Дикарка для Хулигана

Глава 33

Вскрывая раны

Перевожу взгляд с Егора на наручники и обратно, часто моргая, будто они от этого испарятся. Я правда не понимаю, для чего они ему нужны. Не маньяк же он, в самом деле. Не мог же привезти меня в лес, чтобы приковать наручниками и мучить.

Парень пересекает пространство, сжимая ладони сзади на моей шее, а большими пальцами удерживает голову, чтобы не разрывать зрительного контакта.

— Они не для тебя. — заверяет ровно.

— А? Что? Для чего? Для кого? — бомблю невпопад, открывая и закрывая рот.

Нахрена он взял их с собой, если они не для меня? Я вообще ничерта не понимаю.

— Для меня. — обрубает Северов, мрачнея. — Если мы всё же решимся пойти дальше, то после того, что случилось вчера, я не стану рисковать. — тяжело переводит дыхание, изучая глазами стену за моей спиной. — Хотя сейчас вообще думаю, что не стоит нам идти дальше, пока я не разгребусь со своими проблемами.

Как только доходит, что он имеет ввиду, сжимаю пальцами его предплечья.

— Стоит, Егор. Я готова хоть до конца.

— Диана… — выдыхает упрямо.

— Нет, Егор! Молчи! — повышая голос, начинаю звенеть злостью. — Хватит уже вести себя, как параноик. На то, чтобы избавиться от приступов, может уйти ни один год. Ты хочешь годами ограничиваться поцелуйчиками и мастурбацией? — закипая, забываю о том, что стоит покраснеть. Гора смотрит на меня с нескрываемым удивлением. — Ты сам сказал, что хочешь, чтобы я сделала тебе минет. — блин, всё же щёки загораются. — Я тоже этого хочу. Не для тебя. Для себя. Для нас, Егор. Для двоих. Ты же ни разу не слетал с катушек, сколько бы времени мы не проводили в кровати или в твоей машине. И я никогда… — указываю глазами на "браслеты". — Ни-ког-да, — прибиваю по слогам, — не стану этого делать. Не стану сажать тебя на цепь, как животное. Если ты не уверен, то я смирюсь. Но помни, что я готова. С первой ночи, проведённой с тобой. Мы оба хотим нормальных отношений. Полноценных.

Он молча притягивает меня в кольцо рук. Опускает подбородок на макушку. Пока стабилизирую сбившееся дыхание, стараюсь справиться с собственными сомнениями и страхами.

— Блядь, Дикарка, ты меня точно добьёшь. Никогда не даёшь поступить правильно. — бомбит с ухмылкой, когда опять взглядами сталкиваемся.

Захлёбываясь в гипнотической бирюзе, стараюсь отогнать одну мысль, которая не даёт мне покоя. Но тогда я буду не я.

— Егор, — пищу, опуская глаза, — тебе нравится… так?

Звякаю наручниками, чтобы дать понять, что именно имею ввиду.

Глушу подступающую ревность, которая подбрасывает мне картинки с Северовым, прикованным к кровати, и той блондинкой из клуба. Скриплю зубами, но не поднимаю эту тему. Даже если он тащится от такого и делал это с другими, всё это в прошлом.

— Диана, посмотри на меня. — требует тихо, но со сталью в интонациях. Поднимаю голову, и он тут же фиксирует, придерживая двумя пальцами подбородок. — Я никогда не пользовался никакими прибамбасами и игрушками. Только классика. Только тебе я доверяю настолько, что отдаю весь контроль. В твои руки, Ди. К тому же, Котёнок, это, — указывает глазами, — на всякий случай. Просто страховка. Тебе решать, воспользоваться наручниками или нет.

Оглаживает пальцами подбородок и щёку. Приблизившись, целует в лоб.

— Тогда откуда они у тебя, Егор? — шелещу еле слышно.

Он иронично хмыкает, прибивая меня к себе. Бегаю своими пальцами по его груди.

— Если скажу — не поверишь.

— А ты скажи.

— Твои братья подарили. — смеётся, ослабляя захват. Отодвинувшись, офигевши смотрю в его глаза. — Я же говорил, что не поверишь.

— НикМак? — хриплю от шока. Парень кивает, растягивая губы в улыбке. — Зачем? — округляю глаза, пока они не начинают гореть.

— Ради прикола. Заявили, что это символ окончания моей свободы. Что моя девушка приковала меня намертво. — отбивает, начиная ржать. Автоматом вторю, всё ещё находясь в шоковом состоянии. — Прикинь, Ди, — толкает, не переставая смеяться, — знали бы они, что я отдал наручники их сестре… Вот это был бы треш.

— Я обязательно сделаю так, чтобы узнали. — подбиваю со злобной усмешкой.

— Дикарка… — шипит Северов, но улыбка сдаёт его с потрохами, и мы опять заливаемся смехом.

Когда удаётся успокоиться, меня посещает ещё одна идея.

Поднимаю уголки в улыбке и двумя руками растягиваю между нами наручники. Бросаю на лицо парня взгляд из-под ресниц.

— Хочешь, чтобы я тебя приковала? — указываю глазами на изголовье кровати.

Это, конечно, шутка, и Егор всё понимает, но всё равно говорит на полном серьёзе:

— А ты хочешь меня приковать, Дикарка? — высекает интимным шёпотом мне в ухо. Облизывает ушную раковину. Прикусывает мочку. Всасывает в рот серёжку и дразнит её языком, покрывая мою кожу обжигающими мурашками. Пружина начинает расти и накаляться. Закусываю губу, чтобы не стонать от предвкушения удовольствия. — А вообще, я бы не прочь приковать тебя. Раздеть до нижнего белья. Пристегнуть твои руки над головой. Зубами стащить с тебя трусы. Раздвинуть ноги. Закинуть их себе на плечи. Довести тебя ласками до безумия. Заставить взорваться от удовольствия.

— М-мм… — мычу, погружаясь в наслаждение от процесса, который рисует мне Гора за закрытыми веками.

Он опускает руку, мучительно медленно ведя вверх по внутренней стороне бедра до промежности.

Плотные штаны не дают прочувствовать его прикосновений, но достаточно и того, что даёт мне воображение.

— Ты мокрая, Диана? — хрипит, соскальзывая губами по шее. — Тебя заводит то, что я говорю?

— Да. — выдыхаю, подаваясь навстречу его руке.

— Насколько? — всасывает кожу, оставляя засос.

— Очень.

Накрыв его кисть ладонью, крепче вжимаю себе между ног. Он увеличивает напор, двумя пальцами водя взад-вперёд. Двигаю бёдрами в такт его движениям в попытке добиться разрядки.

— Бля-дь, — тянет Егор, — как же я хочу тебя. — прикусывает горло, запустив вторую руку под воротник моего худи. Сминает грудь. — Пиздос просто. Но не сейчас. — прекратив сладкие пытки, прижимает к своему рельефному телу. Его сердце гремит не тише моего. Кажется, что я слышу трение крови в венах. — У нас впереди вся ночь и следующий день. Растянем предвкушение. А сейчас переоденься в футболку.

Минут через десять выходим в гостиную, и он ведёт меня к лестнице, которую я даже не заметила.

— Не думала, что здесь есть второй этаж. — бурчу, злясь на свою невнимательность.

— Его нет. — поднимаю на парня растерянный взгляд. — Сейчас поймёшь.

Второго этажа действительно нет. Лестница ведёт на плоскую крышу. Посредине находится бассейн, примерно шесть на четыре. На самом краю крыши встроенное джакузи.

Забыв обо всём на свете, подбегаю к краю, пожирая глазами чёрное небо с частой россыпью ярких звёзд. Тёмный лес, который с высоты не кажется таким зловещий, как когда голые ветви нависают над тобой, будто руки скелетов. Вбиваю в лёгкие прохладный воздух, даже не ощущая холода. А на мне нет ничего, кроме футболки и тапочек. Тепло будто снизу идёт.

— Что скажешь? — тихо спрашивает Егор, будто боится разрушить очарование момента. Обнимает со спины, складывая руки на животе. Прижимается всем телом, согревая и разбрасывая новых мурашек по коже. Кладёт голову мне на плечо и то вверх, то вниз пробегается губами по шее. — Нравится, Диана?

— Невозможно красиво, Котя. — шепчу ещё тише. — Я в восторге. Я уже говорила, что ты — самый-самый?

— Скажи ещё раз.

Поворачиваюсь в его руках, опираясь спиной на перила. Прикасаюсь своими пальцами к его, медленно поднимаясь по горячим мускулистым рукам, крепким плечам. Предплечьями обнимаю за шею, проваливаясь в бирюзу его глаз. Подтянувшись вверх, обвожу языком его губы и едва слышно сиплю:

— Ты самый лучший, Егор. Я тебя до безумия аномалю.

— До потери пульса, моя Дикарка. До остановки сердца. До последнего вдоха.

Не смотря на то, что убедила себя в том, что мне не важны слова, всё равно жду, что Гора скажет «люблю». Но он не говорит. Обрываясь, целует. Отвечаю сугубо на автомате, а внутри расползается горькая обида и разочарование.

Но и я тоже не говорю. Что меня держит? Неужели боюсь, что он не примет? Я в это не верю.

Разрывая поцелуй, хватает меня на руки и идёт к бассейну.

— Поплаваем? — подтягивает вверх одну бровь.

— В конце октября? Егор, я, конечно, не самая нормальная на свете, но даже у меня на такое мозгов не хватит. — улыбаясь, прячусь за иронией.

— Бассейн с подогревом, Дикарка. Расслабься.

Перевожу взгляд на воду и шумно сглатываю, тормозя панику на подходе.

— Какая здесь глубина? — выбиваю дребезжащим голосом.

Глупый вопрос, конечно. Я и так знаю, что недостаточная.

— Максимум метра три. Может два. Ты чего трясёшься? — обнимает рукой за лопатки. — Ты же не боишься плавать. Что случилось, Ди?

— Ничего. Я не хочу купаться. — трещу, отходя назад.

Этой глубины не хватит, чтобы прыгнуть. Как объяснить ему? Не хочу, чтобы Егор знал, какая я трусиха. Что и этого тоже боюсь.

— Диана, успокойся. Объясни, что происходит.

— Ничего! — с лёту срываюсь на крик. Меня топит. Топит… По щекам слёзы градом. — Я не могу… Не могу… Не могу… — получив заряд паники, впадаю в истерику. — Я не могу! Не могу!

Сжав кулаки, вгоняю ногти в ладони. Развернувшись, сбегаю по лестнице. С последних трёх ступенек слетаю кувырком. Разбиваю колени. Егор бежит следом, но я просто не могу позволить ему видеть себя такой. Ненавижу быть слабой. Ненавижу!

Подорвавшись на ноги, не ощущаю боли. Плохой знак. Меня прорвало. Залетаю в ванну и хлопаю дверью у парня перед носом. Щёлкаю замок. Приваливаюсь спиной к двери и скатываюсь на пол. Трясёт так, что зуб на зуб не попадает. Я теряюсь в реальности. Я задыхаюсь. Кислород не поступает в лёгкие, потому что они заполнены водой.

Зажимаю рот ладонью и вою, чтобы избавиться от этого чувства. Поездки на машине — мелочи. С ними я научилась справляться, но с этим…

— Диана, открой дверь. Что происходит? Блядь, не пугай меня, твою налево! — то еле слышно, то криком требует Северов. — Диана, пожалуйста, открой. Давай поговорим. Можешь ничего не объяснять. Просто открой, Котёнок. Я боюсь за тебя. Давай, Ди, пожалуйста.

Давясь рыданиям, с трудом разбираю его слова. Вгрызаюсь в кулак. Мельком цепляю взглядом счёсанные колени.

— Диана, если ты не откроешь, то, Богом клянусь, я вышибу эту ёбаную дверь. Отойди в сторону. Считаю до трёх. Раз…

Подскакиваю на ноги и отпираю замок. Дёргаю дверь, понимая, что Егор не шутит. Не успеваю даже вдохнуть, как парень поднимает меня на руки, прижимая к груди.

До боли в пальцах цепляюсь за его футболку, продолжая тонуть в слезах и панике. Он садится на диван, сильнее сдавливая моё, кажущееся таким маленьким и хрупким тело. Что-то успокаивающе шепчет, гладя руками спину.

— Тише, Котёнок. Тише. Ничего страшного не случилось. Ты здесь. Со мной.

Но я не там и не с ним. Я умираю в ледяной воде.

Жадно хватаю распахнутыми губами воздух, но давлюсь и захлёбываюсь.

— Осторожнее, Диана. Дыши медленно. Через нос. Давай. Ты сможешь, Котёнок. Дыши.

Как и в прошлую мою паническую атаку, вдыхает и выдыхает, глазами требуя, чтобы я повторяла за ним. Переключаю всё внимание на его голос и действия. Когда, наконец, мне удаётся вдохнуть, выдаю жалкий всхлип. Прячу лицо у него на груди.

— Умница, малышка. Молодец. Дыши. Просто дыши. Уже всё закончилось.

— Я всё испортила. — скулю, заливая новым потоком кислоты белую футболку.

— Ты ничего не испортила, Диана. Не думай об этом.

— Нет, Егор, испортила! — упираясь в плечи, вскидываю на него лицо. — Потому что не хотела говорить! Если бы рассказала сразу, то ничего этого не было бы!

— Расскажи сейчас, Ди. Не всё. То, что считаешь нужным. Дай мне помочь тебе.

Стирает со щёк слёзы ласковым касаниями. Разминает затылок, но даже это сейчас не спасает. А в следующую секунду я говорю то, чего не говорила никому.

— Та авария… Она не просто забрала у меня два года жизни. Она меня убила.

— На выходных мама отвезла нас с братьями к бабушке. У папы была работа, поэтому он должен был приехать на следующий день. У меня поднялась температура. Сопли, кашель. Чтобы я не заразила остальных, мама оставила их с бабушкой, а сама повезла меня домой. Знаешь, я тогда не понимала, что происходит. Когда мы зашли в дом, то я видела только голого отца и женщину… Блондинку, которая скакала на нём сверху. Я просто смотрела на них, как заворожённая. А мама… Она вдруг начала плакать и кричать. Та женщина подскочила и начала одеваться. Папа завернулся в одеяло. Он всё просил, чтобы мама перестала кричать и истерить, чтобы выслушала его. Она только ударила его, схватила меня на руки и выбежала на улицу. Папа выбежал следом. Умолял, чтобы она подумала о детях. Просил дать ему объясниться. Мама тогда заявила, что он больше никогда никого из нас не увидит. Посадила меня на заднее сидение и захлопнула дверь. Они ещё долго ругались, но я не слышала. Потом мама запрыгнула в машину, и мы уехали. Я смотрела в заднее стекло и… Знаешь, я думала только о том, что могу больше никогда его не увидеть. В тот момент это было для меня самым страшным. Но потом… Был ливень. Я помню, как суматошно бегали по лобовухе дворники. Как сметали с него потоки воды. Мама всё плакала, а я звала её. Старалась успокоить. Но она будто не слышала. Потом позвонил папа. Она опять кричала и рыдала в трубку. А потом… Следом… был удар. Несколько мгновений невесомости и опять удар. Оказалось, что мы слетели с моста в реку. Мама была без сознания. А я… я… Я не чувствовала ног ниже колена. Всё болело, а они нет. Мне было страшно. Больно. Я тоже начала плакать. Звала маму. Просила помочь мне, но она не реагировала. Я кричала. Старалась выбраться, но ноги зажало. А вода медленно заполняла салон, начиная с багажника. Только через время я узнала, что мы упали прямо на валун передней частью. Задняя была ниже. Когда вода достигла спины, мне было та-ак холодно. А она всё поднималась и поднималась. Добралась до горла. Я старалась приподняться на руках. Держалась, сколько могла. Задирала голову. Задерживала дыхание. Но её становилось всё больше. Я больше не могла держаться. Сил не осталось, но я хотела жить. Я боролась до последнего. Я помню это чувство, как ледяная вода, попадая в нос, стекала по горлу. Я кашляла, но только набирала больше воды. Я чувствовала, как она заполняет лёгкие. А потом… Темнота. Мне вдруг стало так хорошо и тепло. Холод исчез. Тело не болело. Я снова могла шевелить ногами. Я была где-то, где не бывает больно. Где всегда светит солнце, которого можно коснуться и не обжечься. Невиданные растения. Такие яркие цвета, которых я никогда не видела. Странные звери. Мне было так легко. Я могла там летать, а потом… Вернулась боль. Я была мертва двенадцать минут сорок семь секунд.

Выговаривая всё это на одном дыхании, снова становлюсь пятилетней девочкой. Я опять проживаю каждую секунду той роковой ночи. Слёзы без конца стекают по щекам. Соль иссушивает и стягивает кожу. Несмотря на то, что мне ужасно холодно, липкий пот покрывает всё тело.

Егор почти не дышит. Его крепкое тело твёрже камня. Его тоже трясёт, но он ничего не говорит, позволив мне закончить рассказ. Забившись кислородом, продолжаю самую страшную часть повести.

— На моих ногах ниже колена не было ни одной целой кости. Они были перемолоты в крошку. В пыль! Держались только на остатках кожи и жил. Потом начались бесконечные месяцы анализов и операций. Одиннадцать операций, за которые мне поставили синтетические трансплантаты взамен тех костей, что не удалось спасти. А не осталось почти ничего. За это время меня не раз переводили в разные больницы. Сменялись врачи, медсёстры, палаты, языки разговоров. Русский, немецкий, английский, опять русский. Когда мы вернулись из штатов, началась реабилитация. Родители опять были вместе, но я ещё столько раз видела, как мама плачет. Они привозили братьев каждый день. Они поддерживали меня. Веселили. Тима рассказывал, какого это пойти в первый класс. Жаловался на уроки. А потом они уходили. А я мечтала уйти с ними. Своими ногами. Встать и пойти. Но не могла. Любое движение было пыткой. Сначала мне даже они не давались, но я не могла сдаться. Я хотела не просто жить. Я хотела ходить. Я хотела бегать. Не отставать от братьев. Мечтала пойти в школу. Лазать по деревьям. Играть в догонялки. Мне было почти семь. И мне столько ещё надо было сделать в жизни. Я мечтала погулять по улицам Берлина и Лондона. Полазить по горам Шотландии и равнинам Ирландии. Пройтись по Нью-Йорку. На своих двоих. Мне надо было столько увидеть! Шли недели, но ничего не менялось. Я начала сдаваться. Я не хотела никого видеть. Я завидовала братьям. Я их ненавидела. И родителей тоже. Но именно в этот день, как знак, я впервые смогла пошевелить ногой. Совсем немного. Через боль, но я смогла! Сначала были упражнения на кровати и тренажёрах. Разминки. Первые шаги. Андрей тогда всегда был рядом. Он заменил мне вечно рыдающую мать и винящего себя отца. Помогал мне вставать. Идти. Шаг за шагом. Всегда держал. Когда падала — поднимал. Поддерживал. Обещал, что я обязательно буду бегать. Я верила ему. Двенадцатилетний брат был единственным, кто верил в меня. И я пообещала, что пойду ради него. Сначала с костылями. Потом с тростью. Через год после выписки я начала бегать. К тому моменту, как вышла из больницы, я уже знала лучше многих других, что такое боль, ужас, измена, разбитое сердце, предательство, смерть. В семь лет я знала и понимала больше, чем большинство людей узнают за всю жизнь. Когда мне было пять, Диана Дикая умерла. Вместо неё вернулась Даня. Которая ненавидела розовый цвет и платья. Которая поклялась себе, что никогда не станет такой слабой, как мама. Что никогда…

Я не говорю остального. Не могу сказать, что поклялась никогда не любить, чтобы не позволить кому-то втоптать меня в грязь, как отец сделал это с мамой. Как и не рассказываю о том, что до сих пор не смогла простить родителей до конца.

Мужские руки крепче сжимают меня. Из его груди вылетают какие-то хлипкие звуки. Поднимаю голову, но Егор толкает меня на себя, не позволяя этого сделать. Периодически он коротко вздрагивает. Нас обоих колотит. Его пальцы судорожно сжимают футболку на спине.

— Блядь, Диана. — выдыхает хрипом. — Диана… Моя Диана… Я… Блядь… Диана… Ты… Блядь…

Сворачиваюсь калачиком у него на руках, продолжая дрожать. Но слёзы, наконец, заканчиваются. Закрываю глаза, дробно дыша. Нос заложен. Глаза жжёт. Веки опухли. Ткань липнет к телу. Пальцы не слушаются. В горле застрял ком.

Ещё долгое время так и сидим в тишине, разрывая её только натужными необходимы вдохами и выдохами. Сердца притихают за рёбрами.

Егор поднимает руки, и я слежу за его резкими движениями. Он рывками растирает лицо, прячась в ладонях. Трёт глаза. Вдыхает. Опять проводит по щекам. Выдыхает. Опускает на меня взгляд. Белки красные. Ресницы влажные. На щеках тёмные мокрые мазки.

Подскакивая вверх, сжимаю его лицо непослушными руками.

— Егор, ты… плакал? — шепчу, не веря в реальность происходящего.

— Прости, Диана, за это. Много лет меня ничего не трогало. Ничего в жизни так не рвало на ошмётки. Ни когда отец бил, ни когда мать ушла. Только потеря брата… Никогда не было так больно. За тебя. За ту маленькую девочку, которую убил чужой эгоизм. Теперь я понимаю, Котёнок. Всё понимаю. Я безмерно восхищаюсь тобой. Твоей силой. Твоим неумением сдаваться. Способностью справляться в самой поганой ситуации и побеждать. Ты нереальная. Ты, Диана… — проводит ладонями по лицу и зажмуривается. — Блядь, не так всё должно было быть.

— Егор, не надо. — прошу сиплым полушёпотом. — Не жалей меня.

Он обнимает за плечи. Гладит пальцами по скуле.

— Не жалею, Диана. Это не жалость. Это любовь.

— Что? — не веря своим ушам, закрываю глаза.

— Я тобой восхищаюсь. Я тобой горжусь. Я тебя бесконечно люблю.