Драйв

Пролог

Someone Like You

Adele

Дыши. Просто дыши.

Всё под контролем, Стелла. Ты сможешь, просто сделай это.

Я включила камеру и быстро пробежалась взглядом по своим заметкам.

Одна минута.

По венам пронеслась электрическая дрожь, просочившись в каждую пору, напоминая, что вот он — тот самый момент.

Тридцать секунд.

Я сделала глоток воды и поставила стакан рядом с ноутбуком, продолжая ждать.

Десять секунд.

Мимолетная тень сомнения мелькнула лишь на секунду, но я тут же прогнала ее.

Пять.

Выдохнула напряжение, нажала «Эфир» и обратилась к камере.

— Бабник, задира, гений, затворник и величайший МС на планете. Даже со всеми этими ярлыками Филлип Престон, известный как Титан, остается настоящей загадкой. Несмотря на целую вселенную, которую он выстроил своими повествовательными текстами, он всегда предоставлял нам самим решать, где в них правда, а где вымысел. Он ворвался на музыкальную сцену пятнадцать лет назад, будучи аутсайдером в недрах рэпа, с хаотичными и отчаянными рифмами, которые отозвались в сердцах слушателей и вытолкнули его на совершенно неожиданный уровень славы. Имея сто восемьдесят миллионов проданных записей, он по-прежнему удерживает свой титул тяжеловеса и остается иконой для своих преданных фанатов, собирая армию новых поклонников на протяжении двух последних десятилетий. Должна признать, я была немного напугана, когда на прошлых выходных села напротив него в его Чикагской крепости. Я, как и миллионы других, — огромная поклонница этого гения. И простота обстановки в его домашней студии, мягко говоря, шокировала. Ощущение было немного безликим: на стенах не висело платиновых дисков, не было личных фотографий, и не присутствовало ни малейшего намека на ту историю, которую он сотворил, став самым скандальным рэп-исполнителем в мире. Он сидел в кожаном кресле с пультом, с бутылкой воды в руке, и говорил о своей любви к рэпу, ловко уводя разговор от вопросов о личной жизни — хотя нам известно, что он недавно расстался со своей давней девушкой, Джордан Уилсон.

Я чуть не прослезилась, когда увидела, как счетчик прямого эфира перевалил за сто тысяч зрителей. Сто тысяч человек смотрели мой подкаст за считанные минуты. Я глубоко вздохнула.

— Но, кажется, моя репутация бежала впереди меня, потому что, когда я села напротив этого рэп-магната, Филлип выглядел так, будто готов к расстрелу. Мы достойно сражались, пока я задавала неудобные вопросы — вопросы фанатов. Вопросы, на которые, я уверена, хотят услышать ответы миллионы его преданных слушателей, и, думаю, вас очень удивят его ответы. Итак, без лишних слов, взгляните на мое эксклюзивное интервью с человеком, который стоит за всеми этими мифами. Смело составляйте собственное мнение, но главное — помните, что важнее всего музыка.

Я вставила ссылку на свое заранее записанное интервью и наблюдала, как цифра просмотров взорвалась, стоило его лицу появиться на экране.

Это был момент, когда моя карьера достигла пика.

С гордостью я смотрела свое интервью с «белым китом», настоящим Моби Диком ¹музыкальной индустрии. Великолепный, блистательный и крайне неуловимый, Филлип Престон был самым сложным артистом, с которым можно было говорить откровенно. И я была той девушкой, к которой он обратился, чтобы нарушить молчание: он рассказал о своем пути к успеху, о родителях, о бывшей жене и, наконец — после долгих уговоров, словно по минному полю, — заговорил о своих недавних отношениях. Он преподнес мне на серебряном блюдечке личные подробности своей жизни, в то время как все остальные журналисты потерпели неудачу, и это было сродни чуду.

Это было мое величайшее достижение как музыкального журналиста. Я летала, парила, пока мой телефон начинал разрываться от сообщений. Никому, ни единой душе, я не рассказала о своем эксклюзиве. Я была на адреналиновом пике, когда уведомления начали всплывать одно за другим на экране телефона. Сотня, две сотни сообщений, а потом я увидела, что количество зрителей резко подскочило до полумиллиона. Полмиллиона! Я нервно рассмеялась и зашла в социальные сети Филлипа. Он только что выложил ссылку на мой подкаст с нашим интервью. У меня отвисла челюсть. Только на одной платформе у него было более восьмидесяти миллионов подписчиков.

Число зрителей продолжало расти. Я сделала это. Я ахнула, когда просмотры перевалили за миллион.

Миллион человек смотрели мой подкаст.

Миллион человек смотрели мой подкаст!

— ААААА! — закричала я в пустоту, оглядывая пустую комнату. Я вскинула обе руки вверх, когда цифра просмотров преодолела отметку в два миллиона. — О, Боже мой! — Я вскочила из-за стола, а глаза наполнились слезами невероятного изумления.

У меня никогда не было больше миллиона просмотров. Никогда. И те набирались месяцами. Это был величайший карьерный взлет в моей жизни. Я снова посмотрела на телефон, страстно желая поговорить с кем угодно. На экране высветился средний палец Лекси, и я не смогла не ответить на звонок.

— АААААА! — заорала я прямо в трубку.

— Стелла?

— Да! Ну что, все хорошо? Как думаешь, я задала правильные вопросы? Я монтировала его девять часов!

— Чего?

— В смысле, чего? Интервью Титана!

— Ты взяла интервью у Титана?

Небольшая часть моего восторга тут же улетучилась.

— Это был не тот звонок, на который стоило отвечать.

— Ты, блядь, взяла интервью у Титана?!

— Да. Я хотела всех удивить.

— И не взяла меня с собой?

— Прости. Почувствую вину позже.

— Ага, — ее голос понизился. Я услышала, как смыли воду в унитазе. — Да, Стелла, это чертовски круто. — Снова спустили воду.

— Ты где?

— Я в туалете в «Марки».

— Ладно. В общем, я сейчас на пределе, женщина. Мой телефон, в буквальном смысле, взрывается. Пять миллионов просмотров, Лекси. Пять миллионов!

— Я так счастлива за тебя, Стелла.

Я нахмурилась:

— Да уж, по этому удивительно монотонному тону я сразу поняла.

— Прости, — и тут ее голос ломается. Моя лучшая подруга никогда не плачет. Никогда.

— О, черт. Что случилось?

— Я перезвоню тебе, хорошо? Не хочу портить тебе момент.

— Ты ничего не испортишь. Ты не смогла бы это испортить. Обещаю. Меня будет штырить еще несколько дней. Так что, говори. Почему ты в туалете?

— Я на свидании вслепую. Он привел меня на свадьбу.

— Ну, и? Тебе нужна отмазка? Это на тебя не похоже. Ты же прямолинейная, как танк. Просто скажи ему свое обычное: «Дело не во мне, дело в тебе». — Улыбаюсь, вспомнив, как она использовала эту фразу при мне, отшивая басиста с вихром и дурным запахом изо рта.

— Стелла.

Я узнала этот тон. Он всегда был предвестником чертовски плохих новостей.

— Что? Говори.

— Это его свадьба.

Я бросила взгляд на часы, застегивая чемодан. До рейса оставалось полтора часа. Времени впритык.

— Чья свадьба?

— Стелла…

— Я знаю, как меня зовут. Черт, кто… — Меня пронзило внезапное осознание, и мое сердце рухнуло на пол. Я молчала, пока она нервно тараторила.

— Каковы шансы? Каковы, черт возьми, шансы? Я не знаю, что делать. Хочешь, я уйду? Для такого нет инструкций. Ты вообще хотела это знать? Что он женился? Не могу поверить, что только что видела, как он женился! Кто, черт побери, оказывается на свадьбе бывшего парня своей лучшей подруги? Я не могла тебе не сказать. — Она всхлипнула, пока вокруг нее то и дело смывали воду в унитазах.

— Стелла, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.

Я сдержала подступившие слезы.

— Я в порядке, конечно. Я в норме. Почему ты плачешь?

— Не знаю, — она всхлипнула. — Вчера мне позвонил Бен, и все просто пошло к чертям собачим, и тут сегодня это дерьмо происходит, и я знаю, что ты счастлива. Знаю. Но… я имею в виду, это же…

Я подняла руку, словно она могла это видеть.

— Не говори мне больше ничего, ладно? Всё в порядке. — Я посмотрела на свое отражение в зеркале — с кровати, в соседнюю ванную.

Ничего не изменилось. Я не плакала. Я была в порядке.

— Всё нормально. Рада, что ты мне сказала. Мне нужно ехать в аэропорт, иначе опоздаю на рейс.

На языке вертелось уйма вопросов. Выглядел ли он счастливым? Была ли она красивой? И еще больше вопросов, за которые я ненавидела себя, и на которые Лекси никогда не смогла бы ответить. И все же мой разум и сердце не желали держать эти вопросы взаперти.

Красивее ли она меня? Смотрел ли он на нее так же, как на меня? Сделал ли он ей предложение от всего сердца? Думал ли он обо мне в тот момент? Думает ли он обо мне сейчас, хоть на краю своих мыслей? Появляюсь ли я в его снах так же, как он иногда проникает в мои?

Все мои мысли были эгоистичны. Все до единой. И из всех чувств, которые могли посетить меня в тот день, самоненависть была последней, что я ожидала увидеть во главе парада. Я заставила себя говорить:

— Оставайся.

— Ты уверена?

— Да, конечно. Я в порядке.

— Дерьмо случается. И всегда с тобой.

— Я знаю.

— Такое ощущение, будто карма или Бог, или еще кто-то тебя ненавидит. Это просто полный пиздец.

Я иронично рассмеялась, хотя внутри сердце бешено колотилось.

На линии повисла тишина, пока мы обе ждали хоть какого-то решения, которое не собиралось приходить.

— Стелла, Господи, мне так жаль.

— О чем? Прекрати. Ты знаешь, я бы тебе все рассказала, если бы ситуация была обратной. Мне нужно идти. Люблю тебя.

— Люблю теб… — Я повесила трубку прежде, чем она успела закончить, застыв посреди гостиничного номера.

Я уставилась на большую бронзовую статую Будды, стоявшую за стойкой регистрации, пока мой шумный телефон дребезжал в крошечном рюкзаке. За спиной по каменному руслу в лобби тихо струилась вода.

Все голоса сливались в неясный гул. Все звуки затихли, пока я гипнотизировала статую взглядом. Ручка чемодана, крепко сжатая в руке, казалась единственным, что удерживало меня от того, чтобы последовать примеру Будды.

— Мэм.

Вырванная из оцепенения, я уставилась на стоящего передо мной мужчину. У него были аккуратно подстриженные, темно-каштановые волосы и светло-карие глаза. Он одарил меня белоснежной улыбкой.

— Вам понравилось у нас?

Ему нужны были слова. А мне оставалось лишь сказать ему несколько.

— Да, спасибо.

— Куда вы направляетесь сегодня?

— Мне нужно такси до аэропорта. — Я поняла, что не ответила на его вопрос, но никак не могла заставить себя переживать по этому поводу.

— Швейцар на улице вызовет вам машину. У вас есть еще багаж?

Я медленно покачала головой и вернула взгляд к Будде, в то время как мой телефон продолжал вибрировать в рюкзаке.

— Похоже, у нас обоих сегодня напряженный день.

Мои глаза снова встретились с его, прежде чем он посмотрел мне за плечо на выстроившуюся сзади очередь.

Женился? Конечно, он женился. А почему бы и нет?

— Желаю вам отличного полета.

Администратор на ресепшене тактично отпустил меня. Ни у него, ни у Будды не было для меня ответов. Я собралась с силами настолько, чтобы добраться до бордюра, где меня поприветствовал швейцар в толстом пальто.

— В аэропорт?

— Да, пожалуйста.

— Как прошло ваше пребывание?

Порыв северного, весеннего воздуха ударил мне в лицо, пока я оставалась закупоренной за новой стеной настороженности и насильно заставляла себя говорить.

— Все было великолепно, спасибо.

Пожилой мужчина внимательно изучал мое лицо, и я отвела взгляд. Напряжение было густым, оно словно просачивалось в мое тело. Плечи поникли, голова кружилась, и я знала, что он видит эту трещину во мне. Я была в этом уверена. Мама всегда говорила, что мое лицо меня выдает. Но мог ли этот швейцар увидеть мой стыд? У меня не было никакого права так себя чувствовать. Абсолютно никакого права. Но это не имело значения. Я все равно чувствовала — зависть, ноющую боль, острый поворот ножа, который снова и снова впивался мне в грудь, отказываясь быть проигнорированным.

Его свадьба.

Я подавилась очередным порывом ледяного ветра, когда швейцар спустился с бордюра, ступив в грязный снег, и открыл мне дверь такси. Водитель забрал чемодан из моей руки, и через секунды мы уже мчались к аэропорту, пока небоскребы исчезали за запотевшим окном.

— Куда направляетесь сегодня?

Мой телефон снова взорвался серией резких сигналов, и я полезла в сумку, чтобы его отключить.

— Домой.

Он на мгновение взглянул на меня в зеркало заднего вида, после чего понял намек. Я вела себя откровенно грубо, и даже не извинилась. Мое лицо горело, в груди полыхал пожар.

Возьми себя в руки, Стелла.

Я расстегнула твидовое пальто, внезапно почувствовав острую потребность в более прохладном воздухе. Я хотела, чтобы он покрыл меня с головой. Хотела заморозить себя, но знала: даже при минусовой температуре я все равно буду чувствовать этот ожог.

Через несколько минут, у входа в аэропорт, я рассматривала людей, которые спешили мимо меня, прячась от пронизывающего ветра. Двигаясь со скоростью улитки, я прошла сквозь раздвижные двери и замерла в центре этого хаоса. Воздух пронизывала волна шума: голоса, цокот каблуков рядом со мной, писк сканеров багажа. Я сфокусировалась на одной из стюардесс, которая стремительно проносилась сквозь толпу: уверенная походка, волосы собраны в аккуратный пучок на макушке. Рядом с ней плавно скользил ее идеально собранный багаж. Я на мгновение задумалась, куда она летит, пока она обгоняла коляски, двигаясь к контрольно-пропускному пункту. По меньшей мере пятьдесят человек ждали проверки, и я не хотела, чтобы они смотрели на меня. Никто из них. Я была не в состоянии улыбаться, не в состоянии вести светские беседы. Опустив глаза, я сделала шаг вперед, а затем заставила себя сделать еще один.

Он женат. Ну и прекрасно.

Продолжай идти, Стелла.

Я вытолкнула глубокий выдох, выпрямила плечи и образно стряхнула с себя пыль. Я была невероятно хороша в этом. Я делала это всю свою жизнь.

Лекси была права. Случайности, совпадения, жестокость жизни и извращенное чувство юмора судьбы всегда играли огромную роль во всем, что касалось его. Их обоих. Может быть, так жизнь давала мне понять, что именно в этот день, как ни в какой другой, я нахожусь на правильном этапе своего пути.

Тогда почему же это так нестерпимо больно?

Я ушла так далеко от того места, где каждый из этих знаков имел значение. От того периода, когда я анализировала и переанализировала все до такой степени, что сводила себя с ума, пока, наконец, просто не позволила вещам быть такими, какие они есть.

И я смогу сделать это снова. Смогу сделать это снова так легко, если только сумею перешагнуть через это. Жизнь, которой я жила, была моим утешением.

Потому что Лекси была права.

Я была счастлива.

Уверенная в том, что самое худшее позади, и, без сомнения, слегка драматизируя, я полезла в сумочку за своим удостоверением личности. Именно в этот момент я услышала первые ноты песни, которые зазвучали из динамиков аэропорта.

— Твою ж ма… — Я осеклась, прикрыв рот от ужаса. Каждая голова в очереди повернулась в мою сторону; сотни глаз изучающе скользнули по мне. Несколько матерей крепче прижали к себе детей с отвращением на лицах, и я заметила ухмылки пары парней, стоявших впереди. Парализованная, пока песня проникала в мои уши и детонировала в моей груди, я быстро прошептала свои извинения, схватила ручку чемодана и улизнула прочь, словно только что крикнула «Бомба!».

Униженная и не желая подвергать себя новым взглядам, я, не поднимая глаз, покатила чемодан обратно в вестибюль аэропорта. Несколько миль спустя, когда мой рейс уже благополучно поднялся в воздух без меня, со лба стекал пот, пока я пыталась совладать со своим бессвязным, блуждающим разумом. Неуютно укутанная в зимнее пальто, я бесцельно бродила по аэропорту, таща за собой легкий чемодан, который теперь казался тяжелым, как ящик с кирпичами, без всякой цели.

Меня всегда ранила именно музыка. Она наносила самый большой ущерб. В каждый божий день моей жизни ей сопутствовала песня. Некоторые дни повторялись. Иногда я просыпалась с текстом, кружащим в голове. Порой эти слова задавали тон моему дню, и я, словно рабыня, следовала за ним. Но некоторые песни были подобны острому ногтю, тыкающему в открытые раны мыслей. Потому что музыка — это величайший библиотекарь сердца. Нескольким нотам было под силу перенести меня в прошлое, в самые болезненные моменты. Возьми любую песню из картотеки своей жизни, и ты сможешь привязать ее к воспоминанию. Она откликается, резонирует, и там ей суждено остаться. И неважно, сколько карточек из этой картотеки ты захочешь вырвать и сжечь, как старые телефонные номера, чтобы освободить место для новых, — эти песни останутся и будут угрожать заиграть снова.

И песня, что кружилась в глубинных закоулках моего разума — пока я изо всех сил пыталась вырвать ее из картотеки — отлично изувечила меня благодаря моей доброй подруге по имени Случайность, и жестоко вытаскивала наружу каждое связанное с ней воспоминание. Она жгла изнутри, проходя будто ожогом через нос и легкие, пока я шагала по белому кафелю аэропорта в своих изрядно поношенных кедах и смотрела на исписанные маркером строчки песен, которыми я их разрисовала.

Эта песня была татуировкой на моем сердце, как и несколько других. И второй раз в жизни я хотела, чтобы музыка остановилась. Мне нужно было, чтобы это повторение прекратилось. Я не хотела чувствовать этот ожог. Он был слишком всепоглощающим.

И эта логика была абсурдной.

Пока я обливалась потом, глядя на мелкие трещины и пятна на полу подо мной, я четко осознавала несколько вещей.

Первое: в этот день я никуда не полечу.

Второе: я не перезвоню Лекси и не задам ей ни единого вопроса.

И третье: я отказывалась признавать. Боль была слишком осязаемой, слишком живой.

Что это за особенность женской психики, которая не позволяет нам игнорировать старые раны, давно минувшие муки и воспоминания о мужчинах, с которыми мы себя связали?

Раньше я думала, что мужчины — эксперты в том, чтобы забыть о прошлом и двигаться дальше, но я, наконец, стала достаточно взрослой, чтобы знать: это не так. Их воспоминания столь же яркие, столь же болезненные. Просто они лучше умеют отпускать.

Измученная, я остановилась посреди своей прогулки, и в меня врезался мужчина.

— Простите! — поспешно извинилась я, пока он крепко держал меня за руку, чтобы удержать нас обоих. Он был слегка лысеющим, с добрыми зелеными глазами, и с ног до головы одет в армейский камуфляж, брюки заправлены в берцы. Солдат.

— Все в порядке, — тихо ответил он, поправляя сумку на плече и подмигнув мне, прежде чем направиться к группе других людей, одетых так же, как он. Я отошла от плотного потока людей, прижавшись спиной к стене, пока секунды тянулись.

Проклятье. Что ты творишь, Стелла? Едь домой!

Разъяренная на саму себя, я решила перенести свой билет на более поздний рейс и прекратить это безумие, но тут подняла глаза и увидела неоновую вывеску прямо над собой. Я поморщилась от мерцающих, ярко-желтых букв, которые бросались в глаза, подмигивая мне, как будто живые.

Едь. Едь. Едь.

«Alamo.² Едь с удовольствием.» Мои ноги двинулись раньше, чем я успела всё обдумать — прежде чем смогла убедить себя, что веду себя слишком драматично, и что эта новость ни на йоту не изменила мою жизнь. Я сама отвечаю за себя и за свою реакцию. Все эти разумные мысли просочились сквозь мой рассудок и были отметены медленным истечением разочарования из моей груди.

Когда дело доходило до мужчин в моей жизни, мои эмоции были моим криптонитом, как и моя нерешительность.

И в тот день в аэропорту я вновь была парализована и тем, и другим.

Я ехала.

Я прокатила чемодан до стоянки пятьдесят два, щелкнув брелоком разблокировала Nissan Altima и забросила багаж в багажник. Внутри затхлого салона я опустила лоб на руль, завела машину и опустила окно. Прохладный воздух ударил мне в лицо, вырывая меня из оцепенения и усталости. Я взглянула на часы на приборной панели. Прошло всего три часа с момента моего подкаста.

Три часа.

Пристегнув ремень, я достала телефон из рюкзака, чтобы ввести маршрут. У меня уже было больше уведомлений, чем я смогла бы прочитать за неделю, и электронные письма продолжали сыпаться. Меня ждали шестьсот непрочитанных сообщений, и я не могла заставить себя взглянуть ни на одно из них. Я вызвала Siri, назвала ей свой домашний адрес и включила передачу, пока она проговаривала первые указания.

Мой пятичасовой перелет превратился в двадцать с лишним часов за рулем. Я злилась на себя, злилась на Лекси, просто… была зла. Я резко переключила коробку передач обратно на парковку и ударила по рулю. Даже в тихой машине музыка не прекращалась. Она отказывалась ослабить свою мертвую хватку. Петля сжималась вокруг моего сердца, стискивая его, как тиски. Рана открывалась, и я была бессильна это остановить. Она кровоточила, напоминая о том, где я была. И если я не могла это остановить, значит, я приму всё. Всё, что во мне осталось, вся та часть меня, которой требовалось завершение, показала: мне придется пережить это снова, шаг за шагом, песня за песней.

Но, в действительности, я не верила в точку в отношениях.

Нет, точка — это был предлог для одних, козел отпущения для других. Этот миф не делал ничего, кроме как временно заглушал боль от тоски по человеку. И после того звонка, того сообщения, той короткой встречи, того момента во времени, когда предполагалось, что ты можешь двигаться дальше, приходило осознание: на самом деле, это лишь перезапускало таймер разбитого сердца.

Любовь не умирает, даже когда ты прекращаешь ее питать. Нет срока годности у этой жгучей тоски по тому, с кем ты делила свое сердце, жизнь и тело.

Схватив телефон с сиденья, я помедлила лишь секунду, прежде чем открыть плейлист, который составила много лет назад. Если уж я собиралась потворствовать себе, то сделаю это как следует.

Мертвой хваткой вцепившись в руль, я полные полчаса пробивалась сквозь пробки, пока, наконец, не выехала на трассу и благополучно не выбралась из города. Впереди сотни миль открытого шоссе до первого съезда.

Проглотив ком в горле, я нажала «Play».