Жизнь на джонке входит в устойчивую колею, столь же верную, как и покачивание волн под нами и бесконечная гладь моря, сверкающего при дневном свете под лучами солнца или приглушённого света, пробивающегося сквозь облака, и блистающего ночью под сводом из радужных звёзд.
Я с удвоенной энергией продолжаю тренировки. У нас нет ничего, кроме времени, и мы тренируемся почти весь день и каждый день. Несколько часов уходит утром на медитативные практики и освоение тонкого искусства контроля ци, а также дыхательные техники, а потом мы сделаем перерыв на обед. Во второй половине дня Цаэнь тренирует меня, обучая приёмам владения мечом и способам заставать врагов врасплох в рукопашном бою. Мы развиваем выносливость и силу с помощью тщательных упражнений, от которых я покрываюсь потом и тяжело дышу, особенно учитывая, что ветер становится теплее по мере того, как мы продвигаемся дальше на юг. Остальные стоят у приподнятых бортиков палубы, давая нам возможность потренироваться, проверяют ориентиры и постановку парусов, играют в маджонг старым набором фишек, найденным в каюте. Ко всеобщему разочарованию, Бо каждый раз выигрывает. Каждый обед и ужин Нитта и Хиро, которые с начала нашего путешествия проявляют всё больший интерес и талант к кулинарии, готовят нам блюда на маленькой рыбацкой плите. Они используют удачно запасённый рис и систему фильтрации воды, которая избавила нас от необходимости рисковать, отправляясь на побережье за припасами. Также Меррин умело ловит рыбу.
После той первой ночи Цаэнь больше не просит меня дежурить. Никто из остальных не жалуется. Вместо этого на меня бросают сочувственные взгляды, когда я одеваюсь по утрам и двигаюсь осторожно, морщась от какой-нибудь новой травмы на тренировке, полученной накануне. Несколько раз за ужином я от сна падаю прямо в миску с отварным мясом и просыпаюсь оттого, что Майна несёт меня в каюту в своих сильных и успокаивающих объятиях.
Через две недели Цаэнь объявляет, что пришло время проверить мои навыки в поединке с кем-нибудь ещё.
Мы все сидим в каюте – прячемся от дождя, который льёт не переставая последние пару дней. Рука Бо тут же взлетает вверх, хотя несколько секунд назад он сидел рядом с Меррином, хватаясь за бока и заявляя, что от жареных кальмаров с перцем, которых мы только что съели на обед, у него разболелся живот.
– Как самый опытный боец здесь, – заявляет он, – я вызываюсь добровольцем.
– И кто именно наградил тебя этим титулом? – усмехается Меррин.
– Ты наградишь, когда увидишь меня в бою.
С ухмылкой Меррин обнимает Бо за талию и притягивает его обратно к своей покрытой перьями груди. Они обмениваются одним и тем же ошеломлённым взглядом, который бросают друг на друга после событий в рыбацкой деревне.
– Птицедемоны и демоны-кошки враждуют уже веками, – бормочет Цаэнь, поворачивая запястье в их сторону. – А теперь – поглядите на это.
Бо подмигивает.
– Невероятно, что с милым мальчиком можно забыть обо всём на свете, – поддразнивая, он добавляет: – Тебе же такое знакомо, не так ли, Шифу?
Некоторые другие фыркают, а Цаэнь мгновенно зыркает на него и бросает обеспокоенный взгляд на Майну, но не успеваю понять, с чем это связано.
Нитта машет руками.
– Хорошо, вернёмся к первоначальной теме. Пусть по-настоящему сильнейший из нас сразиться с Леи, – она поворачивается к Майне. – Что скажешь, принцесса Сиа? Сможешь ли ты сразиться с той, кого любишь больше всего на свете?
Майна бросает на меня испытующий взгляд:
– Мы уже сражались раньше.
– О, с тех пор у меня было гораздо больше практики, – я кривлю губы. – Я не стану причинять тебе боль.
Она отвечает, высвобождая магию. В одно мгновение её глаза покрываются льдом. Холодная рябь колышет подолы её одежды и волнистые волосы, как будто подхваченные подводным течением.
– Думаю, я справлюсь, – говорит она, и её голос отдается жутким эхом.
Нитта и Бо одобрительно вскрикивают, а Меррин тихо присвистывает.
Но выражение лица Шифу Цаэня мгновенно мрачнеет.
– Прекрати это немедленно! – командует он, поднимаясь на ноги, его мускулистое тело, кажется, выросло на два размера, гнев исходит от него, как грозовая туча. – Или ты забыла, чему мы с отцом учили тебя, Майна? Магию следует использовать только в случае крайней необходимости.
– Всё удовольствие испортил, – надув губы, жалуется Бо, но Меррин шикает на него уже по-серьёзному.
Радужки Майны снова становятся шоколадно-коричневыми. Её ресницы опускаются.
– Извини, Шифу, – бормочет она.
– Пойдём, Леи, – Цаэнь берёт свой меч из угла комнаты. – Сегодня с тобой буду тренироваться я.
Я пытаюсь поймать взгляд Майны, но она продолжает смотреть в пол.
В последний день нашей третьей недели на яхте Нитта зовёт нас ужинать на палубу. Она зажигает несколько фонариков на перевернутых ящиках, и мы собираемся вокруг них, непринуждённо болтая. Настроение у всех лёгкое. После трёх недель спокойного путешествия мы все расслабились. Легко забыть обо всём, что происходит на суше, когда мы так далеко от всего этого. Нас беспокоит только то, кто возьмёт лучшее одеяло в постель этой ночью или обыграет ли Бо нас снова в маджонг.
Вечер облачный, воздух странно неподвижен. Наша лодка медленно плывёт по морю. Накануне прошёл дождь, и тёплый воздух напоён мускусом мокрого дерева. Температура повышается уже несколько дней, поскольку мы находимся недалеко от южного побережья, где даже зимой жарко, за что провинции Китори и Цзяна получили прозвище Летних Штатов.
Майна целует меня, опускаясь на колени рядом со мной на палубу, её лицо золотится в свете фонаря. Хиро раздаёт чашки с пурпурным чаем из морских водорослей. Я беру свою, благодарно улыбаясь ему. Как и Майна, за время мирного плавания на корабле он, похоже, исцелился; синяки под глазами едва заметны, а на щеках появился румянец, впадины стали менее глубокими.
– Что будем есть сегодня вечером? – спрашивает Бо, плюхаясь рядом с Меррином и вытягивая свои нескладные ноги. – Я знаю, сегодняшний улов был деликатесом. Ты был так взволнован, когда вернулся, что пришлось немного полежать, чтобы... остыть, – его голос переходит в мурлыканье, он самодовольно ухмыляется. – Тебе даже понадобилась моя помощь, не так ли?
Я топлю фырканье в своём чае. Нитта не пытается скрыть свой стон, в то время как Цаэнь выглядит так, словно яростно пытается стереть из памяти образы, вызванные словами Бо.
Меррин приподнимает клюв и надменно смотрит на Бо сверху вниз, хотя его глаза сверкают.
– Не уверен, что от тебя много толку, милый мальчик, – поддразнивает он. Затем добавляет: – Но Бо прав. Учитывая, что это наш последний полный день в море, я решил поймать что-нибудь особенное.
– Тунца! – взволнованно угадывает мальчик-леопард. – Нет, подожди… акулу!
– Почему тебя это так волнует? – вздыхает Нитта. – Разве ты не помнишь тот банкет во дворце клана Геншару? Ты утверждал, что тушёная акула была самым отвратительным блюдом, которое ты когда-либо ел.
– Подожди, – говорю я, когда Бо открывает рот, чтобы возразить. Я смотрю на Меррина. – Ты сказал...?
Тот улыбается:
– Я совместил рыбалку с небольшой разведкой. Мы держим курс на архипелаг Мерсинг и достигнем его завтра вечером сразу после захода солнца.
По собравшимся пробегает возбуждённый шёпот. Я облизываю губы, а желудок тревожно ёкает. Наше пребывание на корабле было такой передышкой, что иногда я представляла, что можно было бы бесконечную плыть в синеву, и тогда нам всегда было бы комфортно, счастливо и безопасно.
А потом я вспоминала угрозу Наджи, увиденное в рыбацкой деревне и всё, за что мы боремся – и огонь снова вспыхивал во мне.
– Завтра! – восклицает Бо и машет кулаком в воздухе, от чего Меррин смеётся и осыпает его поцелуями.
– Это означает, что вот-вот начнётся самая опасная часть нашей миссии, – серьёзно отмечает Цаэнь. Но его предупреждение повисает в воздухе.
– Сейчас принесу! – поёт Нитта и вскакивает. – В последнее время здесь было слишком скучно — у нас неделями не было опыта близкой смерти. Мы теряем хватку.
Она, пританцовывая, уходит в каюту и через мгновение появляется с большой тарелкой в руках, на которой горкой лежат толстые рыбные стейки. От их сладкого аромата у меня мгновенно текут слюнки.
– Жареная рыба-меч! – гордо объявляет она, ставя дымящееся блюдо на ящик. Бо подскакивает, чтобы подставить тарелку. Она кладёт на него два кусочка своими палочками для еды, затем тычет концом палочек ему в щеки. – Отойди, иначе всё тут заслюнявишь.
Он, фыркнув, берёт тарелку:
– Могла бы, по крайней мере, оставить меч.
– Не волнуйся, братишка. Я его почистила. Можешь поиграть с ним позже.
Мы с Майной смеёмся над его радостью.
– Так сколько же тебе лет? – выгибает бровь Меррин.
– Не волнуйся, пернатый. Никто не собирается арестовывать тебя за то, что мы сделали ранее, – ухмыляется Бо, щекоча Меррин по щеке, и хотя демон-филин кажется раздражённым, мальчик-леопард очень доволен собой.
– Тогда, я полагаю, вам не нужно лекарство господина Хидея, – серьезно говорит Хиро, впервые подавая голос за этот вечер.
На мгновение я не могу сообразить, о чём он говорит.
– О, боги. Ты о пенисе земляного бизона? – затем стону я.
– Что земляного бизона? – переспрашивает Майна, когда Нитта, Бо и я взрываемся смехом, а стальные выглядят смущёнными.
– Поверь мне, любовь моя, – машу ей рукой я, пытаясь отдышаться. – Тебе это незачем знать.
Остаток вечера проходит в праздничном настроении. За последние несколько недель мы потратили достаточно времени на обсуждение наших дальнейших действий, так что, хотя завтра мы прибудем во дворец Чо, никто об этом не упоминает. Вместо этого мы обмениваемся шутками и историями о доме, обсуждаем всякие мелочи. После ужина Шифу Цаэнь волшебным образом открывает две бутылки какого-то тёмного ликера, которые он обнаружил в первую ночь, обыскивая лодку в поисках припасов. Он спрятал их от всех нас к вящему негодованию Нитты и Бо.
Бросив в мою сторону глубокомысленный взгляд, Цаэнь откручивает пробку с одной из бутылок.
– Я приберегал их на вечер.
– А теперь позволь мне спасти их от тебя, – сердито парирует Бо, хватая бутылку.
Он делает большой глоток, прекращая пить только тогда, когда сестра забирает у него бутылку. Насытившись, она одобрительно причмокивает губами и протягивает бутылку мне, но Цаэнь забирает её у неё раньше.
– У Леи завтра утром тренировка, – хрипло говорит он. – Важно, чтобы у неё была ясная голова.
Я пристально смотрю на него. По собравшимся проходит волна напряжения.
– Цаэнь, – тихо предупреждает Меррин.
– Нет, – говорю я, поднимая руку. Я поворачиваюсь лицом к Шифу. – Ты прав. Мне нужно сохранять ясную голову, и это именно в этом мне и поможет пара глотков.
– Это тебе поможет только согреться. Со всем остальным будут проблемы.
Майна кладёт руку мне на плечо.
– Леи... – бормочет она.
Я мотаю головой. Хотя голос срывается от гнева, в то же время в глазах блестят слёзы, и я внезапно чувствую себя нелепо. Мне стыдно за то, что я расстроена, и я не совсем понимаю почему.
– Ну, мне нравится, как оно меня успокаивает, ясно? – огрызаюсь я. – Что тут плохого? Неужели нельзя насладиться тем, как уходит весь негатив – все эти мысли и ужасные воспоминания...
Я резко обрываюсь, щёки пылают от того, что я наговорила. Остальные смотрят на меня с таким же печальным видом. Вода слабо плещется о борта лодки. В тишине потрескивают факелы.
– Мы понимаем, Леи, – мягко говорит Нитта. – Никто тебя не осуждает.
– Пойдём, любовь моя, – Майна берёт меня за руку.
Целуя меня в мочку уха, она помогает мне подняться на ноги и ведёт по каюте в заднюю часть корабля. Позади нас раздаются голоса остальных, бессловесный гул. Вдали от света фонаря море простирается тёмным ковром блестящего кобальтово-чёрного цвета. Всё странным образом застыло: вода, воздух, даже облака, казалось бы, зависшие в полёте. Без звёзд поверхность океана кажется твёрдой и плоской, как толстый стеклянный лист, по которому можно кататься на коньках.
Майна увлекает меня под карниз каюты. Она ждёт некоторое время и нарушает тишину:
– Ты сказала там...
Я киваю, избегая её взгляда.
– Они тоже преследуют меня, – признаётся она. – Всё время. С ним, – она глубоко вздыхает. – Но надо найти более здоровые способы борьбы с ними.
Я завожу руку ей за голову, пальцы путаются в её густых волосах.
– Мы что-нибудь придумаем, – говорю я.
И когда я вижу, как её бархатно-карие глаза смягчаются желанным пониманием, я наклоняюсь вперёд и касаюсь своими губами её губ.
Мы с Майной растворяемся в объятиях друг друга, растворяемся в тени под карнизом, и постепенно остальные мысли исчезают. Не просто мысли, а сама способность мыслить. Память и страх. Каждый неприятный момент из прошлого. Мы целуемся, ласкаемся и дышим в унисон, и я становлюсь чисто чувственным существом, населяющим каждый дюйм своего тела. Я – удовольствие и любовь. Я – желание и потребность. Я – Леи, а Майна – это Майна. Мы двое – не Бумажные Девушки и не воины, застигнутые в последние мирные минуты перед войной, а просто две девушки, охваченные любовью и страстью.
Мы – кожа и огонь. Мы – учащённое сердцебиение и жидкое наслаждение.
И, по крайней мере, на какое-то время, мы свободны.
Потом мы садимся бок о бок, спиной к стене каюты, смотрим в бархатную темноту. Как и в ту первую ночь на судне, пульс учащается, но на этот раз на это есть веская причина — самая лучшая причина, — и я наслаждаюсь этим. После стольких лет заниматься любовью с Майной подобно исцелению, будто я рождаюсь заново.
Внезапная вспышка воспоминания вырывает меня из зоны комфорта.
Король. Та ночь с ним, полная противоположность занятию любовью и перерождению – будто у меня украли любовь, вырвали её прямо из души.
Как будто меня уничтожили.
Я закрываю глаза и делаю долгий выдох, представляя, как воспоминание уходит вместе с дыханием. Свет – внутри, тьма – прочь.
Когда я снова открываю глаза, Майна подносит руку ко лбу и проводит пальцем по неровной линии пересекающего его шрама, почти скрытого линией роста волос.
– Как самочувствие? – спрашиваю я.
– Натянуто. Немного больно. Как будто я слишком долго пробыла на солнце, – она опускает руку. – У меня никогда не было шрамов.
– Как это? Пять недель тренировок – и я вся в них.
– Магия, – Майна бросает на меня косой взгляд.
– Ты используешь магию, чтобы залечить себе шрамы?
– Ты так говоришь, будто это отдаёт тщеславием, – она кривит губы.
– Вообще-то я понимаю, – я утыкаюсь носом в изгиб её шеи. – Если бы у меня были твои способности к магии, я бы тоже не захотела меняться.
– Причина в другом, – натянуто отвечает Майна.
Я отступаю назад, ожидая, что она объяснит.
– Когда я жила во дворце, – начинает она, – мне нельзя было ни у кого вызвать подозрений относительно того, кто я такая и на что способна. А ещё я также всегда осознавала необходимость казаться непобедимой. Мне нельзя было показывать никаких недостатков. Шрамы – это физическое проявление нашей уязвимости. Когда тебя с рождения готовят к роли самого смертоносного убийцы в королевстве, разве можно показывать другим, что ты от них ничем не отличаешься? Что тебе тоже может быть больно?
– Майна, – говорю я осторожно, – уязвимость не недостаток. Это самая прекрасная вещь в мире. Если бы ты была непобедима, быть храброй было бы легко. Однако это не просто. Приходится постоянно работать над этим, заставлять себя верить в собственные силы, даже когда кажется, что мы ничего не стоим, ничего не имеем, ничего не можем сделать – вот в чём наша сила. В непреклонности, – я сжимаю ей руку. – Никто не может одолеть тех, кто переносит самые тяжёлые испытания в мире и всё равно поднимает кулаки в начале нового дня, чтобы снова сражаться.
Майна склоняет ко мне голову и улыбается:
– Ты понимаешь, что только что сказала, за что я люблю тебя?
Слёзы наворачиваются на глаза. Я прижимаюсь лицом к её плечу, и она обнимает меня одной рукой, прижимая к себе. В тишине мы покачиваемся под успокаивающее покачивание лодки. Повышенные голоса остальных доносятся до нас словно сквозь пелену. Потому что прямо сейчас, всего на эти несколько сладких мгновений, кажется, что в мире нет ничего, что могло бы нас тронуть. Даже если весь остальной мир рухнет вокруг нас, мы с Майной останемся здесь, под защитой нашей любви, надежды и непоколебимой решимости пережить всё, что может обрушить на нас вселенная.