Ее дикие звери

Глава 52

Дикарь

Десять лет назад

Мне было тринадцать, когда женщины начали звать меня на боях, как они звали Косу. Я сильный и высокий, накачанный благодаря постоянным тренировкам, и папа водит меня к парикмахеру, чтобы мне сделали красивую прическу. На боях они отпускают комментарии по поводу моего тела, и однажды папа начинает смотреть на меня со странным блеском в глазах.

Как-то раз мы вернулись домой с тренировки, и папа спрашивает:

— Ты все еще девственник, Дикарь?

Я поднимаю на него глаза, потому что он впервые назвал меня по имени, а не «щенок». И все же, какого черта?

— Ага… — говорю я. — Коса сказал, что я должен подождать, пока мне не исполнится хотя бы двадцать, чтобы я случайно не навредил другому человеку.

Папа бросает убийственный взгляд на Косу, и я знаю, что у него будут неприятности из-за моего глупого рта. Я бью себя по голове, но папа хватает меня за руку, когда я замахиваюсь для второго удара.

— Прекрати. Совсем дураком станешь.

Я опускаю руку.

— Но ты же хочешь, да? — спрашивает папа, пристально оглядывая меня с ног до головы. — Хочешь кого-нибудь трахнуть?

Мое лицо вспыхивает, и я пожимаю плечами.

— Да, наверное. Когда-нибудь.

— Тебе нравится кто-нибудь из девчонок в школе?

Я поднимаю взгляд на папу, потому что этот разговор какой-то странный, а Коса стоит рядом со мной, весь напряженный, словно готов к драке. Но это бессмысленно, потому что папа все время меня бьет. Только он никогда не говорил со мной таким тоном. Я сразу же начинаю что-то подозревать и бросаю взгляд на брата, но вижу, что он бледен как привидение.

— В чем дело, пап? — спрашиваю я.

— Не задавай вопросов, — рычит он, толкая меня лицом вниз, чтобы заставить подчиниться. Затем он достает что-то из кармана. — Ты знаешь, что это?

Это маленький синий пластиковый квадрат, и жар заливает мое лицо, потому что Коса рассказал мне о нем.

— Да, — бормочу я.

От Косы веет холодом, и я знаю, что он из-за чего-то очень злится, но я, блядь, понятия не имею из-за чего.

— Как это называется, Дикарь? — папа говорит абсолютно серьезно, и я знаю, что он теряет терпение.

— Презерватив.

Я более чем осознаю присутствие мамы на диване и Лили, сидящей в своей клетке в гостиной позади меня. Но папа продолжает:

— Ты знаешь, как им пользоваться?

— Да, — бормочу я.

— Хорошо. Убирайтесь, — он отворачивается от нас и тянется к телефону.

Когда мы уходим, моя мама говорит невнятным голосом, который у нее бывает под кайфом:

— Сколько еще мы сможем заработать?

Мне больно, потому что моя мама всегда спрашивает о том, сколько денег я зарабатываю, а не о том, сколько крови проливаю. Иногда она зовет Косу к себе в спальню, но никогда меня. Я ревную и бросаю на него сердитый взгляд. На самом деле я не испытываю к нему ненависти, но теперь я знаю, что мама любит его больше, чем меня. Папа пытается завести еще одного ребенка от Лили, но у него ничего не получается. Я пытался сказать ему, что им нужно больше ее кормить, но получил удар в горло. Лили вообще перестала говорить. В основном она просто спит и хлюпает носом. Коса убирает ее клетку и берет на руки после того, как папа с ней закончит, но в последний раз, когда он это сделал, она едва не выцарапала ему глаза.

Думаю, Лили показалось, что он собирается причинить ей боль. После этого я тайком принес ей шоколадку, но она не прикоснулась к ней.

Когда мы выходим из гостиной, Коса хватает меня за руку, и я поворачиваюсь сказать ему, чтобы отвалил, или я сломаю ему руку, но слова застревают в горле. Чистый ужас на его лице останавливает меня. Брат такой белый, что мог бы показаться мертвым, если бы не его очевидная дрожь. Голубые глаза широко распахнуты, а рука на моей руке такая чертовски холодная, что обмораживает меня.

— Коса? — шепчу я, гадая, не становится ли он таким же сумасшедшим, как его мама. Он всегда этого боялся.

Он смотрит на меня в упор, когда говорит:

— Я им не позволю.

Крики наших родителей пронзают ночь, ударяя меня прямо между глаз. Но этот звук — сладкая музыка. Другие волки с нашей улицы выбегают из своих домов, чтобы поглазеть на наш пылающий дом и густой черный дым, который заполняет черное небо.

Коса выходит из пламени, его обнаженная кожа с головы до ног покрыта пеплом, одежда сгорела дотла.

Он кашляет, и это грубый звук, похожий на скрежет пилы по дереву. Я бросаюсь вперед и дергаю его за руку, чтобы мы могли убраться отсюда, но он кладет свою перепачканную сажей руку поверх моей, и его хватка подобна стали. Он хочет остаться. Он хочет почувствовать их боль, их страдания. И вот, я сижу с ним на тротуаре, он обнимает меня, и мы смотрим, как наши отец и мать отправляются в ад.

Когда крики прекращаются и их заменяет вой сирен, мы вместе направляемся прочь от дома. Коса с кучей наличных, которые он откладывал — чаевые от людей, которых он называет клиентами. А я? Я ухожу со знанием, которое, как проклятие, засело у меня в голове, потому что Коса рассказал мне все, что наш отец позволял незнакомцам делать с ним с восьми лет.

Он обнимает меня.

— Я никому не позволю причинить тебе боль, щенок.

Брат всегда имеет в виду то, что говорит. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и тогда впервые вижу метку на его шее сбоку. Знак, оставленный божественной рукой, сотканный из света, который исходит не из этого мира.

Череп с исходящими пятью лучами света.

Мы оба резко вздыхаем, тянемся друг к другу.

Мы связаны не только кровью, но и душой. Братья одной брачной группы.

— Когда мы найдем нашу регину, — с восхищением выдыхаю я, касаясь его шеи, — мы завоюем мир.

Где-то есть девушка, такая же, как мы, созданная для нас, которая будет любить нас. Кем она будет — акулой или волчицей? Я надеюсь, что волчицей.

Но Коса не выглядит таким уверенным, и я знаю это, потому что мускул на его квадратной челюсти пульсирует в такт биения сердца.

— Сначала, — серьезно говорит он, — мы собираемся убить всех, кто когда-либо причинил нам вред.