Дикарка для Хулигана

Глава 27

Поднимаясь выше

Сползая спиной по эмали, ногой поддеваю вентиль. Вода реально чуть теплее комнатной температуры. Дианку мелко потряхивает. То ли от холода, то ли от сокрушительного оргазма ещё не отошла.

Поднимаясь выше, усаживаюсь поудобнее. Прижимаю к себе девушку максимально близко и крепко. Одной рукой над верхними полушариями груди. Второй — за рёбра поперёк живота.

Напугала она меня нехило. И не только, когда начала реветь, трястись как припадочная и перестала вообще что-либо соображать. И это её: я тебя очень… И до этого же кричала… Заметил, как она запнулась на слове, а потом заявила, что солгала.

Наверное, стоит перестать отрицать очевидное и принять то, что нихера это не аномальная тяга, а самая что ни на есть настоящая любовь. Но тоже, блядь, аномальная. Сука, да не бывает же с первого взгляда.

Опустив веки, сильнее сдавливаю Диану.

Я должен найти в себе силы не только принять её правду, но признаться Дикарке. Вот только, вашу налево, не знаю как. Я опять сорвался. Знаю, что надо сделать, чтобы на время утихомирить монстра, но ни один из привычных вариантов мне больше не подходит. Есть одна мысль, но необходимо обдумать её на свежую голову, когда буду один. После сегодняшнего дня не стоит спешить с принятием решения.

— Егор. — шуршит Ди, откинув голову мне на плечо.

Открыв глаза, ловлю её встревоженный взгляд. Наклонившись, на несколько секунд обжигаюсь её персиковыми губами.

— Что, Котёнок? — отбиваю тихо, переведя дыхание.

— Почему ты попросил меня остаться? Ты же даже не позвонил. Сказал, что время надо, а потом…

Со свистом выдохнув переработанный кислород, заталкиваю новую порцию. Подбиваю подбородком её голову, вынуждая откинуть её вперёд. Перебрасываю длинные чёрные волосы на одно плечо, открывая шею и тонкую спину с выпирающими косточками позвонков. Пробегаю по ним губами. Тащусь от того количества мурашек, которыми покрывается Дианка. Кладу подбородок ей на макушку.

— Собирался позвонить. Думал, смотаюсь быстро в клинику, заберу бумажки и наберу тебя. Когда уже уходил, приехала первая машина скорой. Привезли женщину. Всю в крови. Открытый перелом голени. Разбитая голова. — сглотнув горький ком, отключаю эмоции.

— Разве частные клиники принимают пациентов без подписания договора на оказание услуг? — шелестит, потираясь головой о мой подбородок.

— Обычно нет. Есть те, которые заключают контракты на оказание необходимой помощи "экстренным". Авария, несчастный случай, инфаркт, аппендицит… Короче, всё то, что требует немедленного хирургического вмешательства. Они проходят по "полису" и не платят за первую помощь. Как только удаётся их стабилизировать, перевозят в гос. больницу. За счёт такого контракта снижаются налоги, что куда выгоднее, чем тянуть деньги с людей. — невесело хмыкаю.

Отец надеется, что я стану точной его копией. Что пойду работать в его клинику по окончании ординатуры. А потом унаследую больницу. Зря надеется. Я собираюсь помогать людям не за деньги. Жить я, конечно, привык "на широкую ногу", а у врачей зарплаты смешные. Поэтому начинаю задумываться открыть какой-нибудь небольшой бизнес, способный утолить минимальные потребности. К тому же…

Смотрю на притихшую Дикарку и понимаю вдруг, что не вижу себя в будущем отдельно от неё. За несколько дней она плотно вплелась в мою жизнь. Неразрывно. Если попробую её вырвать, то вся моя жизнь превратится в разодранные клочки существования.

Скольжу губами по гладкой шее и пульсирующей венке, крепче сдавливая её хрупкое тело. Забиваюсь кислородом.

— Я едва взглянул на каталку. Но следом влетела ещё одна бригада скорой помощи. Машины приезжали одна за другой. Врачи сразу же приступили к операциям тех, кто без них не выживет. Медсестёр и санитаров не хватало даже на то, чтобы перевязывать раны. Я остался, чтобы помочь. До вечера перевязывал, опрашивал, брал анализы, выписывал рецепты. Бегал туда-сюда, как проклятый. Палат, медперсонала, коек критически не хватало, поэтому после оказания первой помощи людей, которых можно было транспортировать, перевозили в другие больницы. Некоторых отправляли домой. Я собирался уже уходить, но в коридоре сидел мужчина. Я перевязывал его несколько часов назад. — скрипнув зубами, сжимаю челюсти. — Сука, лучше бы я просто прошёл мимо. Не смог. Остановился. Он спрашивал про свою жену. Сказал, что нигде не может её найти. Никто ничего не говорит. Только просили ждать новостей. Я как раз нёс бумаги отцу. Согласился посмотреть. Оказалось, — прочищаю забитое тяжестью горло от этих воспоминаний, — его женой была та женщина, которую привезли первой. Она умерла через двадцать три минуты после начала операции. А я, блядь, не мог ему этого сказать. Меня будто парализовало. Он с такой надеждой на меня смотрел, что я просто, блядь, не мог её забрать. Чувствовал себя последним трусом.

Как? Как, блядь, можно сказать человеку, что за те часы, которые он сидел в коридоре, его жена уже остыла и начала коченеть? Что её больше нет?

— Егор, не рассказывай, если не хочешь. — оборачиваясь, тихо просит Ди.

Толкаю её на себя, прижимаясь губами к влажному виску.

— Порядок. — вдох-выдох. — Я сказал ему то же самое, что и остальные: ожидайте, я уточню. Я знал, что его жены уже нет. Пошёл к хирургу, который её оперировал, и попросил сделать это за меня. Я, сука, даже не нашёл в себе сил выйти из кабинета. Тот мужчина… Он так отчаянно кричал. Столько боли было в его крике, Ди. А я, блядь, тупо стоял. Ничего не делал. Не знал, что сказать. Что сделать. Чем помочь. Как можно утешить человека, который только что потерял того, кого любит.

Я не говорю Диане того, что в тот момент думал о том, что только что умер не один человек, а сразу два. Умалчиваю о том, что представлял, что бы чувствовал сам, если бы потерял её. Одна мысль об этом вызывала и во мне желание закричать, взвыть, расшибить кулаки в мясо.

— Она была одной из двух погибших в этой ебаной аварии. Именно это меня так подкосило. Я даже не звонил тебе, потому что не хотел, чтобы ты видела меня таким разобранным, Диана. Но как только услышал твой голос… Когда обнял… Не смог отпустить. Повёл себя как трус и слабак, но просто, сука, не хотел оставаться один и опять переживать весь этот пиздец. Хотел отвлечься, чтобы не вспоминать надежду в его глазах и боль в крике. Извини, что вываливаю всё это на тебя.

Она рывком оборачивается и становится на колени. Сжимает ладошками моё лицо. Гладит. Скользит руками за шею и прижимает мою голову к своей груди. Шепчет что-то успокаивающее, нежное, тихое, но такое важное и согревающее. И дело даже не в словах, а в интонациях, которыми они сказаны. В тепле, которым они пропитаны. В смысле, вложенном в них.

Несмело обнимаю её спину. Выдаю нужду в ней. Зависимость в её близости. Выказываю слабость. Но снова переживая тот момент, будто вместе с ним умираю. Это была агония.

Стабилизировав сорванное дыхание и взбеленившееся сердце, толкаю хрипом:

— Как я собираюсь стать нейрохирургом, если даже не смог сказать мужику, что его жена умерла? Я же понимаю, что не всегда можно что-то сделать. И мне придётся отключаться, чтобы не свихнуться.

— Егор… Егор… Егор… — трещит Ди, гладя по голове. — Тебе всего двадцать. Ты только на третьем курсе. У тебя ещё будет время. Ты совсем не трус. И не слабак. Любой человек растерялся бы на твоём месте. Это значит, что ты не бесчувственный. Что у тебя доброе сердце. Не вини себя, Егор. Не надо. Ты всё равно ничего не мог сделать. Ничем не мог помочь. Она уже умерла. Уверена, что не каждый опытный врач может без эмоций оповестить человека, что его близкого больше нет. Постарайся не зацикливаться на этом.

Уткнувшись носом во впадинку на её шее, вдыхаю пряный запах своей Дикарки, понимая, что меня реально начинает отпускать давление, которое всё это время размазывало внутренности.

Диана права: я нихера не мог сделать. Наверное, дело всё же не в том, что я ощущал себя беспомощным и бесполезным, а потому, что на ментальном уровне ассоциировал себя с тем мужчиной. Блядь, оказывается, что потерять Дикарку для меня самый большой страх.

Сгребаю девичье тело в охапку и поднимаюсь на ноги. Она вскидывает на меня лицо. Кладу ладонь ей на щёку, убирая с лица мокрые пряди.

— Спасибо, Ди. За всё.

Девушка улыбается и накрывает мою руку своей. Переводит к губам. Целует каждый палец, а глазами столько выдаёт, что я начинаю задыхаться.

— Давай мыться и вылезать. Завтра вставать рано, чтобы успеть отвезти тебя в универ и самому не опоздать.

— Можно я тебя помою? — щебечет Дикарка, отпуская взгляд вниз.

— С этой задачей я научился справляться ещё года в три. — отрезаю грубо.

— Егорчик, — встаёт на носочки, обнимая за шею. Прижимается мягкой грудью, вызывая во мне новую волну похоти, — мне просто хочется тебя полапать. — смеётся мне прямо в губы.

— Тогда, Дикарка, — выставив между нами руки, складываю их вместе и потираю ладони с хитрой усмешкой, — мне придётся помыть тебя.

То, что называется мытьём, больше походит на прелюдию. Мы гладим, ласкаем, сжимаем. С такой интенсивностью втираем гель, что кожа краснеет. Окаменевший ствол вжимается вниз её живота, а Ди то и дело елозит по нему скользким от воды и пены телом.

— Всё, закругляемся. — шиплю, когда понимаю, что мы заигрались. Ещё немного и это перерастёт в очередной заход почти секса. — Пиздос, как я тебя хочу. — выдыхаю себе под нос.

В глазах Дианы загорается огонёк, который мне слишком знаком. Тянусь ей за спину и снимаю с держателя душевую лейку. Смываю с неё мыло и вынуждаю выбраться из ванной. Пока она кутается в полотенце и растирает волосы, наблюдаю за её действиями. Они пусть и резкие, но всё же женственные. Сколько бы она не искореняла в себе девочку, есть люди, у которых она врождённая. Неотделимая. Естественная. Природная.

— Голодная? — спрашиваю, натягивая штаны.

Дианка оборачивается, медленно таща вверх красные труселя.

Блядь, как же охеренно у неё получается меня соблазнять.

Скрежетнув зубами, выхожу из комнаты. На кухне закуриваю, открыв окно. Получив первую дозу никотина за последние несколько часов, ощущаю, как начинают расслабляться мышцы.

Девушка ныряет мне под свободную от сигареты руку. Обнимаю за плечи. Выпустив в воздух дым, целую в макушку.

— Замёрзнешь, Диана. На улице нихера не тепло, а ты только из ванной.

Так как уходить она явно не собирается, перемещаю руку и притягиваю лицом к себе. Быстрыми движениями растираю спину и плечи. Согреваю силой трения. Она прячет лицо у меня на шее, то и дело скользя по ней тёплыми губами. Обнимает за спину.

— Я знала, что ты не дашь мне замёрзнуть. — улыбается мне в плечо.

Сам растягиваю лыбу и тушу остаток сигареты. Закрыв окно, дёргаю нитку жалюзи.

— Есть всё же хочешь? У меня есть шницели и рис с овощами.

— Звучит соблазнительно. — смеётся Ди. — Уговорил.

Пусть у самого аппетита нет, всё же вынуждаю себя поесть, потому что эта Демоница напрочь отказалась ужинать в одиночестве.

— Ты так вкусно готовишь. Мне очень нравится.

Говорит абсолютно серьёзно. Понимаю, что это не лесть, поэтому принимаю похвалу лёгкой улыбкой.

Диана без слов убирает со стола и моет посуду.

— Ты вообще-то в гостях. — бурчу шутливо, пусть самого и прёт от того, что она не жеманничает и не выделывается.

А ещё вставляет то, что выглядит сейчас такой домашней. Будто всегда здесь была. Частью не только моей жизни, но и моего дома. В зелёной футболке, еле прикрывающей ягодицы. С мокрыми волосами. С ласковой улыбкой на пухлых губах.

Обнимая сзади, прижимаюсь телом к спине. Стояком к заднице. Она задирает голову назад и светится счастьем.

— Сделаешь чай? — киваю, поднимая уголки губ выше. — Зелёный есть?

— Есть, Дикарка.

Ставлю чайник и завариваю чай. Как только сажусь за стол, Дианка залезает мне на колени и обнимает, опустив голову на плечо.

Так, сука, хорошо и спокойно сейчас. Уютно и тепло. В последний раз я чувствовал себя настолько охеренно, когда Артём на моё четырнадцатилетние отвёз меня на пустынную трассу и впервые пустил за руль. А когда вернулись, заперлись в его комнате и играли в приставку до самого утра. Тогда он достал две бутылки пива и одну отдал мне. Дал ощутить себя взрослым.

Сейчас я чувствую себя так же. Будто вырос. Сам над собой. Над своими желаниями и страхами. Когда принял решение отказаться от клубов, баров, случайных связей ради таких вот моментов. Вместо того, чтобы тусить сейчас где-нибудь, тупо пить чай, обнимая Дианку, тихо урчащую мне в ухо.

Пока наш чай медленно стынет, разговариваем разом обо всём и одновременно ни о чём. Ди начинает зевать. Самого, несмотря на напряжённый день, начинает клонить в сон. Поднимаясь на ноги, прижимаю засыпающую девушку к груди. Она обнимает за шею. Целует в щеку.

За рёбрами разливается осторожное тепло. Лучик света в моей душе становится ярче и увереннее.

Несу её в спальню. Опускаю девушку на ноги. Сдёргиваю покрывало и, свернув, кладу на комод. Ловлю на себе хмурый взгляд синих глаз.

— Говори, Ди.

Вижу же, что есть что сказать.

Она опускается на постель и поворачивается ко мне. Тянет за руку, заставляя присесть напротив нее. Замираем. Она подворачивает губы и шумно вздыхает.

— Егор, я… Извини, если лезу туда, куда не должна, но я заметила, какой у тебя везде порядок.

Растерявшись от такого заявления, часто моргаю. Что такого ужасного в том, чтобы не разводить срач? А ещё понимаю, что не только в тумбочку она заглянула. Гашу злость на подходе. Не стоит опять поднимать эту тему.

— И? — толкаю несколько нервно.

Диана сглатывает и сползает глазами куда-то мне за спину.

— У тебя диссоциативное расстройство? — сечёт откровенно, врываясь глазами в мою душу.

Опустив голову, устало растираю ладонями лицо. Сжимаю пальцами переносицу и…

Начинаю ржать. Угораю так, что скулы сводит.

— Почему ты смеёшься? — возмущается, сжимая мои запястья.

— Потому что… Блядь, Ди… — рассекаю сквозь смех. — Нет у меня никакого расстройства. Просто люблю, когда всё на своих местах.

Она недоверчиво смотрит на меня. Со свистом вдыхает и подскакивает на ноги. Подбегает к столу, хватает подставку с ручками и карандашами и высыпает это всё на стол. Внимательно наблюдает за моей реакцией, чем вызывает новый приступ ржача.

— А если так? — меняет местами книги, перепутывает тетради.

А я могу только хохотать.

Если кто не в курсе, то одно из диссоциативных расстройств — маниакальная тяга к порядку. У каждого предмета должно быть своё место. Некоторые зацикливаются на количестве. Или на том, что у всего должна быть пара. В острых случаях человек просто не может не отреагировать, если его порядок нарушен.

— Блядь, Дикарка, да хоть так! — вытягиваю из комода ящик с носками и переворачиваю, вываливая на пол. — Будем продолжать разводить хаос или ляжем спать?

Со смехом тащу Дианку к себе и обнимаю. Ржу ей в волосы, перебирая пальцами мягкие влажные пряди.

— Я просто с детства привык к такому.

Конечно, если сравнивать мою квартиру и то, что я успел увидеть в её комнате, не удивительно, что её так бесит мой порядок.

— Я полная дура. — бубнит в грудную клетку, а я опять смеюсь.

— Ещё какая. Собери носки, а я разберу тот бардак, который ты мне на столе развела. Там вообще-то были подготовлены материалы, которые мне нужны завтра в универе.

— Извини.

— Извиняю.

Глядя на рассыпавшиеся ручки, не могу сдержать улыбку. Придумала же себе. Чтобы убедить её в том, что хоть в этом плане я нормальный, собираю их и возвращаю в подставку в произвольном порядке. Одни колпачками вверх, другие вниз. Вперемешку с карандашами. Ловлю её изучающий взгляд и опять хохочу.

— Расслабься, Ди. Обо всех моих заскоках ты уже знаешь. Сюрпризов не будет.

Быстро разгребаю бумаги и тетради. Закидываю нужные в рюкзак. Падаю спиной на кровать и рукой маню к себе Дикарку. Она ложится на бок, опустив голову мне на плечо.

— Не злишься? — тарахтит шёпотом.

— Не злюсь, Диана.

— Честно? — сипит недоверчиво.

Поворачиваю голову и смотрю чётко в синюю глубину. Целую кончик забавно вздёрнутого носа.

— Честно.

Только теперь она позволяет лёгкой улыбке коснуться её губ. Какое-то время целуемся, лёжа на кровати. Просто так. Без напора. Без подтекста. Просто потому, что хочется.

— Спать сегодня будем?

Ответом мне является громкий зевок. Ди прикрывает рот рукой и улыбается. А я вдруг понимаю, что хочу открыть ей ещё часть своего сердца. Дать немного больше.

Перекатываюсь через неё и выдвигаю ящик тумбочки. Откинув в сторону латексную причину её истерики, просовываю руку к задней стенке. Нащупываю тонкий картон. Сажусь и выставляю руку назад. Девушка, не заставляя себя ждать, подползает ближе. Передаю ей фотографию. Она какое-то время молча изучает её. Рассматривает. Сосредоточивает всё внимание на снимке. Я даже не дышу. Только мотор гремит на грани.

— Эта та фотография, которая была в рамке? — киваю коротко. — Это ты? — указывает пальцем на мальчишку со снимка. Хмурится. Качает головой. — Нет. Это ты. — палец замирает на полуторогодовалом пацанёнке, сидящем на руках у матери. — сглатываю. Вдох до боли. Выдох до капли. Кивок. — А это значит, твоя мама. Ваша… — поправляется, оценив общую картину. — Это твой старший брат?

— Да. — бросаю на выдохе.

Диана откладывает фотографию на тумбочку и забирается мне на колени. Обнимает. Слышу её дробное дыхание. Чувствую нестабильные удары сорвавшегося сердца.

— Что с ним случилось, Егор? — шепчет, копошась пальцами в волосах.

Выдохнув, отодвигаю её немного назад, чтобы иметь возможность видеть её глаза.

— Не знаю. Он ушёл, когда мне было четырнадцать. Через месяц после моего дня рождения. Больше я о нём ничего не слышал. Пытался найти, когда перестал злиться, что он бросил меня, но не смог. — скрежет зубной эмали перекрывает её натужный выдох.

Следующей фразой она выбивает из моих лёгких весь воздух. Сердечная мышца с протяжным визгом срывается вниз и замирает.

— Он ушёл потому что отец бил вас? — на её лице нет ни капли сомнения или жалости. Просто холодная констатация факта. Ей не нужен мой ответ. Она и так всё понимает. — Как зовут твоего брата? — сменяет тему, понимая, что слишком глубокие раны вскрывает.

— Артём.

— Ты не один, Егор. Я с тобой. Ты больше никогда не будешь один. Я всегда буду рядом. Обещаю.

— Я верю тебе, Диана. Я тебе верю.