Дикарка для Хулигана

Глава 13

Я разучилась бояться

— Обещаю. — выдыхаю тихо, по-детски скрещивая пальцы за спиной.

Знаю, что глупо, но это старая привычка, от которой никак не удаётся избавиться. Делаю так каждый раз, когда даю обещания, которые не намереваюсь сдерживать.

И сейчас тоже, конечно же, вру. Я не собираюсь сдаваться и отпускать. Не теперь. Не после всего.

Но эта ложь касается только ухода. Я не могу в него влюбиться, потому что уже влюблена.

Помню же, что ещё в далёком детстве поклялась самой себе, что никогда не отдам своё сердце другому человеку. Но один взгляд в проклятую бирюзу его глаз, и я не смогла сдержать данное самой себе слово.

Я нарушила его снова, когда целовала Егора возле ночного клуба, пусть днём обещала себе, что больше не сдамся своему непослушному сердцу. Итог таков, что теперь я стою под проливным дождём, мокрая, продрогшая до костей, но как никогда счастливая, в объятиях парня, которого люблю каждой клеточкой, и обещаю, что никогда этого не случится.

Очередной парадокс, но, кажется, я начинаю к ним привыкать.

Пусть я никогда не смогу сказать ему это слово, чтобы не потерять, но это не мешает моему сердцу отбивать ритм азбукой морзе. Возможно, когда-нибудь он сможет понять его стук, но не сейчас. Ещё слишком рано.

Естественно, я не забыла ни о той блондинке из клуба, ни об этой Ире. Может, я бы и могла поверить в то, что он попросил ответить на мной звонок и не больше того, но вот её заявление, что он занят, собственнический взгляд и то, как она пыталась взять Северова за руку, когда он сказал ей уходить, наводят на определённые мысли.

Неужели у него что-то было или есть с невестой собственного отца?

Пугает ли меня это?

Определённо.

Отталкивает?

Недостаточно.

Но ещё одна мысль никак не даёт мне покоя. Маргарита Николаевна сказала, что вероятная причина его поведения, приступов и срывов — насилие в семье. Но если это так, тогда почему он продолжает жить с отцом? Неужели ему не хватает денег, чтобы снять жильё и съехать от него? А может всему виной не папа, а мама, дядя, дедушка? Да кто угодно.

Я не могу спросить у Северова прямо, потому что на подсознательном уровне понимаю, что он в лучшем случае не ответит, а в худшем опять вышвырнет меня из своей жизни, даже если ему придётся для этого наступить себе на горло. Если даже НикМак, которые дружат с ним на протяжении двух с лишним лет, ничего не знают о Егоре, то вряд ли он часто делится с другими своими проблемами.

Чтобы не развивать эти догадки, крепче прижимаюсь к телу парня, обнимая руками за шею, и прикасаюсь к губам. Он жмётся в ответ всего на несколько секунд.

— Пойдём в дом, Ди. — выбивает он, отстраняясь. — Ты и так мокрая насквозь. Хватит торчать под дождём.

Он, между прочим, тоже. А помимо этого ещё и весь в крови.

Быстро обернувшись на сиротски стоящий байк, тяжело вздыхаю.

— Мне надо найти какой-нибудь навес, чтобы загнать мотоцикл.

— Кстати, об этом… Ты совсем ебанулась в такую погоду гонять? — рычит Гора, усиливая давление на мои плечи, вдавливая пальцы до лёгкой, но ощутимой боли.

Вот вроде как и понимаю, что он ругает не потому, что относится ко мне как к неосмысленному ребёнку, а потому что переживает, но всё равно задевает.

— Только ты мне нотации не читай, ок? У меня и так четыре цербера по пятам ходят. — только собирается возразить, запечатываю рот поцелуем. — Не пытайся меня контролировать. — добавляю уже немного жестче и тут же сбавляю природный гонор. — Давай не будем начинать так, Егор. Не надо, пожалуйста.

— Дикарка-Дикарка. — качает головой, прикрыв веки. — Ты хоть понимаешь, с кем связываешься? — забивается кислородом. — Ладно, потом. Пойдём, покажу, куда байк загнать. Хватит уже мокнуть. Не хочу, чтобы твой брат убил меня, если ты заболеешь. — рассекает со слабой улыбкой на распухших от ударов губах, по которым я провожу пальцами, а он целует, вызывая ещё большую дрожь.

Оставив мотоцикл под навесом рядом с серебристой бехой, поворачиваюсь к парню. Егор, облокотившись на опору, затягивается дымом. Недовольно хмурю лоб, но ничего не говорю.

Вечно на братьев бурчу за то, что они курят, но это только я их слушаться должна, а моё мнение не в счёт. Не хватало ещё Горе ставить какие-то условия.

Когда подхожу к нему, вытягивает в мою сторону руку. Ныряю в его объятия, опустив голову на плечо. Он кладёт подбородок на макушку и хрипит:

— Сильно замёрзла?

Глупый вопрос, учитывая, что меня колотит не меньше, чем самого Егора. Уже зуб на зуб не попадает, отбивая неровную дробь.

Впрочем, парень и сам всё понимает. Сделав ещё тягу, выбрасывает сигарету и сжимает в ладони мои ледяные пальцы.

Без слов ведёт меня в дом.

Если быть откровенной, то меня немного пугает то, что мы проведём всю ночь вдвоём, но я всё равно послушно шагаю следом. Даже если сегодня всё случится, то я не дам заднюю, потому что не хочу снова его потерять. Ни за что на свете не признаюсь в своих страхах. К тому же это всего лишь девственность, а не сокровище ЮНЕСКО, которое надо хранить всю свою жизнь.

Не то чтобы я готова была переспать с первым встречным, но и беречь себя до старости тоже не собираюсь. К тому же, я ведь с Егором. С парнем, которого люблю. Так чего бояться?

Даже если мои чувства не взаимны, совсем не значит, что ему похеру на меня. Я же вижу, что его ко мне тянет не меньше, чем меня к нему. Как вижу и то, что он всё ещё старается с этим бороться. Даже несмотря на то, что отстаивал НАС перед Андрюхой.

Егор всё так же сжимает мои пальцы в своей ладони, медленно поднимаясь по лестнице, а я разглядываю широкий холл, белоснежные ступени, скучные стены, лаконичный дизайн мебели.

Если мой дом можно охарактеризовать как жилище в стиле "хай так", разноцветный, яркий, с неподходящей по стилю мебелью, кучей безделушек, сувениров, пейзажей, гербариев, которыми увлекается мама, модельками и постерами мотоциклов, то дом Егора больше похож на больницу. Оттенки белого, бежевого и серого разбавлены только чёрными пятнами мебели или каких-нибудь аксессуаров. Даже картины на стенах не выделяются из общей цветовой гаммы. Современно, но скучно. Я бы просто рехнулась жить в таком месте без красок и энергии. В нём будто нет жизни. Пустой и холодный. На психушку смахивает.

— Мне тоже не нравится. — толкает парень, притормаживая.

Видимо, он заметил, как я кручу головой из стороны в сторону и, очевидно, кривлю лицо.

Братья всегда палят, когда мне что-то не нравится, потому что если я не прилагаю все силы, чтобы не выдавать эмоций, то я — открытая книга.

— Почему? — спрашиваю, цепляя его мгновенно потемневший взгляд.

— У отца частная клиника, и та живее. А этот дом… Хм… Как бы так сказать? — потирает пальцами подбородок, оглядывая помещение. — Показуха. Там, — кивает в направлении справа от входа, — кухня, столовая, гостиная. В той стороне, — указывает напротив, — бильярдная, кабинет, гостевая ванная.

— А сколько здесь спален?

— Всего восемь.

— Вы здесь втроём живёте? — утвердительный кивок, но он почему-то напряжённо хмурится от моего вопроса. Понимаю, что стоит перестать спрашивать, потому что тема для него явно неприятная, но мне надо узнать о нём побольше. Только сделать это с особой осторожностью, не вызывая подозрений. — Ты сказал, что Ира, — при её упоминании руки сами сжимаются в кулаки, что тоже не скрывается от Северова, — невеста отца. А твоя мама?

— Ушла, когда мне было два. — отбивает, крепче сдавливая мои пальцы и глухо выдыхая. — И я здесь не живу. У меня своя квартира, но алкаши сверху устроили потоп, поэтому временно кантуюсь у отца.

— Извини. — пищу, отводя глаза в сторону.

— Забей, Дикарка. — ухмыляется разбитыми губами. — Восемнадцать лет прошло. Я как-то смирился.

Внимательно всматриваюсь в его лицо и только сейчас замечаю и разбитую бровь, и нос, и ссадины, и царапины на щеках, скулах, висках. Брат явно не сдерживался.

При свете жёлтого уличного фонаря невозможно было их рассмотреть. Прикасаюсь пальцами к коже возле раны, и Гора кривится, но ничего не говорит.

— И за это извини. — толкаю еле слышно. — Не надо было оставлять вас с Андреем вдвоём.

— Диана, — выдыхает он, накрывая мои пальцы ладонью и смещая вниз, прижимается губами. Обжигая дыханием, вызывает дрожь и мурашек, — какая же ты необыкновенная. Блядь… — сжимает челюсти, играя желваками. — Нельзя было поддаваться тебе. Ничего не изменилось. Я опасен. Для тебя. Твой брат это понимает.

— Егор, не надо. Не пытайся опять меня оттолкнуть. Я не откажусь от тебя. Ты можешь держать себя в руках, если это необходимо. Ты не ответил Андрею. И возле клуба сдержался.

— Не совсем. — ведёт пальцами по нижней губе, где красным знаменем виднеются укусы. Прикусывает щёку и как-то обречённо выдыхает. Чувство такое, что ведёт борьбу с самим собой, но проигрывает. — Ты же ничего обо мне не знаешь. Совсем. То, что ты видела… Я не всегда могу себя контролировать. Есть моменты, когда это сделать невозможно.

Понимаю, что это так и есть. То, что я видела — только верхушка айсберга. Я не заблуждаюсь на его счёт, но готова принять риски.

— Тогда расскажи мне о Егоре Северове. Я хочу знать всё. Я не боюсь тебя. Не хочу бояться, пойми, Егор. Я тоже пыталась с этим бороться, но стоило тебя увидеть в клубе, и я поняла, что больше не могу. Я хочу быть с тобой, даже ничего не зная.

— Моя Дикарка… — прибивает меня к себе, придавливая голову к плечу, чтобы я не могла видеть его, когда говорит. — Если ты узнаешь меня, то сбежишь. Я ужасный человек. И дело не только в срывах. Я — мразь, которой насрать на других. Я столько натворил за свою жизнь, что теперь не расхлебаешься.

Почему он так говорит о себе? Почему считает себя таким ужасным? Что же с ним произошло? Что он сделал? А важно ли это? Я уже сделала свой выбор, так есть ли резон и дальше пытать себя вопросами?

Вырываюсь из его рук и бросаю чёткий взгляд в бирюзовые глаза.

— Пусть так. Дай мне тебе помочь. Расскажи.

— Не хочу, чтобы ты знала, Ди. Кто угодно, только не ты. А сейчас, — устало опустив ресницы, переводит дыхание, — иди в комнату, возьми в шкафу какую-нибудь футболку или рубашку, а я принесу полотенца. Тебя колотит.

Еле сдерживаюсь, чтобы не закричать на него и не потребовать, чтобы он перестал отмалчиваться, но понимаю, что этим только отдалю его от себя. Раньше я всегда пёрла напролом, чтобы добиться желаемого, но теперь придётся научиться действовать осторожно и деликатно.

— И аптечку. — высекаю с улыбкой и получаю от Горы усмешку в ответ.

— Опять будешь меня лечить?

— Буду. — уверенно кивнув, кладу ладони ему на грудину.

Он накрывает мои руки своими и дробно выдыхает.

— И мне этого не избежать?

— Не выделывайся, Егор. — его улыбка становится шире, а ладони переходят на талию.

— Чёрт с тобой, Дикарка. Иди в спальню. Переоденься пока, а я сейчас подойду.

Толкнув дверь, прикрываю её за спиной и включаю свет. Скидываю на пол промокшую до нитки куртку и подхожу к шкафу, но не открываю, окидывая взглядом комнату Егора.

Она отличается от общего интерьера дома, пусть и с нашим домом имеет мало общего.

Коричневый, серый и бежевый. Панорамное окно на всю стену. Огромная кровать, заправленная серым покрывалом, шкаф, пара тумбочек. На стенах, кроме часов, картины и пустой рамки ничего.

— Что же ты за человек, Егор? — спрашиваю у той самой рамки.

Не просто же так она там висит. Наверняка раньше там была фотография, но почему он её убрал? И почему оставил рамку?

Набрав в лёгкие побольше кислорода, пропитанного ароматом парфюма, напоминающим море и чёрный перец, открываю шкаф. Накопав в аккуратных стопках футболку, понимаю, что она даже ягодицы не прикроет как следует, поэтому вытаскиваю рубашку и с трудом стягиваю мокрый свитерок, который продолжает липнуть к телу, упорно отказываясь покидать своё место. Кожаные штаны и вовсе вступают со мной в бой, не намереваясь сдаваться. Кожа — это, конечно, офигенски, но вот мокрая кожа — сущее проклятье.

Не только одежда, но даже бельё и тело мокрые. Капли срываются с волос и скатываются по спине и груди. Если сейчас надену сухие вещи, то и им не избежать той же участи. Понимаю же, что ждать Егора в одних трусах и лифчике не лучшая идея, но обратно свою одежду я уже не натяну. Тяжело вздохнув, беру рубашку.

— Бельё снимай. — оборачиваясь на голос, замираю.

— А? — выдаю неосмысленно, глядя на него из-под мгновенно отяжелевших век.

У меня четыре брата, и я тысячи раз видела их в одних трусах, но сейчас, глядя на Северова, и в груди, и в горле ком разрастается. Давит. Лишает мыслей. Забирает контроль. Похищает дыхание. Останавливает сердце. Вызывает мандраж. Покрывает огненными мурашками кожу. Обжигает огнём вены.

Сказать, что он красавчик, ничего не сказать. Он просто охеренный. Не только его тело и лицо, но даже то, что он настолько отличается от других. Это мне не просто нравится, но и нехило так будоражит, возбуждает, заводит.

К дождевой влаге в трусах примешивается моя собственная, только от одного его вида.

— Тоже мокрое. — толкает с хрипотцой, которая вынуждает меня заёрзать на месте и крепче сжать бёдра, что не ускользает от его внимательного изучающего взгляда.

Ещё какое мокрое, и с каждой секундой, что мы стоим, замерев друг напротив друга, промокает всё больше.

Ползу глазами от его грудной клетки вверх, но не решаюсь поднять их выше, замирая на чувственных губах. Будто ощущая моё пристальное внимание к этой части тела, шумно вздыхает и подворачивает губы внутрь. Прикусывает. Отпускает. Облизывает. Раз. Второй. Третий.

— Блядь.

В долгу за моё изучение его тела не остаётся. Скользит глазами от моих дрожащих губ по шее. Задерживает взгляд на груди, прикрытой синим атласом. По плоскому животу. Замирает там, где начинается развилка бёдер. Он тяжело и громко сглатывает и утыкается глазами куда-то в стену за моей спиной.

— Пиздос, Дикарка, ты красивая. — сипит еле слышно.

Я даже не могу разобрать, какие именно эмоции топят нутро. Смущение от его откровенного взгляда и моего внешнего вида? Страх, вызванный огромным бугром, натягивающим его мокрые спортивки? Предвкушение того, что я проведу эту ночь в его постели?

Северов срывается с места и накидывает мне на плечи полотенце. Прижимая моё почти обнажённое тело к голому торсу, растирает махровой тканью плечи, спину и руки. Дышит так, будто с пробежки вернулся.

Чувство такое, что на мне вообще нет никакой одежды. Наши тела соприкасаются голой кожей, обжигая друг друга. Разбухшие соски, будто не сквозь ткань, вжимаются в его грудную клетку. Его большие ладони на моей спине гонят по позвоночнику импульсы, которые оседают между ног, вынуждая клитор пульсировать и сладко ныть, жаждать чего-то, чего я пока не совсем понимаю. Но определённо очень хочу.

Несмотря на то, что моё сердце громыхает на пределе, а дыхание вырывается короткими выдохами, набираюсь смелости и прикасаюсь пальцами к его прессу.

Как камень. — мелькает в голове. — И ниже, наверняка, тоже.

Вот только коснуться его там я пока не рискую.

Мышцы его живота резко сокращаются, а сам парень вздрагивает, будто у меня на кончиках пальцев электрошокеры. Обвожу каждый кубик, не дыша. Его дыхание тоже замирает, как и руки. Поднимаюсь вверх по грудине, пока не добираюсь до шеи, где бешено бьётся вена. Встаю на носочки, касаюсь её губами. Цепляюсь пальцами в его крепкие плечи, чтобы не упасть, потому что ноги вдруг теряют свою силу.

Он в ответ не предпринимает никаких действий, позволяя мне касаться, гладить, изучать, целовать.

— Диана. — выдыхает Северов, давая полотенцу упасть на пол. Руками по голой спине. Губами по шее. Зубами по горлу. Мурашки по коже. Дрожь по нервам. — Бля-ядь. — растягивает стон на выдохе, когда опускаю свои ладони на его бугрящуюся мускулами спину и легонько царапаю. — Не стоит.

Но всё равно не отпускает. Его твердокаменный член упирается мне в лобок. В животе раскалённая пружина возбуждения. Между ног скапливается столько жидкости, что я ощущаю, как она сочится через ткань, начиная стекать по внутренней стороне бёдер. Сжимаю их крепче и сдавливаю руками голову Егора, вынуждая его оторваться от моей шеи, которую он без остановки целует и покусывает, чем заводит до безумия.

Во рту воцаряется пустыня, когда ловлю его чёрный, будто с поволокой, взгляд. Облизываю пересохшие губы.

— Блядь… — рычит Гора, накрывая мой рот своим.

Втягивает нижнюю губу и кусает, но совсем не так, как раньше. Просто прихватывает зубами, размашисто бегая по ней языком, а после принимается посасывать. Стону ему в рот, вжимаясь не только в его тело, но и вбиваясь в твёрдый ствол.

— Как же я хочу тебя, Дикарка. — сипит, спуская одну руку на прикрытые трусиками-танго ягодицы, а второй стискивая затылок.

Я тоже его хочу. — понимаю я, пусть раньше и не сталкивалась с подобными чувствами.

Толкает язык мне в рот, который я тут же обвожу своим, забивая рецепторы привкусом табака и виски. Глажу и ласкаю с каким-то животным рвением. Безостановочно поглаживаю его рельефную спину, крутые плечи, острые скулы, накачанные руки. Пальцами гоняюсь за мурашками, которые разбегаются по его коже. Моя и вовсе покрывается ими от кончиков пальцев на ногах до самой макушки.

— Так возьми. — выбиваю смело, опуская руку к эрекции, но как только касаюсь твёрдой плоти, он быстро размыкает объятия и отходит на пару шагов, тяжело дыша.

Его грудная клетка со скрипом поднимается и резко падает вниз, в то время как я стараюсь ухватить хоть немного вязкого воздуха, но словно задыхаюсь. Кажется, с ним так происходит каждый раз.

— Ты всё ещё целка? — высекает, сжимая кулаки с такой силой, что начинает сочиться кровь. Смотрит исключительно в глаза, а я с трудом фокусирую на нём расплывчатый взгляд. Сглатываю застрявший в горле ком, но он никак не хочет возвращать мне возможность говорить. — Ответь, Ди.

— Да. — выталкиваю беззвучно, опустив вниз ресницы, чтобы не видеть его потемневшего лица и сжатых до скрежета челюстей.

— Пиздос, блядь! — бросает, поворачиваясь ко мне спиной, продолжая сжимать пальцы.

— Это плохо?

Чувствую себя маленькой беззащитной девочкой и еле сдерживаю слёзы обиды.

— Лучше бы ты ей не была.

И что мне теперь делать? Пойти переспать с каким-нибудь уродом, чтобы исправить это упущение?

Утыкается лбом в стену, опираясь кулаками по обе стороны от головы. Только движение напряжённых мышц на спине и подрагивающиеся пальцы выдают в нём живого человека, а не каменную статую.

Я стараюсь понять, в чём проблема, но не могу. Если я что-то и знаю о парнях и мужчинах хотя бы из обсуждений братьев, так это то, что они любят быть у девушек первыми. Чтобы никто не топтался по этой дорожке раньше. Обучать, наставлять, подстраивать именно под себя. Лепить свой идеал.

Почему же Егор так реагирует?

Неуверенно иду к нему и веду трясущейся рукой по окаменевшей спине. Парень вздрагивает от моего прикосновения и так убито вздыхает, что мне физически больно становится.

— Егор. — зову, но даже сама себя не слышу.

Он оборачивается и рывком прижимает меня к груди, крепко стискивая руками. До боли. До дрожи. До остановки дыхания. До замирания сердца.

— Моя Дикарка… — бомбит сипло полным отчаяния голосом. — Не могу… Не могу так с тобой… Не хочу…

— Почему, Егор? — выталкиваю, поднимая на него глаза. — Расскажи. Объясни. Я хочу понять тебя.

— Потому что я зверею во время секса. — разжав объятия, отходит к окну и смотрит на смазанную дождевыми потоками улицу. — Именно так я расслабляюсь, чтобы не срываться в жизни. Я делаю больно тем, кого трахаю. А знаешь почему? — моего ответа не ждёт, тут же продолжая с мрачным смешком. — Потому что я — чудовище. Мне нравится причинять боль. Нравится, когда меня боятся. Я люблю видеть ужас в их глазах. Поэтому и сказал тебе ещё тогда, что ебу только тех, кто готов это принять. Теперь ты понимаешь, почему я ушёл? Чтобы защитить тебя от себя. Потому что ты — другая. С виду бесстрашная, сумасшедшая оторва, но, блядь, такая нежная и мягкая внутри. Девочка, которую можно только любить, беречь, защищать. С которой надо заниматься любовью. О которой надо заботиться. Я не способен на это. Я люблю душить девок, когда вколачиваю в них член. Смотреть, как синеет лицо. Чувствовать, как они задыхаются. Держать их жизнь в своих руках. Как только возбуждаюсь, теряю контроль. И это далеко не всё. Я хочу слышать их крики и мольбы. Понимаешь, Ди? Ты, блядь, понимаешь, что я за животное?! — последнее уже криком на обороте.

Глаза в глаза. В его зрачках такая боль и ужас, что я на время забываю о страхе, вызванном его признанием. Я и раньше знала, что во время секса с ним что-то происходит, но и представить не могла, что всё настолько запущено, страшно, опасно.

Как бы меня саму сейчас не затягивало в пучину паники, понимаю, что не могу его оставить. Не только в этот момент, но и вообще. Потому что люблю его, каким бы он ни был. Я не могу бороться со своим сердцем, но могу бороться с его монстром. Я не отдам ему Егора. Он мой.

Пытаюсь сделать шаг к нему, но меня будто парализует. Горло стягивает спазмом. Я едва дышу, а сердце и вовсе перестаёт биться. В голове невнятный гул. По конечностям летит не только внутренняя, но и визуальная дрожь. Меня не просто колотит, а физически трясёт.

— Вот теперь ты боишься. Правильно, Диана. Ты должна бояться. Оденься, — бросает на кровать рубашку, которую я собиралась надеть, — отвезу тебя домой.

Достаёт из шкафа сухую одежду и спускает мокрые штаны. Одевается как ни в чём не бывало, даже не глядя на меня. Будто меня здесь нет.

Но так просто он от меня не избавится.

Сжимаю кулаки, собирая в них всю силу и смелость, которые у меня и есть, пока боль в ладонях не преодолевает возможный предел терпения. Забиваюсь кислородом, наполнив лёгкие до края. Поднимаю голову вверх, а в глаза заталкиваю решимость и то, что Егор отказывается принимать, но и скрыть я это не способна.

— Я не боюсь. — выбиваю тихо-тихо.

— Что? — рычит, перестав застёгивать рубашку.

Замирает с полувдетой в петлю пуговицей. Заторможенно моргает, но не переставая скрипит зубами.

Всего на мгновение я вижу в его зрачках отражение того монстра, с которым столкнулась и которым он и сам себя зовёт, но его быстро топит поток боли, отчаяния, страха и одиночества.

Мама всегда говорила, что у меня очень сильно развитое чувство эмпатии, но я заявляла, что мне это нафиг не надо. Теперь жалею, что не пыталась понимать других людей раньше, чтобы сейчас можно было без ошибок распознать все эмоции и страхи Северова. Тогда бы я могла помочь ему не только ради него, но и, как бы эгоистично это не звучало, ради самой себя. Потому что я уверена, что мы должны быть вместе. Ладно я, но ведь у Егора дохрена девушек было, но даже он не может противиться этому притяжению и разорвать невидимую связь, сковывающую нас.

— Я тебя не боюсь, Егор! — обрубаю уже громче и увереннее. — И я никуда не поеду. Я остаюсь с тобой.

— Дикарка, блядь! — рявкает, закипая, но темнота в глазах медленно рассеивается. — Ты вообще слышала, что я говорил тебе? Я — монстр. Я не умею иначе.

Шаги навстречу ему. Не столько физически, сколько душой и сердцем тянусь. Обнимаю за шею, сцепляю руки в замок, не давая ему меня оттолкнуть. Прижимаюсь голой кожей к его обжигающе-горячему телу и шепчу в его искусанные и разбитые губы:

— Тогда давай учиться вместе, Егор, потому что я не собираюсь опять тебя отпускать. Смирись.