Поцелуй выходит жадным, требовательным, Роувард словно пытается заглушить мою боль своей страстью. Его язык проникает в мой рот, исследуя, лаская, и я невольно отвечаю, растворяясь в этих ощущениях.
Боль в руке постепенно отступает, сменяясь теплом и покалыванием, но я едва замечаю это. Все мое внимание приковано к горячим губам дракона, к его рукам, которые крепко держат меня: одна все еще сжимает запястье, вторая скользнула на талию, притягивая ближе.
Даже если бы я хотела возмутиться и оттолкнуть, мне не оставили ни малейшего шанса. От объятий Роуварда по телу разливается жар, голова кружится, и колени предательски подгибаются. Чтобы удержаться (правда-правда только ради этого!) я цепляюсь свободной рукой за обнаженные плечи дракона, чувствуя, как перекатываются его сильные мышцы.
Я теряю свое дыхание, все мысли и счет времени, поэтому даже не представляю, сколько длится этот жадный поцелуй. Когда он, наконец, отрывается от моих губ, мы оба тяжело дышим.
Глаза Роуварда потемнели до грозового оттенка, в них плещется что-то первобытное, драконье. Я завороженно смотрю, как расширены его зрачки, как часто бьется жилка на шее, как вздымается его грудь от тяжелого дыхания.
— Лезть с поцелуями — это ваша нормальная реакция на кровь? — внезапно спрашиваю я.
Спятила, не иначе. Меня только что горячо и очень умело поцеловал красавец-мужчина, а я ему язвлю.
— Я так и не понимаю, о чем, ты, Марика? — он хмурится, но в глазах все еще клубится жар поцелуя. — Ты растеряна, недовольна, немного раздражена и говоришь, что я что-то забыл. Но как я узнаю причину твоего ворчания, если я не помню.
Как он… точно угадал мое состояние. Как будто в голову залез. Может, он сам менталист?
— Вы когда лежали на полу в моей комнате, весь раненый, без сил и сознания, это не помешало вам вполне себе активно целоваться, — отвечаю я, отводя взгляд.
Он ловит пальцами мой подбородок и заставляет снова посмотреть в его глаза. Там, кажется, удивление и сомнение.
— Но ты мне ничего не говорила про это. Почему?
— Роувард, ну как вы себе это представляете, скажите на милость?! “Господин дракон, вы поцеловали ваш подарок для досуга, а теперь не помните. Ай-яй-яй, как некрасиво!” Так, что ли?
На его губах появляется улыбка, а потом он начинает искренне смеяться и выпускает меня из рук. Я смотрю на свою ладонь: как и ожидала, на месте пореза остался лишь неглубокий след, как будто он заживает не пару минут (или сколько там меня целовали), а пару дней.
Я уже разворачиваюсь, чтобы вернуться к несчастному камзолу, как Роувард обхватывает мой затылок, закапывается пальцами в волосы и снова целует. Этот поцелуй совсем другой — нежный, почти невесомый, но от него кружится голова и подкашиваются ноги не хуже, чем от первого.
— Это чтобы я точно запомнил, — усмехается Роувард, отрываясь от меня. — А теперь посвяти меня в то, чем ты тут занята. Помимо того, что вымачиваешь мою одежду в воде.
Закатываю глаза, стараясь восстановить дыхание и не показывать, насколько поцелуи этого невыносимого дракона выбили меня из колеи.
Пока прополаскиваю камзол и рубашку, отжимаю их, кратко рассказываю о своих мыслях по поводу свечей и показываю, что примерно хочу сделать. Он очень заинтересованно прислушивается к каждому моему слову и даже задает уточняющие вопросы.
Мне приходится сложно, потому что я должна объяснить все самыми простыми словами, а на языке только и делают, что крутятся химические названия и термины. Но когда я дохожу до того момента, на котором он ко мне подкрался, становится чуть-чуть полегче, потому что получается уже показать.
Хотя кому я вру? Мне остается так же сложно, потому что рядом ходит Роувард со своим богатырским размахом плеч.
На удивление он не пытается больше ни заигрывать, ни даже ненавязчиво касаться, ни искать сближения. Расстраивает ли меня это?
Понятия не имею. Я сама запуталась…
В общем, когда я оставляю смесь охлаждаться на последнем этапе, дракон уже рассматривает формы. Недовольно так рассматривает, особенно ту, об которую я порезалась.
— Это небезопасно, — выносит заключение он. — И неудобно.
Как будто работа с горячим жиром и концентрированным щелоком особо безопасна.
— Ну мне не приходится выбирать, знаете ли… — ворчливо замечаю я. — И этому благодарна. Старый свечной мастер вообще был аккуратистом, поэтому все в очень хорошем состоянии.
— Мне не нравится, что ты можешь порезаться. Да и таскать тяжелые формы тоже не для тебя, — хмуро продолжает Роувард, видя, что я не собираюсь отказываться от идеи.
— Опять запретите? — я поднимаю брови и упираю кулаки в бока. — Может, мне вообще просто лежать и ничего не делать? Что вы можете понимать в варке свечей?
Роувард мгновенно мрачнеет. Создается ощущение, что прямо тут, в мастерской, сгущаются грозовые тучи.
— Нет, Марика, тут главный вопрос совсем другой: почему ты в этом что-то понимаешь?
Глаза дракона внезапно приобретают какой-то странный блеск. Опасный, отдающий собственничеством и непреклонностью. Но я не намерена сдаваться!
Роувард ничего не говорит, только забирает свою одежду и уходит из мастерской.
Не уверена, что это к лучшему, но выяснять, чем же мне этот разговор может грозить, сил уже сегодня нет. Поэтому я прибираюсь за собой, отставляю на подоконник новую порцию “аромата” и ухожу спать, замечая, что сегодня не до конца собрала запах. Наверное, магия полностью не восстановилась.
Заснуть получается далеко не сразу, потому что то и дело вспоминаются чувственные губы дракона и его горячие руки.
— Марика, прием уже завтра, — Улька перехватывает меня в холле, хорошо, что снова не бухается на колени. — Тех свечей, что ты сделала, мало. Милла сказала, что надо больше. Пятьдесят, кажется. У нее плохо было всегда со счетом…
Я тяжело вздыхаю. Ну вот как я могу помочь, если я даже не знаю, сколько надо сделать свечей? Вчера я взяла половину из того, что принесли Марта с Улькой с рынка. Там примерно килограммов семь было. Свечей пятьдесят как раз и выйдет. Но если там надо будет с учетом смены свечей в люстре… Я не справлюсь. Мне даже просто форм не хватит это быстро сделать.
— Она вот… — горничная лезет под фартук и достает оттуда тяжелый мешочек. — Ей даже денег выдали, чтобы она свечи купила. Выдали и выпихнули. Сказали, чтобы не возвращалась, пока свечи не принесет. Супруга мэра… она страшная… если ей что в голову взбредет, то что угодно может сделать.
Думаю, что они с мэром два сапога — пара. Он с такой легкостью скинул меня под копыта лошади, что я не удивляюсь уже ничему.
— Деньги — это прекрасно. Там сало окупается?
Улька активно кивает, дрожащими руками протягивая мне мешочек.
— Вот и хорошо. Оставь у Марты на случай, если снова придется на рынок идти. Но свечи будут только к вечеру, раньше вряд ли получится.
Я уже собираюсь уйти в мастерскую, как дверь кабинета Роуварда открывается, и оттуда выходят Клотя и дракон. Экономка вскидывает подбородок, окатывая меня презрительно-возмущенным взглядом и громко, чтобы я слышала, произносит.
— Да, ваше величие, Марика занимается черным колдовством. И у меня есть доказательства!