Дикарка для Хулигана

Глава 60

Правда спасёт или убьёт?

— Были у Дани? — спрашиваю, как только в дом входит Никита. Он хмуро кивает, вешая байкерскую куртку в шкаф. — Без изменений? — с тем же беспокойством высекаю, хотя ответ и сам знаю.

После заявления папы, что Егор бросил Диану и уехал за границу, она вернулась в его квартиру и научилась делать вид, что всё в порядке. Не знаю, кого она пытается обмануть: нас или саму себя. Ведёт себя так же, как раньше, до встречи с Горой. Словно его никогда не существовало. Сестра перестала вообще о нём говорить. Иногда и вовсе вид делает, что не понимает, о ком речь. На отлично закрывает все предметы во время сессии, пусть и много пропустила. Улыбается, смеётся, ходит гулять. Казалось бы, надо радоваться, что она смогла это пережить, вот только нихрена это не так. Все улыбки фальшивые. Спокойствие наигранное. Смех напряжённый. Движения неестественные. Но самое страшное — пустота в глазах. Будто там вообще ничего за ними нет.

Глаза — зеркало души.

У нашей младшей сестрёнки больше нет души. Она будто выгорела изнутри, и существовать осталась только пустая оболочка.

Шумно втягиваю носом воздух и даю векам опасть вниз.

Мы должны узнать правду, но родители продолжают гнуть версию, что Северов свалил из страны, но они не знают причину. Единственное, чего удалось добиться, так это то, что лезть нам в это не стоит, чтобы не сделать хуже.

Да куда же, блядь, хуже?

Я не знаю, поверила Диана в это или решила, как и большинство из нас, что Егор умер, но страх, что она рано или поздно что-то сделает с собой, с каждым днём всё крепче. После той ночи, когда мы все звонили, а она не отвечала, и я приехал к ней, застав в ванне в бессознательном состоянии, меня не отпускает предчувствие чего-то пиздец какого ужасного.

Проще было бы заставить её вернуться домой, но она наотрез отказывается. Только если запереть её в комнате, но и это не вариант.

Оборачиваюсь на отцовский голос и кивком головы указываю Нику на входную дверь. Оказавшись на улице, нервно затягиваюсь никотином.

— Ты веришь, что он мог просто исчезнуть? Вы же лучше всех Гору знаете. Мог просто свалить и не дать знать Дане, что он жив?

Никита тоже закуривает, выпускает в застывший горячий воздух сизый дым, глядя, как тот медленно расползается в пространстве. Делает ещё затяжку и качает головой.

— Не верю.

— Я тоже. — с яростью выпаливает Макс, подходя сзади. Удивляет меня своим заявлением, потому что, несмотря на то, что Диана с Егором уже несколько месяцев жили вместе, он всё равно с опаской относился к их отношениям. Он единственный, кто не мог их принять до конца, хотя открыто об этом не заявлял. Второй близнец тоже щёлкает зажигалкой. Дёргано проводит ладонью по шевелюре и поворачивается ко мне, глядя в глаза. — Блядь, Андрюха, не верю, что он вот так свалил, какая бы причина у него не была. Как бы я не относился к тому, что Данька с ним, только слепой не заметит, что у них реально любовь. Они, мать вашу, всё время вместе. В универе он ей на каждом перерыве звонил. Не может пацан, который так себя ведёт, просто взять и исчезнуть. Он же знает, что будет с Даней.

— В то, что он отчалил на тот свет, я тоже не верю. — вставляет Никита.

Устремив взгляд над кронами деревьев, делаю последнюю затяжку и подвожу итог:

— Мы должны найти его до того, как Диана сделает что-то с собой.

Никто мне не отвечает, потому что оба знают, что рано или поздно она сломается. Нельзя быть сильной всегда. Всего один момент слабости может стать фатальным.

В течении недели мы с братьями стараемся добиться чего-то от родителей, но проще убиться головой об стену, чем узнать что-то у них. Я еду к папиному однокласснику, работающему в ментовке. Если кто-то что-то знает наверняка, то только он.

Здороваемся с ним, как родные. Обмениваясь рукопожатиями, похлопываем друг друга по плечам. Покончив с формальностями, перехожу сразу к делу.

— Дядь Дим, я к вам не просто так.

Он жестом тормозит меня, выставив ладонь.

— Знаю, Андрей. Но помочь ничем не могу.

Сжав кулаки, планомерно выдыхаю, чтобы продолжать без лишних эмоций.

— Почему? Вы же знаете наверняка. Если он и уехал из России, то вы должны знать причину. Он жив вообще? — сыплю вопросами на нервах, пусть и собирался задавать их по одному.

Мужчина глубоко вдыхает и вытаскивает из шкафа два стакана и бутылку коньяка.

— Ты за рулём? — выбивает, стоя спиной ко мне.

— Да.

Он молча ставит один стакан обратно, закрывает шкаф, наливает янтарную жидкость в прозрачный бокал, делает большой глоток и только после этого поворачивается.

— Витя напрочь запретил говорить. Я не имею права влезать в ваши дела. И я уважаю решение друга и поддерживаю его в том, что лучше Диане думать именно так.

Блядь, да что такого ужасного он сделал, что Дане лучше думать, что любимый человек предал?

Крепче сдавливаю пальцы и челюсти.

— Он жив? — холодно скрежещу, не теряя зрительной связи.

Если не получается с папой, то придётся дожимать его друга, хотя, уверен, просто это не будет. Но я должен помочь сестре, даже если мне придётся его пытать или ползать на коленях.

Он шумно вздыхает и отводит глаза куда-то мне за спину. И, сука, молчит.

Срываюсь с места, собираясь его встряхнуть, но вовремя торможу себя. Останавливаюсь в полуметре от мужчины, продолжая скрипеть зубами.

— Дядя Дима, пожалуйста, скажите мне правду. У вас же тоже дочка, немногим старше Дианы. Вы бы хотели, чтобы она так же страдала, веря, что её предал близкий человек? Не зная, что с ним случилось. Неизвестность…

— Хуже смерти. Знаю, Андрей. По работе мне часто приходится сталкиваться и с тем, и с другим. Но именно первое ломает слабых. Сильные справляются с каждым вариантом. Диана сильная. Даже маленькой девочкой справилась с тем, с чем не справлялись многие взрослые. И сейчас сможет.

— Не сможет! — рявкаю, потому что, сука, страшно потерять её. — Она не справится. Уже не справляется. Скажите уже хоть что-то!

Только теперь он переводит взгляд на моё лицо. Какое-то время внимательно вглядывается, будто оценивая правдивость моих слов. Залпом приговаривает содержимое стакана и только после этого говорит:

— Лучше бы он её предал.

И это, мать вашу, единственное, чего мне удаётся от него добиться. В то, что он тупо уехал мы с братьями и так не верили, но сейчас только укрепились в своём мнении.

Но какие тогда варианты? Смерть? Больница? Тюрьма? Что могло произойти? Почему он не прислал Даньке хоть какую-то весточку?

Мы опять принимаемся тормошить родителей, но папа непреклонен, а мама впадает в истерику, когда Тимоха на эмоциях орёт:

— Если вы не скажете правду, то Даня вены вскроет!

Дни неумолимо продолжают утекать, а мы так глупо теряем драгоценное время. Наступает лето. Начинаются каникулы. Даня приезжает к Аресу, но только рано утром, пока все спят. Она будто не выдерживает, когда рядом больше одного члена семейства за раз. В дом никогда не заходит. Сразу направляется к вольеру. После пробежки закрывает его и прыгает на свой Кавасаки.

Сегодня я караулю её возвращение из парка. Они вбегают с собакой. Сестра видит меня, но даже улыбка её ледяная. Проходит мимо, запирает вольер, ещё раз чешет пса и только потом поднимает лицо.

С трудом сдерживаю скулёж, который зарождается в груди. Я, сука, не могу её видеть такой. Она ещё сильнее похудела. Скулы обострились, ключицы выпирают, под глазами огромные чёрные круги, что говорит о том, что она почти не спит.

Я не делаю попыток обнять её или поддержать любым другим способом. Ей это не поможет, а слова только глубже ранят.

— Привет, сестрёнка. — натягиваю на лицо улыбку.

— Привет. — отбивает, улыбнувшись всего на секунду, но тут же опускает уголки губ вниз, словно не может держать их поднятыми, будто ей тяжело это даётся. В ней всё меньше живых эмоций с каждым ускользающим днём. — Ты чего не спишь? Тебе на работу ещё рано. — как бы между прочим подмечает.

— Хотел с тобой поговорить. Пойдём домой. Выпьем кофе. — предлагаю, но ответ уже знаю.

Диана качает головой и отказывается.

— Не хочу. Давай в другой раз поговорим. У меня сегодня дел много.

Я не спрашиваю, что у неё за дела. Учёба закончилась. Работы у неё нет. Сестра просто хочет уйти от разговора.

Шагаю к ней, но она отступает. Кажется, что боится прикосновений. Замираю, но ловлю её ледяные пальцы. Данька вздрагивает и делает попытку вырвать руку. Сдавливаю сильнее, не отпуская. Чувство такое, что если выпущу — исчезнет.

— Диана, на счёт Егора…

Она скрипит зубами и вырывает руку.

— Не надо, Андрей. Я смирилась. — выбивает холодно, но я замечаю, как дрожат пальцы и губы.

Я хочу хоть что-то сделать, чтобы облегчить её боль, поэтому говорю то, что не должен был. Просто не успеваю тормознуть.

— Я говорил с дядей Димой. Егор тебя не бросал.

Она только грустно хмыкает, смотрит мне в глаза впервые за всё время со дня рождения и отсекает:

— Я знаю. Он умер. А теперь мне пора.

Её заявление меня парализует. В ступоре смотрю, как младшая сестрёнка выезжает со двора, а сам, сука, даже вдохнуть не могу. Лёгкие просто не раскрываются. Она сказала это так спокойно, будто не только уверена в этом, но и так просто смирилась. Я то знаю, что это не так. Сейчас в ней перегорают последние искры, и скоро Диана потухнет навсегда. Если и не покончит с собой, то как минимум потеряет интерес к жизни. Это страшнее смерти.

Как только на лестнице появляется папа, становлюсь перед ним, перекрывая проход.

— Доброе утро, сын. — как ни в чём не бывало здоровается. — Пройти можно?

Складываю руки на груди, всю решимость добиться от него ответов во взгляд и интонации вкладываю.

— Я говорил с Даней. Она думает, что Егор мёртв. Это так?

Отец делает попытку меня обойти, чтобы избежать разговора, который, по его мнению, является пустым и бессмысленным, но я сдвигаюсь вместе с ним.

— Андрей, хватит этого детского сада.

— Согласен, папа. Хватит. — скрежещу челюстями, не намереваясь сдаваться. — Просто скажи мне правду. Я знаю, что ты молчишь, потому что думаешь, что так будет лучше для Дианы, но нет. Ей не лучше, пап. Тебе она не верит. Или ты ждёшь, пока она перестанет ждать и надеяться? Ты хоть представляешь, что с ней будет, когда она потеряет надежду и смысл жить?

Отца передёргивает. Он перестаёт пытаться дойти до кухни. Прикрывает глаза и рвано вдыхает.

— Андрей, я могу сказать ей, что Егор погиб. Думаешь, так будет лучше?

Не зная, что ему ответить, тупо сдвигаюсь в сторону. У самого, сука, глаза жжёт солью от боли за младшую любимую сестрёнку.

Неужели это правда? Он погиб? Станет ли ей легче, если она получит подтверждение своим словам? Нет. Но и продолжать жить в неизвестности тоже не вариант. Папа надеялся заявлением, что Гора её оставил, добиться от Даньки ненависти, но она просто не поверила в это. Видимо, не зря. Но как я могу забрать у неё последнюю надежду?

— Не могу. Не могу, блядь. — толкаю губами почти беззвучно.

Следующие пару дней веду себя почти как Даня. Почти не ем и крайне мало говорю с кем-либо. Всё думаю, как преподнести ей, что её любимого человека больше нет в живых, но ничего путного в голову не приходит. Всерьёз задумываюсь притащить её домой и запереть в комнате, чтобы быть уверенным, что она ничего с собой не сделает, когда узнает правду.

— Андрюха. — кладёт ладонь на плечо Тим. — Есть разговор.

Поднимаюсь с кресла и иду с братом в его комнату. Он садится за комп и включает, судя по качеству съёмки, запись с телефона.

Всматриваюсь в экран, мало что понимая. Перевёрнутая машина, куча ментов, скорые, зеваки. Когда видео заканчивается, Тимоха поворачивается ко мне, явно ожидая какой-то реакции, но без понятия, как я должен на это реагировать.

— Что это? — высекаю потерянно.

Брат вздыхает и что-то быстро набивает на клавиатуре, открывая технические характеристики видеозаписи. Пальцем тычет в дату съёмки, дату публикации и дату удаления. Рвано тяну кислород и больше не выдыхаю. Шестерёнки в мозгах начинают быстро вращаться, обрабатывая полученную информацию. Догадки начинают сыпаться одна за другой, но никакой ясности пока нет.

— Точнее. — скрипом выпаливаю.

Тим полностью поворачивается ко мне и скороговоркой сечёт:

— Информации в инете почти нет, что очень странно. Такая ужасная авария, а перед ней была погоня. Смотри. — приближает машину, указывая курсором на дырки в измятом корпусе тачки. Что-то ещё набивает, настраивая картинку. Понимаю, что это дыры от пуль. — Как могла такая информация нигде не засветиться? Это было в ночь нашего дня рождения. Егор звонил Диане за пару часов до этого. Он сказал, что его отец в больнице, а потом пропал. Ни о Горе, ни об аварии ничего не известно. Все видео, которые публиковали люди в соцсетях, подчищались очень быстро. — опять открывает окно и указывает на дату появления и удаления видео. Разница всего в семь минут. — Кто-то старался это скрыть. Но кто, зачем и почему — неизвестно. Но самый главный вопрос: связан ли с этим Егор? А если связан, то как?

Задумчиво чесанув подбородок, продолжаю раскручивать эту версию. Реально, это слишком странно. Как могла такая авария, так ещё и со всеми вытекающими, не засветиться в новостях? И почему сразу исчезала из интернета?

— Тим, а как ты это нашёл? — взглядом указываю на экран ноутбука.

Брат растягивает свою снисходительную лыбу, которая говорит, что мне не стоит знать, каким образом он находит ту или иную информацию.

— Андрюх, мне почти два месяца понадобилось, чтобы докопаться до этого. Ты видел, сколько там было людей с телефонами, которые снимали? — киваю. — И вскрыть я смог только одно удалённое видео.

Прошагав к окну, едва сдерживаюсь, чтобы не закурить прямо в доме.

Вдыхаю немного влажный воздух и, приняв решение, поворачиваюсь к младшему брату.

— Можешь найти что-то ещё? Влезть в полицейскую базу? Будем отталкиваться от того, что Егор и авария связаны, и копать в этом направлении.

Тих хмурит лоб, сводя брови к переносице. Пальцами в воздухе стучит, будто по клавиатуре бьёт, а это значит, что он нервничает.

— Братиша, если я полезу дальше, то это уже уголовка будет. Боюсь, что ментовская база нам ни о чём не скажет, а копаться у фейсов слишком рисково, но я сделаю всё возможное, чтобы помочь Дане.

И сам знаю, что это риск, поэтому прошу брата этого не делать. Тогда нихеровый такой шанс будет, что я потеряю обоих младших, а этого никто из нас точно не переживёт.

Вот только ещё через несколько дней Тимофей вываливает на меня такой объём информации и подробностей, что я даже переварить её разом не способен. По спине протекает озноб, а следом и холодные капли пота. Дышу на надрыв, так, будто несколько километров бегом преодолел. Единственное, что тогда имело важность, у него спросил.

— К фейсам влез?

— Пришлось.

— Не спалят?

— Я все хвосты подчистил. К тому же ничего не качал, а только просмотрел.

Наверное, стоило бы радоваться, что младший брат охеренный хакер, но вот вместо радости постоянная тревога дерёт. А ещё я без понятия, что делать с тем, что я узнал сегодня. До вечера я точно не выдержу.

Даже не надев мотоэкипировку, как есть, в футболке и шортах прыгаю на байк и еду к отцу. Без приветствия вываливаю ему всё.

— Диана не должна знать правду. — всё, что говорит папа.

— Ты совсем больной?! — от шока криком на отца срываюсь.

— Ты хочешь, чтобы она сломала свою жизнь? — холодом обдаёт, но мне похуй.

— Пусть лучше сломает, чем оборвёт!

Все попытки родителя вразумить или остановить меня не имеют воздействия. Я просто должен рассказать сестре правду, а что с ней делать, пусть решает сама. Так у неё будет хоть одна причина продолжать жить.

Нарушаю все правила дорожного движения и скоростные режимы, но чувство такое, что на счету каждая секунда. Будто любое мгновение может стать решающим. Последним… Эта херня с самого утра где-то глубоко внутри подтачивала, а теперь уже к горлу подобралась. Накрывает, сука, крепче обычного. Даже руки, мать вашу, трусятся. Надеюсь только на то, что причина этого в том, что я узнал, а не в дерьмовом предчувствии.

Бегом взлетаю на третий этаж, не делая ни единой попытки отдышаться от бега и эмоций. Звоню в дверь, но она не открывается. Диана всегда открывала в течении тридцати секунд. У меня внутренний таймер установлен от момента нажатия кнопки до щелчка замка.

Время выходит. Зажимаю кнопку, одновременно лупя ладонью по дверному полотну. Тишина.

Страх не просто поднимает голову, а перенимает на себя основную роль. Не только пальцы, которыми выбиваю из кармана ключи, трясутся, но и всё тело. Отпираю замок и толкаю дверь. Не разуваясь, мчусь на кухню, в зал, в обе спальни, но Дани нигде нет.

Перед дверью в ванную замираю, не решаясь потянуть её на себя. Всё ещё перед глазами стоит картина, когда я в прошлый раз вот так же входил. Тогда удалось избежать самого ужасного, но получится ли теперь?

— Даня, не делай глупостей. Пожалуйста, сестрёнка.

Всего на мгновение глаза закрываю. Судорожно вдыхаю. Затаив дыхание, шагаю в тёмную комнату.

Мрак такой, что даже очертания предметов разглядеть не удаётся. Делаю шаг назад и бью по выключателю. Свет слепит ужасом, когда поворачиваюсь в сторону ванны. Она пуста. Выдыхаю, но облегчения не испытываю.

С той же трясучкой вытаскиваю телефон и набираю номер сестры.

— Абонент вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позже.

Это я слышу как минимум раз пятьдесят, пока хожу по пустой квартире. Если Диана не здесь, то может быть с подругой. Набираю её номер, но в голосе девушки явное удивление, когда спрашиваю о сестре.

Наяриваю всем братьям, маме, папе, но никто не в курсе, были ли у Даньки какие-то планы на сегодня. Вчера её опять навещали близнецы, но всё было как всегда.

— Твою мать, Даня! — рявкаю в коридоре, опять входя в спальню. — Где ты?

Осматриваю пространство комнаты, понимая, что что-то не так. Что-то изменилось, но я не могу понять, что именно. Косым шагом подхожу к шкафу и дёргаю ручку. Сердце падает вниз, переставая выдавать необходимые удары.

Полки с одеждой полупустые.

Только теперь понимаю, что меня насторожило. Ни расчёски, ни зарядки, ни заколок для волос нет. На скорости перемещаюсь в ванную. Шампуни и прочая хрень отсутствуют.

Кроет ещё больше. Трясёт сильнее. За каркасом всё острее ощущается давление. Мотор гремит на пределе возможностей.

Она уехала с квартиры. Но куда? Зачем? Почему сейчас? Именно в тот день, когда появилась зацепка.

В кухне замечаю на столе лист бумаги, сложенный вдвое. Заставляю себя взять его и развернуть, но пальцы так дрожат, что я дважды роняю его. Закрыв глаза, глубоко дышу, чтобы хоть немного успокоиться.

Поднимаю лист с пола и разворачиваю. Аккуратный, тонкий, но дрожащий почерк сестры опознаю без сомнений. В некоторый местах буквы смазаны каплями. Уверен, что они солёные.

Читать пиздец как страшно. Головой понимаю, что для того, чтобы прекратить существование, вещи не собирают, но всё равно боюсь, что это прощальная записка.

Первые же слова подтверждают мои догадки.

Андрюша, я знаю, что ты сделал себе дубликат ключей, поэтому пишу записку именно тебе. Уверена, что ты первый придёшь. Надеюсь, что ты сможешь принять моё решение. Я больше не могу оставаться в квартире Егора, но и домой вернуться тоже не могу. Слишком много воспоминаний. Слишком больно даже в этом городе находиться. Иногда мне кажется, что куда бы я не пошла или не поехала, мы везде были вместе. Каждая улица хранит воспоминания о человеке, который сделал меня такой счастливой, а потом лишил всего разом.

Извини, что не попрощалась лично, но тогда вы бы меня не отпустили. Прошу, постарайтесь подружиться с Аресом и бегайте с ним. Он очень любит это. И Бублика не обижайте. Секрет в том, что ему нравится, когда ему гладят подушечки на передних лапах. Поэтому он никогда не царапает меня. Вот я раскрыла нашу с ним тайну.

Опустив веки, хлипло вдыхаю. Перед глазами вижу, как сестрёнка улыбается, когда пишет это. Но улыбка всё равно грустная.

Вынуждаю себя продолжить читать. Лучше бы я этого не делал.

Умоляю, не злитесь на меня. Я вас всех очень сильно люблю. Скажи это остальным. И постарайся сделать так, чтобы они поняли, почему я так поступила. Не старайтесь найти меня. Я позвоню сама, как только пойму, что пришло время. Я выживу. Обещаю.

Люблю тебя, братик. Твоя ненормальная братишка.

Влага переполняет глаза, когда понимаю, что всё же потерял сестру. Когда она уехала? Вчера вечером? Ночью? Утром? А что, если уехала всего час назад? А я просто не успел её остановить?

Чёртова слеза всё же скатывается по щеке, но сдержать её я не стараюсь.

— Я понимаю тебя, Диана. — беззвучно губами выталкиваю слова, сминая в кулаке лист. — Я знаю, какого это, когда разбивают сердце.

Только на выходе замечаю ещё одну записку на обувной полке. Эта буквально залита слезами, но слова всё равно читаемые. Знаю, что предназначается она не мне, но должен понять, почему именно сейчас.

В ней всего четыре слова. Уверен, что понять их смысл может только тот, кому она предназначается.

Я тоже тебя отпускаю…

Больше книг на сайте — Knigoed.net