иди… Но только тихо и без глупостей! А то получишь! У нас здесь стены картонные, всё слышно.

И радостный Олег рванулся вперёд, легкомысленно забыв про обещание. Старые пружины раскладушки хрустнули, издав долгий, протяжный звук. Нога Олега замерла в полёте. Сердце ухнуло. Было ощущение, словно он лезет в чужой сад за клубникой.

— Тише ты! — шёпотом возмутилась Олька, осторожно привстав со своей, тоже не самой бесшумной кровати.

Они смотрели друг на друга, такие взволнованные, такие влюбленные и такие разные. Разные телами, мыслями, чувствами, опытом и сожалениями. Всем-всем на свете! Между ними сквозь оконную раму на пол лился тёплый фонарный свет, разделяя напополам снежным золотом два мира. Его и её.

Два мира, которые не должны были встретиться. Два мира из параллельных вселенных. Два мира, которые теперь должны были слиться в один. Волшебство мироздания!

Да! Такое странное, но такое банальное, жизненное волшебство. Когда мужчина встречает свою женщину… Когда в муках и сомнениях между ними рождается новое чудо, новое и настоящее… Новый мир. Их мир!

Они лежали сильно прижавшись друг к другу на невероятно узкой кровати. Но им не было тесно. Сплетясь руками, ногами в одно, они так и ощущали себя — единым целым. И заполошно бьющееся Олегово сердце под Олькиной головой никак не хотелось успокаиваться.

— У тебя тахикардия! — шептала она ему между сладкими поцелуями.

— Это называется немного по-другому, любимая.

— Как? — задыхалась она, когда он прикусывал слегка её измученный рот, желавший продолжения, своими сексуальными клыками.

— Потом скажу, — обещал Олег, медленно скользя рукой по нежному женскому телу вниз. — Не хочу портить нашу с тобой единственную целомудренную ночь…

— Почему единственную целомудренную? — задыхается от пронзительного удовольствия Олька, подставляясь под мужскую руку, требовательно гладившую её внизу…

— Потому что при повторении я сдохну от перевозбуждения! — искренне возмущается Олег, и Олька смеется ему снова в целующий её рот.

— Нет, сдыхать не нужно, живи! Давай тогда просто поговорим, отвлечёмся, — и вздрогнув, выгибается, тяжело и протяжно дыша.

— Давай, — соглашается Олег, выпивая страстный Олькин полувскрик, рождённый новой сладкого волной.

Кто там вспоминал соседскую клубничку?

— Скажи, лучше, когда ты в меня влюбилась? — провоцирует Олег, погружая умелые пальцы глубоко в нее.

— Я влюбилась не в тебя… — снова вздрагивает от удовольствия Олька.

— А в кого? — замирает на мгновение искренне испугавшийся принц.

— Я влюбилась в твой клык…

— В какой клык? — недоумевает он.

— В левый… — горячо шепчет Олька и нежно трогает острый край его зуба под верхней губой.

— У меня их два! — шепчет Олег, тут же впиваясь зубами в её шею под ушком.

— Ничего не знаю! — задыхается Олька, откидываясь назад. — Левый все равно вне конкуренции. Он просто секси!