Драйв

Глава 14

Turn My Head

Live

Забавно, как влечение подкрадывается к тебе незаметно. Эти тонкие мелочи, которые ты замечаешь, когда наблюдаешь за человеком. Его странности.

Например, как он постоянно откидывает со лба волосы, которые достают до ушей. Как он всё время отстукивает ритм по бедру средним и указательным пальцами. Как его губы изгибаются в улыбке каждый раз, когда я отпускаю шутку. Как он скрывает свои улыбки и прячет за ними свою правду.

Истинная красота Рида не поразила меня при первой встрече. Я была слишком зла на мужской род, чтобы заметить. Конечно, он был горяч, в этой слегка растрепанной, угрюмой, бунтарской манере. Но под поверхностью враждебности, которая играла между нами, мое любопытство росло.

Мы провели последнюю неделю, буквально живя на заднем сиденье машины Пейдж: споря, смеясь и разговаривая. Каждый раз, когда он говорил, я ловила себя на том, что наклоняюсь к нему ближе, становлюсь более вовлеченной, более очарованной… всё сильнее.

И довольно часто заднее сиденье ощущалось как наше пространство, закрытое пространство между нами двумя, пока Пейдж тараторила Нилу обо всем на свете. В некоторые вечера, как и в этот, Рид был на взводе после долгого дня, проведенного в своей пустой квартире.

Мы оба немного сходили с ума от рутины — только работа и никаких развлечений. Но Пейдж и Нил стали нашими спасателями. Даже если мы просто навещали друзей, брали еду навынос или катались по городу, это был глоток свежего воздуха среди серых будней.

Неугомонность и скука были пугающей комбинацией.

Но каждый раз, когда я смотрела направо, туда, где он сидел рядом со мной, и видела игривый огонек в его глазах, я знала, что он с таким же нетерпением ждал этого уютного пространства, как и я.

— Когда тебе вернут твой пикап, чувак? — спросил Нил с водительского сиденья.

— Через неделю.

Удивленная нотками разочарования в его голосе, я уставилась Нилу в затылок.

— Гипс тоже снимут? — Нил обратился к нему через зеркало заднего вида.

— Слава Богу, — пробормотал Рид. — Но я в долгу перед вами обоими за то, что позволили мне упасть к вам на хвост.

Пейдж обернулась через плечо и посмотрела на него.

— В любое время, серьезно. — Она одарила его своей материнской улыбкой, и он ответил ей тем же. Это было самое странное, что существовало между ними: искренняя дружба между двумя полными противоположностями.

— Ты пойдешь на концерт завтра? — спросил Нил. — Я пойду с тобой.

— Неа, — сказал Рид. — Мне надоело смотреть, как они играют без меня. Они справятся.

Нил кивнул, и Пейдж вмешалась:

— Вы всё равно куда-нибудь сходите вдвоем, хорошо? Мы со Стеллой работаем.

Рид кивнул, Нил сделал радио погромче, а мне стало тошно на душе.

Через неделю он снова станет свободным, и я гадала, что он будет с этой свободой делать. Я уже побывала на еще одной репетиции с Ридом, где он не принимал участия, и начала четыре разных черновика статей о «Мертвых Сержантах».

Если я не сидела рядом с ним на заднем сиденье машины Пейдж, то я писала статьи о его группе или приносила ему обеды, которые он принимал уже более благосклонно. Мы разговаривали, пока он ел. Я чувствовала облегчение от осознания того, что он не будет голодать в этот день. Общение между нами было легким, но становилось напряженным при затянувшемся прощальном взгляде у его входной двери.

Не было большой загадкой, почему я вдруг почувствовала потребность взглянуть на него, когда он не смотрел на меня. Я погрузилась в его жизнь, его привычки, его проблемы, в него самого.

Мне нужно было выбираться из этого, и быстро.

— Стелла! — позвала Пейдж с переднего сиденья, подмигнув мне.

Я улыбнулась, пока она выкрутила громкость и объяснила всем в машине:

— Это ее любимая песня.

— Серьезно? — спросил Рид, взглянув на меня. — The Cars⁶⁷?

Пейдж поспешила с объяснением:

— Папа пел ей эту песню каждый вечер перед сном. И Eagles. Она засыпала, только если он пел ей.

Рид посмотрел на меня с лукавой ухмылкой.

— Даже не начинай, — предупредила я.

Его губа дрогнула, прежде чем он прикусил ее. Мне вдруг отчаянно захотелось вырвать ее из его зубов и втянуть. Я проглотила это желание и отвела взгляд.

— Люди слишком легко сбрасывают со счетов старую музыку, — защищалась я, пока жар заливал мое лицо.

— Я не сбрасываю, — задумчиво сказал Рид.

Я готова была убить Пейдж за то, что она выкладывала обо мне всё — вплоть до самых мелких «фактов о Стелле». А потом я почувствовала его взгляд на себе, и жар на моем лице только усилился.

— Песня депрессивная, правда? — заметила Пейдж.

— Одна из лучших песнен о любви, — возразила я. — Он знает ее слишком интимно, что никто другой не может быть для нее тем, кем является он.

— Мне нравится, — сказал Нил, подмигнув через зеркало заднего вида.

Пользуясь случаем, я быстро сменила тему:

— Если меня опубликуют в Austin Speak, мне дадут возможность освещать City Limits.

Пейдж обернулась ко мне с широко раскрытыми глазами.

— Это потрясающе! Oasis⁶⁸ — одни из хедлайнеров⁶⁹! Папа бы с ума сошел! — Да, знаю, — сказала я с улыбкой.

И вдруг что-то кольнуло в груди при мысли об отце. Я скучала по нему и по нашим долгим разговорам. Он был моим самым большим сторонником, когда дело касалось моей страсти к музыке. В то время как мама учила меня всему, что связано с техано⁷⁰, отец часами танцевал со мной в гостиной под американскую классику. Он также сыграл самую важную роль в моем музыкальном образовании. Как и я, он обладал эклектичным вкусом и сыграл ключевую роль в разжигании этого огня. Он был настоящим знатоком, а я — его усердной ученицей.

— Ты скучаешь по нему, — сказала Пейдж, увидев выражение моего лица.

— Ага, — тихо ответила я, глядя в окно.

— Может, через пару недель съездим в Даллас? — предложила Пейдж. — Я тоже по ним скучаю.

Я кивнула, пытаясь заглушить внезапное жжение в горле. Я всё еще чувствовала себя в Остине по-новому одинокой, будто меня здесь ничего не держит, кроме моих мечтаний. И чем больше я жила в реальности Остина, тем более надуманными они казались. Тем не менее, мне нужно было закончить два года учебы и у меня было шаткое соглашение с шикарным главным редактором, но никаких гарантий не было.

Наверное, Лекси почувствовала каким-то шестым чувством мое внезапное отчаянное состояние.

Лекси: Не могу поверить, что творит этот ребенок. У меня будет серьезный разговор с его отцом, если я когда-нибудь найду этого ублюдка.

Я:Что он наделал в этот раз?

Лекси: Он пописал прямо с крыльца, как пещерный человек! Будто мы живем не в пригороде, где соседи со всех сторон, а в глуши. И ладно бы, хоть спустить штаны немного. Нет! Этот парень стоял с опущенными штанами до щиколоток — и его маленькая пипетка и голая задница были выставлены на всеобщее обозрение.

Я запрокинула голову и расхохоталась.

Я: Держись. Осталось всего пару недель.

Лекси:Ты уже нашла жилье? Я скоро свихнусь!

Я: Почти. Обещаю.

Лекси: Слава богу. ХХХ.

Я сделала глубокий вдох, стряхнув всякие сомнения о будущем. Всё зависело только от меня.

После пары часов, проведенных у Тодда и Аны — барменов из «Тарелки» и пары, в чьем доме мы часто тусовались, когда у нас совпадали выходные, — я изнывала от желания снова остаться с Ридом наедине на заднем сиденье.

Я была как наркоманка, жаждущая его внимания, пронзительности его взгляда, в надежде поймать его редкую улыбку только для себя.

Но в тот вечер, несмотря на облегчение от того, что он выбрался из дома, он стоял в тени, с пивом в руке, в джинсах, черных ботинках и выцветшей черной футболке, которая видела лучшие десятилетия. Серебряная цепочка от его бумажника была единственным украшением на нем. Он был абсолютно настоящим — таким, какой он есть.

Легкая щетина и смуглая кожа в сочетании с черными татуировками, покрывавшими его подтянутые руки, делали его еще более привлекательным. Большую часть времени Рид выглядел незаинтересованным, как будто ожидал большего от любого места, куда бы мы ни пришли. Он никогда не пил лишнего, ровно столько, чтобы снять напряжение. Я предполагала, что это из-за зависимости его родителей. Зато он затягивался косячком, каждый раз, когда его передавали по кругу.

Я же в тот вечер решила оторваться по полной. Я пила уже пятое пиво, когда Пейдж толкнула меня в плечо, оторвав мой взгляд от Рида.

— Что? — спросила я, раздраженная.

Она бросила на меня многозначительный взгляд, который говорил, что я слишком откровенно на него пялюсь. И всё же, каждые несколько минут мои глаза медленно возвращались к нему. Однако я чувствовала себя в безопасности, потому что в этот вечер он был далеко, словно находился где-то в другом месте — рядом физически, но будто застрял в своих мыслях.

— Эй, ублюдки! — раздался крик с крыльца.

— Похоже, Броди сегодня освободился пораньше, — засмеялась Ана, когда он вышел на патио, где мы собрались, — жертвы ужасной жары, покрытые потом, но слишком захмелевшие, чтобы переживать.

Броди поставил на стол новую бутылку текилы, и мы все застонали в предвкушении похмелья. После двух шотов музыка стала громче, и вечеринка оживилась.

Рид удивил меня, начав пить текилу шотами, а я удивила себя тем, что подошла к нему после своего третьего.

— Почему ты выглядишь таким скучающим?

Он пожал плечами.

— Всё то же дерьмо, — пробормотал он.

— Где бы ты предпочел быть?

Глаза цвета морского стекла переместились на мои.

— Неважно.

— Ты скучаешь по ней?

Он нахмурился, а затем покачал головой.

— Нет, и перестань меня анализировать, потому что ты всё неправильно понимаешь.

— Ладно, извини, — прошептала я.

Я отступила, потому что почувствовала, как от него исходит раздражение. Даже в окружении друзей в нем всегда чувствовалось это напряжение — будто в любую секунду он мог сломаться, взорваться или и то, и другое. Это пугало меня и притягивало одновременно. Рид был непредсказуем в своих настроениях, осторожен в словах и постоянно балансировал на грани между злостью и унижением.

Пейдж души в нем не чаяла, Нил тоже, и это должно было успокоить меня, но не успокаивало.

Я была одновременно заворожена и испугана тем, что чувствовала к Риду, и это чувство только усиливалось. Меня тянуло к нему с силой гравитации. Я хотела забраться ему в голову. И это было только начало того, что я хотела.

Возможно, он знал, что я вижу красоту за его маской безразличия, и я заставляла его чувствовать себя так же неловко, как и он меня.

Большую часть вечера я держалась подальше от Рида, пока Броди с одной стороны наполнял мои уши деталями правильного скручивания косяка, а Пейдж с другой — сидела, хихикая на коленях у Нила.

И всё же, идиотка, которая становилась смелее с каждой рюмкой Cuervo⁷¹, сумела взять верх. Я обнаружила, что его нет на многолюдном крыльце. Незаметно от гостей, мне удалось проскользнуть внутрь и найти Рида, который говорил по телефону.

— Мне жаль. Я знаю. Мне, блядь, жаль. Я найду способ помочь. Клянусь.

Затаив дыхание, я прошла мимо него, создавая видимость, будто иду в ванную. Я поймала его колючий взгляд, когда огибала кухонный стол. Казалось даже дыхание рядом с ним было вторжением.

Когда я вымыла руки и стерла черные потеки под глазами из-за жары, я вышла из ванной и увидела Рида, сидящего на диване. Его взгляд был отрешенным, загипсованная рука покоилась на коленях. Я остановилась, сердце бешено колотилось, и я прикусила губу.

Всё внутри меня говорило, что сейчас не время.

Я знала, что не должна говорить ни малейшего слова.

— Что случилось?

Гребаная текила.

Вместо ожидаемого убийственного взгляда я получила сардонический смех, за которым последовала тишина. И тогда я увидела трещину. Она была маленькой, но она была там.

— Рид?

Он сжал свои волосы в кулаке и откинул их назад.

Осторожнее.

Слова эхом отдавались в моей голове, пока он искоса сканировал меня взглядом.

— Если тебе нужно с кем-то поговорить…

— Стелла. — В его голосе звучало отчаяние, и я знала, что он сдерживает свой гнев из уважения к моей сестре. В этот момент я возненавидела их дружбу.

— Если бы Пейдж не была моей сестрой, — медленно произнесла я, прежде чем опустилась на корточки прямо перед ним.

Глаза в глаза, он изучал мое лицо, словно не мог поверить, что у меня хватает наглости спрашивать. И без «жидкой смелости», я бы, конечно, не спросила.

— Что бы ты сказал мне прямо сейчас?

Я видела этот укол в его взгляде, и по какой-то причине жаждала его. Возможно, мне хотелось увидеть, что он на самом деле думает обо мне в этот момент, когда его стена была временно опущена и гнев просачивался наружу. Я надеялась на это. Потому что, возможно, тогда мне было проще не хотеть его, перестать искать его взгляд, перестать нуждаться в его внимании.

И я не хотела этого. Если я и знала о Риде Крауне хоть что-то, так это то, что он — огонь. И только такой же огонь способен понять его.

— Мы оба — жертвы обстоятельств, не так ли? Я тоже застряла с тобой, Рид. Так что просто скажи.

И в его темных глазах, я увидела тень страха, искушение и отражение того же огня, что горел во мне.

Я была не одинока.

— Я здесь, — сказала я, подбрасывая еще одно полено в огонь, стоя перед ним.

Его взгляд медленно поднялся к моему лицу. Воздух между нами был плотным, наэлектризованным. Я была одурманена им. Настолько, что начала дрожать. Я тяжело сглотнула, пытаясь звучать решительно:

— Что у тебя на уме, Рид?

— Стелла.

Голос Пейдж прорезал туман между нами, когда она вошла в гостиную.

— Что вы тут делаете?

Не дождавшись ответа, она посмотрела на нас обоих, а затем обвиняюще взглянула на Рида.

— Рид, поехали со мной в магазин. Нам нужно больше пива.

Я потянулась за банкой пива на столе, и осушила ее на ходу, проходя мимо сестры, чтобы избежать зрительного контакта. Но я чувствовала, как ее глаза следят за мной, пока она брала свою сумочку и практически выталкивала Рида из дома.

Вместо того чтобы присоединиться к вечеринке, я обошла патио и завернула за угол кирпичного дома, чтобы попытаться расслышать их разговор у подъездной дорожки.

— Что ты творишь? — прошипела Пейдж.

Слова Рида разобрать было невозможно, когда двери машины захлопнулись.

Пейдж всё видела. Мы все это понимали. Границы были проведены. Рид был осторожен со своей позицией, а я только что осознала, что балансирую на краю, который Пейдж собиралась проследить, чтобы мы не пересекли.

И, возможно, это было к лучшему. Но глубоко внутри меня огонь уже всполохнул, и, хотя он горел слабо, я знала, что это лишь вопрос времени.

Рид тоже знал.

И моя сестра знала.

Позже той ночью вечеринка перекочевала в квартиру Пейдж. Несколько человек вернулись с нами, и Нил выступал в роли диджея, пока остальные собирались на кухне, танцуя и допивая бутылку текилы.

Рид сидел в одиночестве на пластиковом стуле на крошечном крыльце, рассчитанном на двух человек, заядло курил, скрестив ноги на одном из терракотовых глиняных горшков.

Я устала, но в комнате на моей кровати сидели люди, и чем больше я пила, тем сильнее меня тянуло на это крыльцо. Когда Пейдж и Рид вернулись на вечеринку, он даже не взглянул в мою сторону. Мне хотелось почувствовать облегчение, но вместо этого я ощущала беспокойное волнение. Даже на заднем сиденье по дороге домой он не посмотрел в мою сторону.

Моя сестра выполнила свою работу. И чем больше я думала об этом, тем сильнее росла моя обида на ее гребаные правила.

Час спустя, наблюдая за черными ботинками боковым зрением, я вышла на крыльцо с последней банкой пива и протянула ее ему.

Даже не поблагодарив, он взял ее и открыл, пока я стояла у перил, загораживая ему вид на лужайку, на которой мы лежали несколько дней назад.

Его лицо было покрыто тенью, и он молча отхлебнул пиво, пока не осушил банку полностью.

— Можно мне прийти на репетицию на этой неделе?

Рид выдохнул и достал еще одну сигарету из пачки.

— На этой неделе нет репетиций.

Он врал.

— Ты врёшь.

— Даже если так, — прошептал он, с сигаретой, свисавшей с его губ, — на этой неделе нет репетиций.

Я фыркнула и скрестила руки на животе, сжимая бока. На мне был тонкий топ, открывающий живот, и короткие джинсовые шорты. Рид скользнул по мне взглядом, задерживаясь на смуглой коже моего живота, прежде чем он отвел глаза.

— Это из-за Пейдж? Потому что я могу с ней поговорить. Она думает, что что-то происходит, и я могу ей сказать, что ничего нет.

Я восприняла его молчание как подтверждение того, что мое заявление — полная чушь. Потому что каждый удар моего беспокойного сердца говорил мне, что что-то определенно происходит, и с обеих сторон.

Рид поднялся и раздавил сигарету. Одно это действие заставило нас оказаться всего в нескольких дюймах друг от друга.

— Спокойной ночи, Стелла.

— Отлично. Ты же знаешь, что я тоже заперта в этом аду. Не обрывай всё вот так.

Рид засунул пачку сигарет в карман джинсов и пристально посмотрел на меня.

— Я — не выход.

— Что? Что это вообще значит? — сказала я, делая шаг вперед, настаивая.

— Это значит, что тебе нужно завести других друзей, — задумчиво сказал он. — Это не твоя компания. Я не для тебя.

— Кто сказал? — Это мое решение. Я сделала еще шаг вперед. — Я говорю.

— Стелла. — Держись подальше.

— Почему? — Я бы не смогла, даже если бы захотела.

И это снова — это невероятное статическое электричество. Всё тело дрожало в предвкушении. Я чувствовала себя больной и живой, пока мои волосы становились дыбом, и повсюду разливалось тепло — так много тепла.

Он нависал надо мной, а я смотрела на него снизу-вверх с мольбой и страхом в глазах.

— Ты не хочешь, чтобы я была там?

Его голос стал холодным:

— Нет.

— Ты хочешь, чтобы я была здесь? — спросила я, вставая вплотную к нему, мои глаза молили, губы умоляли. — Поцелуй меня, Рид. Один раз. Просто поцелуй меня. Если тебе не понравится, тебе никогда не придется делать это снова.

Его голова медленно склонилась, наши взгляды сцепились, и он наклонился.

— Нет.

— Да, — прошептала я и облизала нижнюю губу.

Его глаза проследили за движением, и его губы сложились в самодовольную ухмылку.

— А как же твой парень из ресторана?

— Рид, — выдохнула я со стоном.

Мы были так близки, все границы были стерты, дыхание стало тяжелым. Легкие наполнились, и я умирала от желания выдохнуть в него. Сердце колотилось так громко, что, клянусь, он мог его слышать. Я тонула в его глазах, опьяненная искушением, на грани.

Разозлившись на его нерешительность, я сделала шаг назад и вызывающе улыбнулась.

— Больше не предложу.

Я протиснулась мимо него плечом, загораживая дверь. У меня перехватило дыхание, когда он схватил меня за руку и наклонился так близко, что наши губы почти соприкасались, пока он говорил:

— Этого не может случиться.

— Как скажешь, — выпалила я, вырвала руку и протиснулась сквозь горячий воздух квартиры, пропитанный алкоголем и телами, прежде чем выйти за дверь.

Мне нужно было больше воздуха. Нужно было перестать пить текилу, да и вообще пить. Я выставила себя дурой. Если бы Пейдж узнала, она бы, как обычно, обвинила меня в чрезмерной драматичности.

Потому что я всегда была эмоциональным человеком. Я буквально съеживалась, когда слышала слово «успокойся», и бесилась если его адресовали мне. Для сверхчувствительных людей это было всё равно что плеснуть в лицо кислотой.

Мне было трудно сдерживать в себе чувства, и это было моей вечной проблемой.

Может поэтому я завидовала музыкантам. Они могли вылить всё — боль, злость, любовь — прямо на сцене, крича в микрофон, и за это их обожали.

А вот когда твои эмоции выплескиваются в обычной жизни — это уже не шоу, а просто избыток чувств, от которых некуда деться.

Одна из самых мощных фотографий в истории музыки была не на обложке журнала. Это был случайный кадр Курта Кобейна, плачущего за кулисами.

Помню, как часами смотрела на эту фотографию. Он сидел на полу в рваных джинсах и фланелевой рубашке, один локоть упирался в колено, а другой рукой он сжимал волосы в кулаке, его лицо было искажено болью, и он свободно плакал. Даже несмотря на его заслуженный успех, эмоции правили им.

Эту фотографию никогда не следовало делать. Это был момент слабости, и он заслуживал пережить его в одиночестве. Но в то же время, этот мощный снимок заставил меня почувствовать, что я не одинока в своей борьбе за то, чтобы сдерживать свои эмоции. Я понимала его неспособность держать их под контролем даже на публике, особенно когда было больно.

В нашей семье я была той, кто ревел и блевал. Мама постоянно отчитывала меня за то, что я воспринимаю всё слишком близко к сердцу. Когда я слишком радовалась, меня часто тошнило, особенно на Рождество. Это был худший кошмар моей матери.

— Ой, мамочка, мамочка, Санта подарил мне новую куклу! Бэээ-э-э.

— Ой, мамочка, это же первый день в школе! Бэээ-э-э.

И так — каждый раз.

Я не была от этого в восторге. Часто чувствовала себя неуютно в собственной шкуре. С возрастом становилось только хуже — эйфория сменялась вспышками злости, и в такие дни я могла бродить часами, пока не изматывалась до изнеможения.

Хотя меня проверяли на биполярное расстройство и кучу других диагнозов, это не было типичным перепадом настроения. И вердикт всегда был один и тот же: «Стелла, просто эмоциональный ребенок. Чувствует всё слишком глубоко.».

Однажды отец положил конец придиркам матери, сказав ей, что она сама была точно такой же, когда они были молоды. Моя мать сильно обиделась, и это была одна из самых серьезных ссор в их браке, что лишь доказало правоту моего отца. Он до сих пор поддразнивает ее по этому поводу.

До сих пор помню его слова, сказанные мне, когда я подралась в школе, а после плакала у него на коленях.

— Бу, послушай. Ты не можешь избивать всех, кто тебя злит. Слова — гораздо лучшее оружие. Но будь с ними осторожна, потому что синяки заживают, а сказанные слова — нет.

Это был типичный разговор отца и дочери, за исключением того, что следующее его признание запомнилось мне больше всего.

— Ты так похожа на свою маму. Она этого не видит, но я вижу. Просто помни: когда ты кричишь, тебе больно. И тот, кто сделал тебе больно, вероятно, любит тебя не меньше.

С годами я так и осталась всё той же эмоциональной, пылкой женщиной — просто немного лучше понимала, как с этим справляться, и музыка была моим выходом. Это было мое святилище, где я могла выплеснуть боль наружу, злиться или страдать, без последствий.

Каждый человек в какой-то момент своей жизни живет и проживает боль через песню, но для меня это была ежедневная терапия.

Когда определенная песня «задевала струны» в моей груди, я чувствовала всё это, и это была свобода. Песни никогда не осуждали и не говорили, что я дура, раз чувствую так, как чувствую. Песни словно кричали мне, что они со мной.

Так я находила баланс между жизнью и своей страстью.

Иногда я завидовала тем девушкам, которые лучше владели своими эмоциями и могли держать себя в руках. Но я не была такой. Поэтому я нашла свое спасение в звуке, в нем я находила покой.

Я бродила по парку через дорогу от дома, пьяная и бормоча себе под нос, как сумасшедшая. Я слышала, как Пейдж звала меня по имени, и проигнорировала ее.

После нескольких кругов по парку, ведомая алкоголем, я вернулась в квартиру, где меня встретил яростный взгляд Рида Крауна. Он стоял у подножия лестницы, а потом поднялся и не сказав ни слова, пошел к себе.

Пейдж была не менее злой.

— Где, черт возьми, тебя носило? Тебя не было два часа!

— Гуляла, — ответила я, когда она захлопнула за мной дверь.

— Посреди ночи?

— Хватит обо мне переживать!

— Рид искал тебя по всему комплексу. А у него смена через четыре часа!

Я почувствовала, как подступает вина.

— Я была в парке через дорогу. Извинюсь перед ним.

— Нет, держись от него подальше. У него и без того достаточно проблем в жизни — не хватало еще твоей драмы.

Я оскалила зубы.

— Драма? Я просто гуляла.

— Стелла, — сказала она, сделав долгий вдох, — просто держись от него подальше.

— Кто ты такая, черт возьми, чтобы решать с кем мне общаться?

Ее глаза сузились.

— Твоя сестра и его лучший друг. Я знаю вас обоих. Это последнее, что нужно любому из вас.

— Что — это?

— Послушай, — сказала она, игнорируя меня и начиная собирать пивные бутылки, — Мы с ним поговорили, и мы оба согласны, что так будет лучше.

— Вы поговорили? — я мгновенно напрягаюсь от гнева и унижения. — У тебя был разговор с Ридом о том, можем мы или нет… Какого хрена происходит, Пейдж?

— Это ради твоего же блага и его тоже.

— Ты издеваешься надо мной? — сказала я, скрестив руки на груди, сгорая от ярости. — Давай-ка кое-что проясним. Никто, даже ты, дорогая сестра, не смеет принимать за меня подобные решения. Я уеду отсюда через несколько недель, и после этого твоя миссия будет выполнена. Ты можешь быть рядом, чтобы поддержать меня, но не командовать мной. Я плохо переношу контроль, и ты перешла гребаную черту.

Пейдж уставилась на меня с открытым ртом.

— Ты его ненавидела.

— До сих пор ненавижу, — сказала я, выхватывая у нее из рук мусор. — Просто иди спать, и спасибо, что унизила меня.

— Я просто пытаюсь уберечь тебя от боли.

— Единственный, кто сделал мне больно сегодня — это ты, — солгала я.

Отказ Рида до сих пор ранил, но ситуация и без того была катастрофой и похоже, окончательно решенной.

— И знаешь, странно слышать это от тебя, учитывая, как ты о нем всегда отзывалась.

— Прежде чем ты начнешь сходить по нему с ума, тебе, вероятно, стоит узнать правду, — отрезала она. — Та авария, в которую он попал… Он был за рулем. Пьяным. Но до приезда копов посадил Лию на водительское местно.

Меня будто ударило током.

— Ее чуть не арестовали. Он врезался в телефонный столб, едва не убил их обоих, и был готов позволить ей взять вину на себя. Вот почему она его бросила.

Он не может быть таким козлом. Только не Рид.

Но, возможно, таким он и был. Возможно, та ночь стала причиной вины, которая тяготила его все эти месяцы. Он всю злость держал в себе. Это было ясно как день.

— Она любила его, а он так ее подставил. Это тот парень, с которым ты хочешь связаться?

Я тяжело сглотнула.

— Он ненавидит себя за это.

— И это единственная причина, по которой я не держу на него зла. Он пытается всё исправить, но не заблуждайся, Стелла, — он такой, какой он есть.

— Он не такой. Это просто ошибка, которую он совершил. Господи, ты слышишь себя? С такими друзьями, как ты…

— Даже не смей! — предупредила она. — У него проблемы, Стелла, и он по-настоящему пытается наладить свою жизнь. Мы с Нилом поддерживаем его, всегда, но он не для тебя.

Она вздохнула, наблюдая, как я впитываю её слова.

— Просто отпусти это, ладно?

— Ладно, — выдавила я с трудом.

— Хорошо, остальное уберу завтра утром, — сказала она, подходя ко мне и крепко обнимая, что было редким проявлением нежности. — Я не хочу ссориться. Люблю тебя.

Я обняла ее в ответ.

— Я тоже тебя люблю.

— Если отбросить всё дерьмо, сегодня было весело, правда? — она отстранилась и искренне улыбнулась, что напомнило мне о нашей матери.

— Ага.

— Вот видишь, я не такая уж скучная. — Она подмигнула.

— Я и не говорила, что ты скучная, — сказала я, пока она закрывала за собой дверь спальни.

Мысли метались в голове, пока я выносила оставшийся мусор. Сколько бы я ни пыталась взглянуть на поступок Рида под разным углом, не находила ему оправдания. Думаю, в этом и заключалась его мука — он сам не мог простить себе этого.

Пока я драила столешницы и полы, я не могла остановить эту внутреннюю гонку, это беспокойство. Я была вымотана, но продолжала убираться, пока квартира не стала безупречно чистой. И только когда первые лучи солнца пробились сквозь жалюзи, я уснула.