Девушки бури и тени

30.

На следующий день у Майны едва хватает сил, чтобы выйти из каюты. Мы с Озой прогуливаемся с ней по качающейся палубе. Поначалу она валится с ног, но Лова объясняет это тем, что у неё ещё не развились “песчаные ножки”. На следующий день у неё немного прибавилось энергии, и она даже делает несколько кругов по кораблю, не шатаясь из стороны в сторону. На следующий день она, кажется, быстро набирается сил, помогает по хозяйству на корабле и ест полноценную пищу впервые с тех пор, как мы покинули остров Чо.

Майна присоединяется к нам на палубе за ужином в тот вечер. Это последняя ночь перед тем, как мы доберёмся до лагеря Амалов, и общее настроение являет странную смесь радости у Кошачьего Клана и мрачности у нас. Хотя Майна сидит рядом со мной, мы немного дальше друг от друга, чем обычно. Большую часть ужина мы проводим в тишине, слушая, как Лова, Нор и Оза обмениваются историями о том, как их клан сеет хаос по всей Ихаре. Мы едим вкусный сушёный салат из пшеничного булгура и орехов, в котором сочный изюм сверкает, как драгоценные камни.

В конце ужина Лова достает бутылку с какой-то тёмной блестящей жидкостью.

– За выздоровление нашей девочки! – произносит она тост. – И за то, чтобы следующей ночью мы уже спали в настоящих кроватях!

Все делают по глотку и передают бутылку дальше. Я беру её последней и на мгновение задерживаюсь, чувствуя, как все взгляды устремлены на меня. Я знаю: они вспоминают, как я в последний раз пила алкоголь. У меня возникает желание швырнуть бутылку через палубу, посмотреть, как она разобьётся, а содержимое разольётся по деревянным половицам. Вместо этого я делаю глоток и передаю её дальше.

Когда алкоголь согревает меня изнутри, я ощущаю почти мгновенный прилив облегчения. Я и не осознавала, как сильно скучала по такому ощущению, но подавила желание схватить бутылку и выпить ещё.

Хотя Цаэнь наблюдает за мной, он ничего не говорит. Я почти хочу, чтобы он что-то сказал. Я могла бы бросить ему в ответ так много слов, так много мрачных тайн, которые можно использовать в качестве оружия.

После ужина мы с Майной отходим от остальных, чтобы провести церемонию с подвеской, благословляющей рождение Хиро.

– Ты уверена, что достаточно оправилась? – спрашиваю я, когда она ведёт меня на корму.

– Для этого – да.

Мы опускаемся на колени. Она слегка наклоняется, перила здесь ниже, и создаёт ощущение, что мы плывём прямо по дюнам. Там, где лодка рассекает песок, он летит струйками, похожими на жидкость. Громкий шум окутывает нас, создавая барьер между нами двумя и остальными. Это кажется уместным, учитывая, что мы собираемся сделать. Над головой круглая и полная молодая луна. Волны переливчатого света разливаются по пустыне. Звёзды танцуют по небу калейдоскопическими созвездиями.

Майна достает из кармана кулон, благословляющий рождение Хиро. Она держит его бережно, как будто баюкает птенца.

– Я никогда не говорила тебе, какое слово было внутри моего кулона?

Ночной воздух становится прохладным, и я застегиваю воротник мантии, волосы хлещут меня по щекам.

— Майна, ты не обязана...

– Отец всегда говорил мне, что это плохая примета. Я знаю, что так считает большинство ихаранцев. И, возможно, так оно и есть. В конце концов, Хиро рассказал мне, какое слово было у него, и теперь он мёртв, – последнее слово звучит тяжело и уродливо. Она сглатывает, как будто пытается избавиться от него. Звёздный свет наполняет ей глаза, она серьёзно смотрит на меня. – Ты сказала вчера, что устала от того, что я что-то скрываю… Мне это самой не нравится. Я хочу, чтобы ты знала обо мне всё, Леи, потому что моё сердце полностью принадлежит тебе.

Одной рукой она сжимает кулон, благословляющий рождение Хиро, другую кладёт мне на колени. Наши пальцы переплетаются легко, инстинктивно, столь же привычно, как мои лёгкие делают вдох. На данный момент боль от вчерашнего нашего разговора приглушается.

Со вздохом я прижимаюсь к ней – носом к ложбинке её шеи.

Она целует мои волосы. Затем опускает лицо, поворачиваясь щекой к моей.

– Ты когда-нибудь слышала о кинью? – спрашивает она.

– Кинью?

– Иногда в двух кулонах содержится одно и то же слово. Это не так уж и редко. В нашем языке не так много иероглифов, а общи они у гораздо большего числа людей. Но редко встретишь кого-то с таким же словом, как у тебя, тем более что мы обычно не раскрываем свои надписи с благословением рождения.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

Майна отстраняется. Она проводит большим пальцем по кулону Хиро, золотая оправа отражает лунный свет.

– У нас с ним было одно и то же слово. Мы с Хиро были кинью.

Дрожь пробегает по моему затылку.

Она смотрит вниз, её грудь вздымается от медленных, глубоких вдохов.

– Какое? – шепчу я. – Какое у тебя было слово?

Проходит пауза, прежде чем она решительно отвечает:

– Жертва.

Слово тяжёлым грузом повисает в воздухе. Ещё одна дрожь пробегает по мне, на этот раз холоднее.

– Майна, – говорю я, – это не значит, что ты разделишь ту же участь, что и Хиро...

Она переводит взгляд на меня, её глаза сверкают:

– Разве слово означает что-то другое?

Не успеваю я ответить, как она взмахом запястья подбрасывает кулон Хиро в воздух и произносит короткое дао. Шелест волшебного ветра дует от неё, поднимая ей волосы и вызывая дрожь по моей коже.

Происходит вспышка. Золотые символы кружатся вокруг кулона, а он висит в воздухе, как подвешенный. По воздуху пробегает волшебная рябь, и кулон исчезает со вспышкой.

Золотые искры сыплются дождём, а потом гаснут.

Лицо Майны ничего не выражает, такое же холодное и суровое, как в тот день, когда я встретила её.

– Жертва может принимать множество форм, – говорю я, пытаясь скрыть боль в голосе.

Она не подаёт никакого знака, что услышала меня. Спустя долгое время она спрашивает:

– Правда?

Что-то сжимается у меня в груди.

– Когда на мой 18-ый день рождения открылся мой кулон, – продолжает она, – я заплакала. Не потому, что мне было грустно или страшно. Потому что я испытала облегчение. Всё это время я посвящала жизнь только одному, отказывалась от всего, что могла бы иметь, от всех жизней, которые могла бы прожить вместо этого, ради достижения цели своего отца. Когда я увидела это слово, я поняла, что была прав. Это моя жертва. Моя жизнь – за жизнь Короля.

У меня ёкает в сердце.

– Не отдавай ему свою жизнь, Майна. Он её не заслуживает. Твоя жизнь принадлежит только тебе. Борьба с Королём – всего лишь её часть. Зачем жертвовать всем только ради такой победы? Если ты это сделаешь, то в конечном итоге тоже проиграешь.

Она закрывает глаза:

– Когда мы узнали, что он по-прежнему жив, я почувствовала даже какое-то облегчение. Ты можешь в это поверить? Облегчение, опять же, потому что это означало, что в моей жизни по-прежнему сохранялся смысл. Что мне выдался ещё один шанс проявить себя.

– Майна, тебе не нужно никому ничего доказывать: ни своему отцу, ни Королю, ни мне!

Она поворачивается ко мне, её лицо сияет в лунном свете.

– За это я и люблю тебя, Леи. Ты всегда видишь в каждом лучшее.

Я хватаю её за щёки, из глаз текут слёзы:

– Это потому, что в тебе так много хорошего. Ты невероятная, Майна.

Когда она отвечает, её слова – всего лишь шёпот, неровное трепетание, которое уносит ветром.

– Невероятная – это не то же самое, что хорошая.

Той ночью, кажется, впервые за несколько месяцев, мы с Майной занимаемся любовью. Хотя в последний раз это было чуть меньше двух недель назад – ночью на лодке, пересекавшей океан в Китори. Кажется, с тех пор прошла целая вечность. Как будто тогда мы были совсем другими. От прикосновений Майны я всегда чувствовала обновление, её нежность и желание высвобождали во мне свежие запасы энергии, открывали новые резервуары любви и силы, о которых я и не подозревала. Но сегодня вечером её прикосновения меня опустошают. Мы прижимаемся друг к другу, наши губы и тела сливаются воедино, и когда мы отрываемся друг от друга, я чувствую, что меня стало меньше – даже меньше, чем наполовину. Я чувствую себя расколотой, опустошённой, разделённой на части.

Наша любовь обычно ощущается как начало.

Но сегодня кажется, что это конец.

Прощание.

После этого мои слёзы текут быстро и с удивительной силой.

– Леи? – обеспокоенно шепчет Майна.

– Я... прости, – я отстраняюсь от неё в тёмном тепле тесной каюты, льняные простыни скользят по моей обнажённой коже. – Не знаю, что со мной.

Приподнимаясь, Майна притягивает меня к себе. Я падаю ей на грудь с тяжёлыми, задыхающимися рыданиями. Тяжесть всего, что я несла на себе последние несколько месяцев, внезапно отпустила, и воспоминания обрушиваются на меня, настолько тяжёлые, что сдавливает лёгкие.

Семья Аоки.

Нападение Наджи.

Виселица в рыбацкой деревне.

Гибель Бо.

Гибель Хиро.

Потеря Меррина – из-за его горя и гнева.

Те же самые горе и гнев скручиваются у меня внутри.

Остров Чо уничтожен прекрасной девушкой, которую я обнимаю.

И Король – демон, который всё это начал и забрал мою жизнь и жизни всех, кого я люблю, и разорвал их на части, – восстал из мёртвых.

Я плачу так, что у меня пересыхает в горле. Слёзы пропитывают рубашку Майны, но она либо не замечает, либо ей всё равно. Она крепко обнимает меня.

– Любовь моя, – выдыхает она.

Она осыпает поцелуями мои волосы, шепчет моё имя снова и снова, как молитву, призывая вернуться к себе.

Но я ушла. Меня там нет.

Та дверь, которая закрылась между нами несколько дней назад, больше не открывается. Даже хотя мы прижимаемся телами друг к другу, кожа к коже, сердце к сердцу, наши души остаются по разные стороны двери – близко, но без возможности соприкоснуться.

Проходят минуты, и постепенно мои слёзы утихают.

Мы снова ложимся. Я устраиваюсь на сгибе руки Майны, прижимаюсь щекой к её плечу, левой рукой обнимаю её за талию. Она водит пальцами по моей спине. Тишина снова окутывает нас. Снаружи ветер швыряет песок по палубе, корабль поскрипывает, но мы находимся в разных мирах.

– Леи, – дыхание Майны шевелит мне волосы. Она говорит медленно, отрывисто, в её словах слышится нервозность, которой я никогда раньше не слышала. – Я люблю тебя. Ты ведь это помнишь? Ты не забыла?

– Помню.

– Потому что я не смогу жить в согласии с собой, если ты считаешь иначе.

– Ты же помнишь, что я люблю тебя?

– Я… думаю, да.

– Я так люблю тебя, Майна. Иногда до боли.

Она притягивает меня ближе.

– Я не хочу, чтобы тебе было больно, – говорит она. – Но мне нужно тебе кое-что сказать.

Я замираю.

– Я всё это время хотела рассказать тебе, – продолжает она быстро и с придыханием, – но отец взял с меня обещание никому не говорить. Не то чтобы он тебе не доверял, но он не считает, что ты готова такое знать. Остальных из нас готовили к реалиям войны. Мы знаем, что иногда приходится совершать ужасные поступки, чтобы победить. Поступки, которыми ты не можешь гордиться, но которые в итоге...

– Просто скажи мне.

Я едва дышу, сердце колотится, как кулак в горле.

– Налёт, который мы видели по пути сюда, в Шому, это не... – Майна сглатывает. – Это сделал не Король.

Меня обдаёт холодом. Волоски на руках встают дыбом.

– Большинство набегов действительно совершаются по приказу Короля. Но последние несколько лет отец… действует самостоятельно. Только когда мы чувствуем, что это необходимо. Мы проводим обширные исследования для каждого проекта, чтобы выбрать нужные районы, ключевые кланы и деревни, которые правильно отреагируют. Такое не даётся легко. Ты должна это понимать, Леи. Всё это делается для того, чтобы усилить недоверие к Королю и его двору и привлечь на нашу сторону союзников. Мы бы никогда, никогда ничего не стали делать, если бы в этом не было необходимости.

Я ничего не говорю.

Мне нечего сказать.

Тишина в каюте ужасная, тяжёлая и удушающая, словно мне зажали рот рукой.

Майна облизывает губы:

– Я знала, что отец хотел нанести удар по определённым районам в Шому в попытке убедить Белое Крыло, что у них не получится вечно избегать жестокости Короля. Клан гордится своей провинцией, а луга и рисовые поля являются ключевыми для торговли продуктами питания в Ихаре из-за идеальных погодных условий, так что это очень важный регион. В конце концов, мы смогли привлечь Белое Крыло на нашу сторону без всего этого — и во многом благодаря тебе, Леи. Но отец уже отдал приказы. Нужно было разозлить их и другие местные кланы, поддерживать враждебность к Королю. Всё это необходимо, поскольку мы готовимся к войне...

Я отталкиваю её и поднимаюсь на ноги, прижимая к телу простыню. Язык превратился в бетонную плиту. Только с третьей попытки я произношу:

– Во время того рейда погибла семья Аоки.

— Я... я знаю... – глаза Майны мерцают.

– СЕМЬЯ АОКИ!

Она начинает подниматься на ноги, но я протягиваю дрожащую руку:

– Не смей! Ни слова больше! Я даже... я даже не могу смотреть на тебя. Сначала Эола, потом Бо и Хиро...

– Так ты знаешь об Эоле? – её лицо вытягивается. – Леи…

– Хочешь сказать, что сотни невинных людей погибли по приказу твоего отца? – мой голос дрожит от отвращения. – Сколько ещё убийств ты совершишь во имя справедливости, пока не поймёшь, что ничем не отличаешься от тех, против кого мы призваны бороться?

Глаза Майны наполняются слезами, но она не отворачивается.

– Я ничем из этого не горжусь, – резко отвечает она. – Но если это поможет нам свергнуть Короля или остановить террор против Касты Бумаги по всему королевству и сделать Ихару снова безопасной для нас всех, тогда всё это стоит того.

Я смотрю на неё, грудь вздымается, пульс бешеный. В голову приходят слова Нитты, сказанных мне на днях: “Ничто не стоит того, чтобы потерять себя”.

Атмосфера в каюте становится напряжённой.

– Я от этого не стала другой, Леи, – отвечает Майна после нескольких ударов сердца. – Такой я была всегда. Вот что я пыталась рассказать тебе касательно своего слова на благословение рождения.

– Жертвовать – не значит быть бессердечной! – слёзы жгут мне глаза, я трясущимися руками натягиваю одежду. – Знаешь, всё это время я считала, что Король – наш единственный враг. Теперь я понимаю, что всё это время был ещё один — твой отец, Ханно, все вы.

Затем я распахиваю дверь и выбегаю, сердце разлетается в груди на миллион осколков – тихий взрыв, который никто, кроме меня, не может услышать.