Хрущевка княжны Соколовской 3

Глава 10

– Добрый день. С кем имею честь беседовать? – я надменно вздернула бровь, намекая директору галереи, что не намерена играть в любезность.

– Георгий Игнатьевич Разумовский, к вашим услугам, – любезно раскланялся мужчина.

– Приятно познакомиться, – не менее церемонно ответила я, никакой приязни разумеется не ощущая. – Ваша галерея производит сильное впечатление. Мне очень хотелось бы знать, как вы нашли этого замечательного художника, картины которого я смотрела только что.

– О, понимаю! Настоящий талант, удивительное юное дарование! – оживился директор галереи настолько, что едва не забрызгал меня слюной. – Удивительный юноша: работает на стыке эпох. Его картины выражают преемственность и изменения, произошедшие со времени искусства начала нашего тысячелетия и длящиеся до сих пор. Зритель – сотворец его картин, и каждый наполнит полотна своими эмоциями и ассоциациями, создавая в собственном сознании неповторимое произведение…

Пришлось сделать шаг назад, чтобы не оказаться оплеванной энтузиазмом рассказчика. Я честно старалась вслушиваться в его болтовню, но быстро теряла суть. Ну какой смысл в искусстве, если каждый видит в нем то, что хочет? Где же в нем личность творца и заложенный им смысл?

Но я здесь не для того, чтобы спорить об искусстве.

– И все-таки, как вы его нашли? – вернула я увлекшегося директора к первоначальному вопросу.

– Разве вы не знаете? Шихте – протеже Михаила Юрьевича Морозова. Я думал, вас именно потому и заинтересовали его картины, – несколько растерянно ответил Анатолий Иванович, сбитый с полета мысли моим слишком конкретным вопросом.

Ага! Это уже интересно.

– И часто в вашей галерее выставляют работы его протеже? – уточнила я, но спохватившись, добавила, – вижу, у Михаила Юрьевича отличный вкус. Если так, то я заглядывала бы сюда почаще.

Судя по тому, как сверкнули глаза директора, он понял мои слова как-то по-своему. Будто, сама того не зная, я сумела подобрать формулировку, в которой скрывалось гораздо больше смысла, чем может показаться на первый взгляд. Однако сама я шла наощупь, не совсем понимая, куда двигаюсь.

– Да, конечно! Михаил Юрьевич с большим рвением поддерживает молодые таланты, зачастую – посредством нашей галереи, – директор начал кивать так активно, что мне казалось, его голова вот-вот слетит с тощей шеи. – Если желаете вложить средства в одно из наших произведений искусства, мы оформим все документы и доставку в кратчайшие сроки.

– Я подумаю, – согласилась мягко, но напор Георгия Игнатьевича уже казался подозрительным. Однако я не очень понимала, в чем дело.

– Если возникнут вопросы, обращайтесь в любое время, – директор схватил с заваленного бумагами стола визитку и сунул мне в руку.

– А могу я побеседовать с художником? – мельком оглянувшись на странные картины, поспешила спросить я, пока не оказалась за порогом, куда собеседник меня мягко, но настойчиво выталкивал.

Руководитель галереи на миг замер и слегка побледнел, но потом расправил плечи и, важно кивнув, взял другую визитку. На черном клочке картона так ярко пестрели разноцветные пятна, что номер телефона на их фоне сходу различить не удавалось. Да уж, все намекает на то, что меня ждет встреча с неординарной личностью.

– Благодарю.

Не дожидаясь, пока мягкое наступление директора галереи вынудить меня пятиться за порог, я развернулась и покинула кабинет сама. Выходя, успела краем глаза заметить отражение Анатолия Ивановича в стекле, украшавшем дверь: он резко ссутулился и дрожащими руками вытащил из кармана пиджака телефон.

Любопытно, кому это он так поспешно собрался звонить после моего визита?

Я привычно раскинула «прослушку» на кабинет, но довольно быстро сузила зону до головы одного конкретного человека, чтобы не распылять силы.

Сестрам кивнула в сторону дальнего зала, и они понуро поплелись вслед за мной, не особенно радуясь перспективе еще пол часа пялиться на сомнительные шедевры в не менее сомнительном месте.

– Соколовская приходила, расспрашивала про нашего художника, – тем временем докладывался директор галереи.

– И что? – пробасил из динамиков телефона голос незнакомого мне мужчины. Но рискну предположить, что говорил тот самый Михаил Юрьевич Морозов.

– Спрашивала, можно ли с ним встретиться, – все менее уверенно отвечал Георгий Игнатьевич.

– И ты отрываешь меня от дел по таким пустякам? – голос в трубке становился раздражительным. – Пусть себе беседует сколько захочет. Пусть напишет про его таланты в своей вшивой газетенке, если ее утонченному вкусу это угодно. Главное предупреди паренька, чтобы устроил ей представление в духе поп-арта или что там сейчас у молодежи на слуху.

– Футуризм…

– Мне плевать. Ты меня понял.

– Н-но Стрелицкий и Яринский… что если…

– Ничего. Этим идиотам не хватило ума обезопасить себя от нападок газет – это не мои проблемы.

Очередная вспышка гнева Морозова завершилась тишиной: похоже, он бросил трубку. Директор галереи вздохнул и шаркающим шагом двинулся по кабинету. Больше ничего интересного он не сказал и звонить в ближайшее время никому вроде бы не собирался, так что мы с сестрами наконец покинули так называемую галерею.

На пути до дома девочки лениво обсуждали картины, а я раздумывала о том, что встретиться с художником под предлогом интервью – неплохая идея.

Правда, добиться беседы оказалось не так то просто. На звонки это молодое дарование не отвечало, пришлось отправлять мальчишку с письмом. Он вернулся через несколько часов с ответом, в котором художник сообщал о «чрезвычайной занятости» и о том, что самое ближайшее время, на которое он может назначить встречу – следующий понедельник.

Пришлось согласиться. Я еще не до конца понимала, что происходит, но предчувствовала, что разговор с этим с позволения сказать творцом может оказаться полезным.

Еще два дня прошли в относительном спокойствии: ремонт в комнате девочек почти завершился, но они временно ночевали вместе со мной. Так что работу пришлось отложить. Я рассчитывала закончить два текста в то время, пока Марта будет проводить собрание своего книжного клуба, но накануне мероприятия младшая сестра снова подошла ко мне с льстивой улыбкой.

– Опять некому за вами следить? – спросила я, пока Марта не начала плести светские кружева, играя в вежливость.

– Да. Ты же поможешь? – смущенно спросила она, еще не до конца привыкшая к моей прямолинейности.

Разумеется я согласилась и на следующий день сидела в уже знакомом кресле, приготовившись пролистать подборки свежих журналов. Интереса они не вызывали, и я даже немного обрадовалась, когда в дверном проеме показалась огромная фигура Ермакова.

– Боюсь, сегодня участниц клуба будет меньше, чем обычно, – вместо приветствия сказал он, опускаясь в соседнее кресло.

– Из-за заявления? – уточнила я, пытаясь понять, осуждает ли сам Петр Иванович мои действия, или нет.

– Да. Многие светские барышни до сих пор наивно полагают, что обиды, нанесенные им нечестными мужчинами, надо держать в секрете.

– Вы считаете иначе? – удивилась я. Вообще-то предполагала, что дочь Ермакова как раз таки сегодня не покажется, но она привычно занимала место за столом преди остальных девочек.

– Разумеется! Как же мы можем им помочь, если не будем знать, что случилось, – в голосе чиновника я расслышала плохо скрытую злобу.

– Переживаете за дочь, – догадалась, как только проследила за его взглядом.

– Да. И всегда говорю ей, что она может мне доверять. Я не сторонник того, чтобы осуждать женщин за действия мужчин, – подтвердил Петр Иванович.

– Вы сформировали это мнение до рождения дочери или после? – не удержалась от острого вопроса я.

Ермаков проигнорировал мою маленькую наглость. Может быть потому, что в читальный зал вошла Анастасия Мышковская. Она отправила маленькую резвую девчушку, похожую на нее и светлыми волосами, и пухленькими щечками, к остальным подругам, сама же быстро обвела взглядом помещение и, заметив меня, растянула губы в хищной улыбке, которая поразительно ей не шла.

– Маргарита, какая приятная встреча! – она развела руки и мне пришлось встать, чтобы приобнять ее в качестве дружеского приветствия. – Не думала, что ты тоже придешь.

– Захотелось поддержать Марту, – с не менее «милой» улыбкой ответила я и поспешила вернуться в кресло.

Ермаков поднялся, уступая свое место даме, и поспешил пересесть подальше от нас, на диван в другой части зала. Понимаю его: я бы тоже не хотела оказаться в самом центре женского обмена любезностями. А судя по взгляду Настасьи, она очень хочет устроить что-то вроде маленького словесного сражения. Вот только я не собираюсь подыгрывать.

– Это правильное решение, – с показной серьезностью кивнула она, косясь на журналы. – После того заявления девочки могут чувствовать себя неуютно, им нужна помощь. Ох, стоило ли взваливать на них такую тяжелую ношу и оглашать все, что случилось?

Мышковская говорила с искренней заботой, но ее цепкий взгляд не выражал ничего кроме явного любопытства. Она наверняка здесь для того, чтобы собрать сплетни и понести их по дамским чаепитиям.

– Мы с сестрами защитили себя и наказали обидчика. И не видим в этом ничего, кроме повода для гордости, – равнодушно ответила я, намекая, что не намерена продолжать разговор на эту тему.

Маркиза поняла намек, но я видела, как ее взгляд цепляется то за мое платье, то за журналы на столе в поисках еще какого-нибудь способа меня уколоть. Наконец, зрачки остановились на блокноте, который я за месяц исписала на добрую половину.

– У вас так и не получилось бросить публицистику? Ах как жаль, вы ведь были так близко: если бы не этот скандал с участием Константина Георгиевича, вам больше не пришлось бы заниматься этой постыдной работой, – с сочувствием начала она.

– Я рада, что выяснила правду до того, как стала его женой, – разговор с Мышковской невероятно раздражал, но я все еще старалась держать лицо. – Что до публицистики… – я задумчиво пролистала несколько страниц, – я бы с удовольствием занималась ей и после замужества, каким бы оно ни было. Работа помогает сохранять трезвость ума и расширять кругозор. Думаю, беседовать с умной женой и мужу, и детям приятнее, чем с засидевшейся дома… – хотела добавить «клушей», но вовремя придержала язык.

Анастасия вспыхнула от возмущения. Дурочка. Неужели она ожидала, что я молча буду терпеть ее оскорбления?

– Посещение культурных мероприятий и беседы с не менее начитанными дамами расширяет кругозор и поддерживает живость ума ничуть не хуже, – робко возразила Мышковская.

– Разумеется, – не стала спорить я. Маркиза сама не слишком-то верила собственному аргументу, так к чему спорить?

Между нами снова повисла неловкая тишина, но я почти кожей чувствовала, что Мышковская готовится к новой попытке меня укусить.