Банальная история, или Олька с принцем на белом коне (СИ)

Глава 32. Эта ночь легла, как тот перевал, за которым исполненье надежд…

Место взрыва и схода вагонов было страшным. Везде рваный металл и рваные тела. В первое время Олег вместе с остальными пассажирами, оставшимися «на ногах», вытаскивал живых из выбитых окон, носил раненых в маленькую сторожку пожилой женщины, бабы Лены — работницы железной дороги, и в старую подстанцию. Домик был совсем крохотный: кроватка, диванчик на одного да маленькая кухонька. Людям стелили на полу в комнатах и сенях, давая прикрыться от холода нашедшимся в доме тряпьём. Баба Лена хлопотала сердечно: лишь бы не оставить людей на улице, последние валенки отдала пассажирам, а сама бегала на улицу в носках — дрова выносила. Снега не было, но мороз к ночи становился заметным. Возле бабы Лениного дома развели костер. И оставшимся на улице можно было согреться.

Олег вовсю трудился: делал перевязки поездными простынями, порванными на полоски, укладывал в лубки из пластиковых бутылок и найденных палок переломы рук и ног, останавливал кровотечения подручными средствами, колол новокаин из подстанционных и поездных аптечек.

Вскоре к месту трагедии стали подъезжать железнодорожники, спасатели, медики со всех окрестных деревень и городов, и стало полегче.

— Слышь, парень, тебя звать-то как? — спросил Гаарена суровый, медведеобразный врач, из приехавших, что уже больше часа трудился рядом с ним.

— Олег.

— Фёдор, — они пожали друг другу руки. — Профессионально работаешь! Медик что ль?

— Хирург.

— Оно и видно: наш. Только ты кривишься и дышишь рвано — ранен?

— Думаю, рёбра сломаны.

— Ничего… рёбра заживут. Давай повязку сделаю.

— Дел много. Я потерплю.

— Не дури, Олег! Сейчас зафиксирую тебя скоренько. И лучше посиди вон у костра, ты уже наработался с ночи! Рассвет уже! Хватит! Вон сколько нас подъехало. Сейчас ещё будут машины. Так что — не суетись! Найдутся помогальщики!

В ночь по всем каналам страны прошла информация: 27 ноября примерно в 21:35 по московскому времени, по предварительным данным, после подрыва взрывного устройства на железнодорожном полотне произошло крушение скоростного фирменного поезда «Невский экспресс», следовавшего из Москвы в Санкт-Петербург, количество пострадавших устанавливается. Среди пассажиров поезда — государственные чиновники высшего ранга, высокопоставленные сотрудники ФСБ, известные бизнесмены.

В понедельник утром Олег, вернувшийся в город в субботу на машине питерских спасателей, написал заявление об уходе.

— Что же вы, молодой человек, нас покидаете, — пожурил Гаарена главврач, подписавший два заявления: одно на отпуск без содержания на две недели, другое на увольнение. — Жаль, очень жаль! У вас здесь была большая перспектива! Иван Дмитриевич вас так хвалил! А он редко отпускает комплименты своим врачам.

— Спасибо за добрые слова, Александр Павлович! Но простите, семейные обстоятельства! — лаконично и сдержанно ответил Олег, забрал заявления и понес в отдел кадров увольняться.

Сборы вещей в ординаторской не заняли много времени. Под недоуменными взглядами коллег Гаарен складывал в сумку сменную одежду, обувь, две кружки. Чайник забирать не стал: вдруг кому пригодится.

Светлана фурией залетела в ординаторскую с обхода:

— Гаарен, — крикнула она с порога, — ты действительно уходишь?

— Да, Свет! И не кричи! Я действительно и точно ухожу.

Светлана покачала головой из стороны в сторону, словно не веря, что это происходит на самом деле.

— Гаарен, — выдохнула она уже более спокойным и ровным тоном, так не соответствовавшим её словам, — ну ты идиотина, каких свет не видывал! Променять Питер? На что? На Богом забытую провинцию?! На скучную, предсказуемую жизнь?!

Она прошла и села на диван. И теперь смотрела на Олега снизу вверх, скрестив руки на груди в жёсткий замок:

— Здесь, в Питере, все возможности! — шипела она с места. — Здесь связи, здесь наука, здесь оборудование, здесь деньги, наконец! А ты всё бросаешь! У меня в голове не укладывается! А что ждёт тебя там?! Что ждёт там?! Банальщина, Олег. Вместо интересного, блестящего будущего! Банальщина! Да у тебя золотые руки! Гениальные руки! И всё это кинуть коту под хвост?! Ради чего?!

Олег смотрел на Светлану и улыбался. Так смотрят на неразумных подростков умные взрослые. А он за эти три дня стал взрослым. Это уж точно! Он поставил на пол свою сумку и присел рядом, по-дружески приняв эту ершистую, умную и гордую девушку в свои объятия. Она как-то сразу сникла, прижавшись к нему. Так они и сидели. А потом Олег начал говорить. Тихо. Не на публику, что жадно ловила каждое его слово, под благовидным предлогом задерживаясь в ординаторской.

— Не переживай за меня, дурочка великосветская!

Светлана фыркнула.

— Знаешь, Светка, — продолжал Олег, — всё самое настоящее в нашей жизни и есть — банальщина: любовь, семья, дружба, дети, посиделки вечерами и тихие разговоры. Потому что жизнь сама по себе — банальна! И самое большое счастье на свете — тоже банально! Я это понял, Свет! Знаешь, когда видишь перед собой воочию, как быстро обрывается человеческая жизнь, начинаешь понимать ценность каждого мгновения. И я хочу прожить эту жизнь рядом с любимым человеком, рядом с тем, кому я нужен и кто нужен мне. Я хочу прожить эту жизнь с ней… Если это банально, тогда — да! Я банален до жути! Прекрасное слово — банальность!

— Ну-ну… — засопела рядом Светлана, шмыгнув носом.

А Олег чмокнул её в щеку, как друга, потому что это вредная женщина и была ему другом.

— Знаешь, Светка, то место, на котором я должен был сидеть в поезде, было всё разнесено в клочья и смято.

Светлана вздрогнула, поворачиваясь к нему и отстраняясь.

— Да… — спокойно подтвердил Олег невысказанный вопрос. — Я должен был погибнуть. И мне судьбой, высшей силой была подарена моя новая жизнь наверное для того, чтобы я прожил её с осознанием, насколько она ценна. И я теперь буду жить так, как считаю нужным. Может быть, я не самый хороший человек на этой земле, но я повзрослел, Света, я повзрослел! А взрослые мужчины всегда принимают на себя ответственность: за жизнь близких, за свою любовь, за своё счастье, за свою профессию. Ты говоришь, что, уезжая из Питера, я теряю перспективу? — он хмыкнул и добавил: — Нет! Юрий Козлов, например, живёт в Иркутске, но это хирург с мировым именем! Никакие границы, никакое расстояние не мешает ему быть лучшим! Спасать детей, делать бесплатные операции по всему миру, творить такое, что нам с тобой и не снилось! Иркутск! Вот его место силы! Не Питер! Не Москва! А далёкий Иркутск! А я сегодня тоже еду туда, где будет моё место силы. И я буду там счастлив. До банальности счастлив! Так что не переживай за меня, друг! — он погладил молчавшую Светлану по руке и вскочил с дивана.

Олег подхватил сумку и помахал рукой собравшимся:

— Ну, народ, счастливо оставаться!

— Ты уверен, сын? — спросил «своим особым голосом» Георгий Гаарен, суровый питерский бизнесмен, перед которым трепетали не только его подчиненные, но и конкуренты.

— Уверен!

— Ну… тогда делай то. Что считаешь нужным… но уже без меня! Без моей поддержки!

Олег хмыкнул: отец с годами не менялся.

— Хорошо! Без поддержки! Я понял! Береги себя, пап. Ладно?! И братишке моему привет передай.

— Какому братишке?!

Олег вздохнул в трубку:

— Такому, пап, такому… которому на прошлой неделе восемь лет исполнилось. Когда ты уже из тени выйдешь на свет и шифроваться перестанешь, двоеженец? А?! Мы с мамой давно в курсе, что у тебя другая семья.

На том конце телефона, кажется, забыли, как дышать.

— И знаешь, — продолжал Олег, — я очень рад за тебя! Семью не строят на расстоянии, папа. Семья, она на то и дана, чтобы жить вместе… Пока, Георгий Ольгертович! У меня самолет скоро!

На том конце трубки что-то буркнул суровый питерский бизнесмен. Прощание, наверное…

Но Олег, улетая, знал, что вся отцовская строгость и суровость по отношению к нему — всё это пустое и ненастоящее. Георгий Гаарен до безумия любил своих детей. И Олег не удивился бы, по приезде обнаружив в родном городе целый больничный комплекс, что отец построит для него «за ночь», как царевна-лягушка свой пирог… Конечно, эта мысль была утрированной, но доля правды в ней была. Большая доля! Мажорами не становятся на пустом месте… А Олег бОльшую часть своей жизни был именно мажором. Глупым, недальновидным, феерически безрассудным! Для которого жизнь — это сплошной праздник без долгов и обязательств. И если бы он не встретил Ольку…

А что касается детей… Любовь к ним, кажется, — это было семейное, родовое чувство, потому что Олег с невероятной какой-то теплотой уже вспоминал Олькин детский сад, с такими умными, пытливыми глазёнками смотревшими на него в то судьбоносное утро в старом, обшарпанном подъезде. Да!

Весь полет от Питера до родного города он думал, размышлял, мечтал… Что раньше ему, привыкшему с наскока «брать города», было совсем не свойственно. А тут… Проняло, так сказать.

Выходя из здания аэропорта, он искал такси, чтобы поскорее добраться домой, привести себя в порядок и, следуя давней привычке, явиться на Олькином пороге красивым, вкусно пахнущим, шикарным, неотразимым.

Но в городе все дни с пятницы падал густой снег, который щедрый Дед Мороз со Снегурочкой, развлекаясь, хлопьями сыпал в этот сказочный мир с низких, серебряных облаков. А потому дороги замело, и даже алчные до заработка таксисты не спешили скрипеть шинами по сугробам: техника и в городе еле-еле справлялась, а тут какая-то дорога в аэропорт. Хорошо, что соседи по самолету, старенькая супружеская пара, на видавшем-виды жигулёнке согласились подбросить «приятного молодого человека» до города. Олег с трудом затащил в их багажник, забитый всякой всячиной, свой огромный чемодан, купленный по случаю обратного переезда, и, искренне благодарный, с трудом втиснул в салон свои длинные ноги. Супружеская пара была крупной, а потому все сиденья были сильно сдвинуты назад, что называется «раз и навсегда», но Олегу, примостившемуся сзади, впервые было наплевать на все неудобства. Потому что каждое мгновение приближало его к ней…

Честно говоря, с каждым километром ему становилось всё сильнее наплевать на то, как он выглядит, какого цвета его рубашка и подходит ли она под брюки и обувь. Горячим, жгучим нетерпением в нём пела сейчас душа. Ему хотелось к ней, к Ольке. Хотелось видеть её, хотелось обнять, прижав к себе сильно-сильно, так, чтобы она дышала ему прямо в серединку груди, так, чтобы чувствовать её тепло, чтобы гладить её нежные, белые волосы, волной шёлковой стекающие вниз. Целовать её мягкие, податливые губы. Сладко, упоённо… Но сначала нужно было увидеться с мамой. Он не имел права оставить её в неведении. Какой бы ни была эта женщина, властной, хитрой и подлой, она была его матерью. И она любила его. А от матерей, будь они трижды мегерами, не отрекаются. Олег понимал теперь своим повзрослевшим, умным сердцем: чтобы начать новую жизнь с Олей, он не должен оставлять позади выжженное поле, но просто обязан расставить окончательно все точки над «и». Открыто и честно.

Изольда Юрьевна была дома. Страшные волнения той пятнично-субботней ночи, когда она узнала о трагедии «Невского экспресса» из новостей и когда она не смогла дозвониться до Олега, сильно подкосили её здоровье. Изольда Юрьевна почти умерла. Есть женщины, что не видят смысла в собственном существовании без своего ребёнка. Мадам Гаарен была такой. По-настоящему. Без лжи. Это была её единственная ахиллесова пята — Олег. Ее красивый, талантливый мальчик. Гордость и опора.

Ей стало плохо дома, и скорая помощь, вызванная ею самой, потому что никого рядом не оказалось, привезла её прямо на порог родного заведения. Обессиленную, в предобморочном и предынфарктном состоянии, её тут же поместили в реанимацию под капельницу. И сердобольная Катерина Сергеевна, заведующая кардиологией, вызванная среди ночи на работу, взяла на себя тяжёлую ношу дозвониться до московской знакомой, у которой были большие связи среди высоких чинов МЧС. Но все, что она смогла выяснить, только ещё больше усугубило проблему: все пассажиры, ехавшие в первом вагоне, погибли.

О том, что сын жив, Изольде Юрьевне передали только утром. Олег смог дозвониться до Сергея Александровича, а уже он, разыскав в реанимации свою начальницу, передал ей счастливую весть: мальчик жив.

Тяжело даже представить, что чувствовала тогда мать, думая о том, что она собственными руками купила ему билет в тот проклятый вагон.

Её не выпускали из больницы, потому что страшный стресс всё не отпускал: высокое давление, сердечная боль, беспричинные слёзы, нервный срыв. Но она, узнав, что сын жив и что он возвращается домой, оставаться в палате уже не могла.

— Вот что, голубушка Изольда Юрьевна, — строго сказал Сергей Александрович измученной женщине, — чтобы я вас на работе две недели не видел, девчонок прокапаться мы вам пришлем на дом, а вам откроем больничный, и не спорьте, а то вообще не выпустим, если будете самовольничать!

И она согласилась. А потому сейчас стояла в дверях, с какой-то тихой радостью наблюдая, как её любимый сын входит в двери родного дома.

— Олег, — мягко сказала она, заплакав, оставшись стоять на месте, разглядывая своего небритого, усталого мальчика в нелепой, черной куртке вместо дорого пальто, навсегда испорченного в ту страшную ночь…

Олег поставил чемодан у двери, неспешно разулся, прошёл к матери и обнял её крепко-крепко. Так они и стояли. Молча. Крепко обнимая друг друга. И на мужскую грудь крупными каплями падали материнские слезы.

— Ты жив, мальчик мой… Ты жив!

Он чмокнул в её щёку:

— Я жив. И я вернулся, мам! Совсем вернулся…

Изольды Юрьевна нежно погладила его по щеке и еле заметно кивнула, смаргивая с глаз слезинки. Развернувшись, она пошла на кухню и налила себе стакан воды, достала из ящика коробочку с горстью лекарств и выпила их, глотая вместе со слезами.

Олегу не нравилось состояние матери. Он, следуя врачебной привычке, тут же кинулся измерять ей пульс, глядя на часы и держа пальцы на запястье. Но она отстранила его.

— Со мной всё хорошо, сынок. Все хорошо… Ты садись. Ужинать будем.

— Мам, — сказал он тихо, снова обнимая её со спины, беря в бережное кольцо своих крепких рук, — я уехал из Питера. Насовсем…

— Знаю, Олег… — сказала она, ласково похлопывая сына по скрещенным рукам у себя на груди, знаю. — Отец звонил… — и хмыкнула невесёлым смешком: — запретил мне, значит, присоединять к себе детскую хирургию, что собиралась строить. Сказал, что двум Гааренам в одной больнице не ужиться. Наверное, хочет на этой базе открыть тебе детский хирургический центр. С его размахом на меньшее не согласится. Но это хорошо, мне нравится… Ты есть будешь знак?

— Нет…

— Я так и подумала…

Олег не понимал мамино настроение. Она редко была такой мягкой и неспешной. Словно заторможенной. Всегда деятельная, она поражала его сейчас какой-то неторопливой, нежной, немного отстранённой манерой.

— Ты к ней сейчас пойдёшь? — наконец выдавила она из себя мучивший ее вопрос.

Олег кивнул и сказал твёрдо:

— Да. К ней.

— Я так и думала…

— Она нужна мне, мам… И я нужен ей…

После этих слов Изольда Юрьевна горько усмехнулась и в её интонациях снова появились знакомые, саркастичные, властные нотки:

— Конечно, нужен! — цыкнула она. — С чего бы ей нос воротить? Ты умный, красивый, богатый, образованный, работящий! Конечно, нужен!

Олег вздохнул:

— Не такой уж я подарок, мам. Я злой, вредный, упёртый, циничный. Тупой, когда дело касается настоящих чувств. Зачем я ей нужен?

Но Изольда Юрьевна только горько вздохнула, не соглашаясь с сыном. Олег был готов к чему угодно: к её истерике, к швыряю вещами, к битой посуде, к закрытой двери на ключ. Но только не к этому рассудительному спокойствию.

— Ты видел её карту? — Изольда Юрьевна бросила в ход последний аргумент.

— Видел...

— У неё никогда не будет детей, Олег. Никогда!

— Я знаю, мам…

— Неужели род Гааренов прервется на тебе? — прозвучало несколько фальшиво и патетично.

Видимо, Изольда Юрьевна постепенно приходила в себя.

— Не прервется, — хмыкнул Олег, — сама знаешь, у папы ещё наследник подрастает. Разведись с ним уже, мам, ну сколько можно так жить? Сама знаешь, он нас с тобой деньгами не обидит.

— Знаю…

— К тому же, Олин диагноз сейчас не приговор. А если что — сейчас и суррогат найти можно.

— Суррогат… Ох! Вот упёртый! Ничем тебя не проймешь! Иди уже. Только умойся с дороги! И смени эту мерзкую куртку на что-нибудь приличное… У твоей зазнобы, как ни странно, вкус имеется… Жалко — воспитание подкачало! Ох, испортит она наш аристократический род своим рабоче-крестьянским происхождением!

Олег счастливо рассмеялся, крепко целуя Изольду Юрьевну в щеку. Потому что это было самое настоящее материнское благословение…

ДЕВЧОНКИ! С ПРАЗДНИКОМ ВАС! СЧАСТЬЯ, ЗДОРОВЬЯ, ЛЮБВИ, МИРА.