Хрущевка княжны Соколовской 3

Глава 26

Как это не чувствует?

Я тоже прислушалась к ощущениям, скользнула магией к картине, в ту зону, где в прошлый раз явно ощущала пустоту, и обнаружила, что Краузе прав: никаких полостей там не оказалось.

Но картина та же самая: я узнаю эти нелепые хаотичные мазки, волосок щетины из кисти, который застрял в правом краю картины, да так и остался там, проступая под последним слоем краски.

Недолго думая, я все-таки взяла нож для бумаги и безжалостно провела им прямо по центру картины, в том месте, где что-то должно быть спрятано. На рукав попало не до конца просохшее черное масло. Оно же растеклось по желтому фону и осталось на тонком лезвии.

– Так вот зачем ему понадобился шприц. Паршивец! – припомнив, что видела перед тем, как зайти в квартиру, я все поняла. Тонкой иглой он залил полость чем-то. Судя по мерзкому запаху, смесью краски и чего-то очень едкого.

И все же я провела кончиком ножа по тому месту, где скопилось больше всего краски. Металл наткнулся на что-то мягкое, и поддев это, я вытащила на желтый холст лист бумаги, бесповоротно испорченный краской и настолько дряблый, что даже выпрямить его уже не представлялось возможным.

– Я опоздала. Простите, – признавать поражение оказалось крайне неприятно, в груди все сжалось от обиды на себя саму и на обстоятельства. Если бы не этот дурацкий допрос, я бы поехала за картиной в тот же день! Но что толку теперь рассуждать?

– Не кори себя слишком сильно. Теперь мы по крайне мере знаем, что в этих картинах спрятаны какие-то бумаги. Если они так важны, как ты предполагаешь, то все их уничтожать нельзя. Однако через некоторое время наш творец вполне сможет изготовить копии самых важных картин, и тогда найти оригиналы будет сложнее, – тут же уловил суть происходящего Краузе, пока я стояла растерянная и подавленная внезапным поражением.

– Или надо переманить Шихте на нашу сторону. Если он выйдет из-под покровительства Морозова, то и рисовать для него не станет, – наконец включилась я. Долго горевать о проигрыше – слишком непрактично. Тем более сейчас, когда Анатолий, быть может, уже нарисовал несколько дубликатов.

Те картины, которые стояли в его мастерской… Не были ли они заменой? Хотя если бы были, то он не стал бы так беспечно предлагать мне их купить. Или стал бы, если знал, что меня интересует только одна конкретная?

– Список тех, кто владеет самыми ранними картинами Шихте, у меня уже есть. Но почти все они – уважаемые люди, бизнесмены с неплохой репутацией или мелкие дворяне. Мы не можем инициировать обыски в их домах и офисах без весомых аргументов, Его Величество не даст на это разрешения, – Краузе вернулся к креслу и, усевшись на него, уставился в окно невидящим взглядом.

– Да уж, это на улику не потянет, – я еще пару раз тыкнула кончиком ножа в мокрый лист.

Попыталась потянуться к нему слой и разглядеть хоть какие-нибудь вмятины на листе, но увы, краска не только залила его полностью. Какое-то едкое вещество настолько разрыхлило бумагу, что даже не будь она залита черным маслом, я все равно вряд ли смогла бы что-нибудь на ней прочесть.

– Полагаешь, это сварливый юнец решится предать того, кто его кормит? – спросил Краузе спустя несколько минут тяжелого молчания.

К тому моменту я уже сидела на диване и покачивала в воздухе ножом. С него на платье падали вязкие черные капли, но подол и так уже оказался безвозвратно испорчен: я запачкала его о картину, пока вскрывала ее, и поначалу даже не заметила огромную кляксу на кремовой ткани.

Рассматривая грязное пятно, я невольно усмехнулась. «Пчела на цветке» – пожалуй, достойное название для третьего полотна этой примечательной серии.

– Думаю, это возможно, – кивнула я, с трудом цепляясь за уплывающие мысли.

Столкнувшись с тем, что все снова идет не по плану, я вдруг ощутила внезапную усталость, и теперь приходилось прикладывать силы, чтобы ум оставался ясным.

– Судя по тому, с каким жаром он говорит об искусстве, Шихте и правда верит, что может стать знаменитым художником. У него есть амбиции, а Морозов явно не ценитель современных веяний культуры. Думаю, Анатолия сильно задевает, что его картины используются всего лишь как сосуд для каких-то документов. К тому же, он настолько поверил в себя после недавней выставки, что почти прямо намекнул мне о связи его карин и дел Морозова. Впрочем, ничего нового он не рассказал, но полагаю, ужасно гордился своей смелостью, – продолжила я, откладывая нож на край картины.

– Предлагаешь и дальше распалять его самолюбие? Неплохой ход, но понадобится слишком много времени. А у нас его нет, – возразил Краузе, однако его слова звучали не слишком уверенно.

Похоже, сам он не может ничего придумать.

Еще какое-то время мы провели в тишине. Я вслушивалась в шум дождя, пытаясь уловить за хвост идею, которая вертелась где-то на краю сознания и все никак не давалась в руки. Но наконец мне это удалось.

– А если мы сделаем так, чтобы заменить картины было уже нельзя? Судя по словам Мышковской и других дворянок, те картины, которые «ценители» покупали у Шихте еще до всей этой шумихи, висели на видных местах, будто в насмешку: в гостиных, личных кабинетах и приемных. Любой желающий может их рассмотреть, посетив хозяина дома, – медленно рассуждала я, пытаясь одновременно до конца сформулировать свою идею.

– Допустим это так, и что? Не каждый из дворян обладает достаточными знаниями, чтобы отличить оригинал картины от подделки. Как бы они не хотели верить в обратное, – снова резонно возразил Краузе.

– Да, но мы с Натальей можем их просветить. Или даже пусть они сами этим займутся, – я улыбнулась, когда идея наконец оформилась в четкий план, и заметила заинтересованный взгляд Эдуарда.

– Предлагаешь задать моду на дотошное разглядывание катин? Чтобы дамы во время очередного светского приема изучали каждую мелочь, каждый мазок и застрявший волос кисти в краске? – догадался он.

– Именно так. А еще особенности игры света и тени, контрасты, текстуру и миллион других деталей, – добавила я, чувствуя, как сформированный план вновь придает мне уверенности.

– Хорошая идея, но жаль, что все эти наблюдения останутся лишь на словах. Сплетни конечно разлетятся быстро, и когда картины будут изучены всеми любопытствующими вдоль и поперек, заменить их будет не так уж просто. Однако хотелось бы получить еще и письменные данные, чтобы при обыске знать, на что смотреть, – Краузе снова потер висок, но идея ему явно нравилась. Он даже не ворчал и больше не спорил.

– На счет записей у меня тоже есть одна мысль, но я не знаю, удастся ли ее осуществить. Если получится – я предоставлю вам описания картин, если же нет – придется полагаться лишь на сплетни, – я поднялась с дивана и, оставив Эдуарда в легком недоумении, вышла из кабинета.

На самом деле никакой необходимости скрывать от него мой план не было, но я и правда боялась, что задуманное мне не удастся, поэтому не стала обнадеживать старика.

Домой вернулась со смешанными мыcлями: с одной стороны, воодушевленная тем, что у меня все еще есть план, с другой – грудь терзало смутное беспокойство. И оно усилилось, когда мы наконец поужинали и Марина ушла в свою комнату. Марта же осталась за столом, при этом смотрела она на меня не слишком дружелюбно.

– Ты хотела со мной поговорить, – напомнила я, когда молчание стало невыносимым. – О чем?

– А сама не догадываешься? – Марта прищурилась, и я едва не вздрогнула: столько злобы я видела в ее взгляде впервые.

– Увы, нет, – я старалась сохранять спокойствие, но под недовольным взглядом сестры делать это становилось все сложнее с каждой секундой.

– Ты должна была уступить место нашей сестре. Это ее тело! Как ты могла забрать его в тот момент, когда у нее появился шанс вернуться? Как ты смеешь называть себя нашей сестрой, когда все, что ты делаешь – это бегаешь по своим делам? Ты совсем о нас забыла! Наша настоящая сестра позаботилась бы о нас как следует! И ситуации со Снежиным она бы не допустила, и… – аргументы у Марты закончились и она замолчала, но злоба во взгляды никуда не делась.

Понятно, они узнали про ритуал на допросе. Но откуда? Там были только я, Влад и следователи.

– Нам Евгения обо всем рассказала, когда еще раз нас спрашивала про день смерти отца, – ответила сестра на мой невысказанный вопрос. – А ты бы и рада смолчать, чтобы не показывать свою подлость! Окрутила князя, чтобы он перешел на твою сторону, и теперь живешь в нашем мире, как паразитка. Тебя не должно здесь быть!

Сраженная потоком обвинений, я даже не нашлась, что ответить. Молча выслушивала упреки от соплячки, которую старалась защитить последние несколько месяцев, и не находила аргументов против. Может оттого, что и сама считала себя «паразиткой»? И все же отповедь от пятнадцатилетней пигалицы раздражала.

– Ты должна вернуть все как было после того, как разберешься с Морозовым, – припечатала Марта, продолжая сверлить меня тяжелым взглядом.

Ах вот как? Значит, я прямо-таки обязана по ее мнению сначала «разобраться» с интригами Морозова, с которыми, вообще-то, поручено разбираться Краузе, а потом еще и добровольно распрощаться с этой жизнью?

Злость отдавалась в теле тысячей уколов маленьких игл, но я не могла позволить себе сорваться. В этот раз мне нужна помощь Марты, и придется с ней как-то договариваться. Однако она кажется забыла, кто старший в этой семье и чьи действия не позволили обеим княжнам стать игрушками в руках богатых мужчин.

– Не многовато ли требований? – я иронично изогнула бровь. – Кажется, вы с Мариной уже начали воспринимать мою помощь вам как должное и забыли, как боялись, что я просто сбегу и оставлю вас здесь вдвоем. Мне с моей привычкой к работе, с моими знаниями и навыками, ничего не стоило затеряться в другом городе – там, где ни Яринский, ни Морозов меня бы не нашли. Да и искать бы не стали: они оба были бы только рады, оставь я вас здесь, без помощи и денег. Или еще лучше: я могла добровольно вас отдать и выторговать себе большие отступные, а потом жить на них безбедно до старости. Но я все еще с вами. И «бегаю по слоим делам», чтобы обеспечить вашу безопасность. И выполнить волю ваших предков, которые и толкнули меня обратно в это тело, когда завершился обряд.

Я лишь недавно поняла, кто на самом деле не дал мне отправиться в небытие. Да, Влад поддерживал это тело, а Евгения не позволила моей душе окончательно от него оторваться, но та сила, которая заставила меня снова вдохнуть, не принадлежала ни одному из них. Она ощущалась совершенно иначе, чем согревающие прикосновения князя или холод способностей некромантки. Эта власть, невидимая и сильная рука, пожелала, чтобы я и дальше оставалась здесь.

– Может, они и сделали это, но лишь для того, чтобы ты выполнила задачу, – продолжала упрямиться Марта, но ее пыл заметно ослаб. – А потом ты должна вернуть все как было!

Ее слова окончательно подточили мое терпение, на политесы сил не осталось.

– Я должна тем, кто дал мне шанс на вторую жизнь. Должна Владу за то, что он не раз меня спасал, но перед вами я долгов не делала. Не я вынудила вашу сестру распрощаться с жизнью в обмен на силу: она сама приняла это решение. С ней я еще готова торговаться, но не с вами, – я хлопнула ладонью по столу и поднялась, давая понять, что разговор окончен.

Направилась к выходу из кухни, но на пороге меня остановил голос сестры.

– Марго… – она выдохнула это испуганно, так, будто наконец поняла, насколько сильно меня оскорбила. – Ты же не уйдешь?

Вот как запела, стоило только напомнить, что это я тут прикрываю их драгоценные дворянские зады от окончательного краха.

– Я закончу все дела, которые начала здесь. А дальше будет видно. И если ты хочешь, чтобы я, как ты выразилась, «разобралась» с Морозовым, мне понадобится твоя помощь. Сделай так, чтобы участницы твоего клуба начали писать эссе о картинах Шихте – особенно о самых ранних, которые сейчас распроданы и висят в гостиных богатых домов. Мне не важно, как ты будешь их убеждать: можешь обставить это как культурное просвещение, изучение современных тенденций, писательские тренировки – в общем, что угодно. Примеры того, как писать подобные заметки, скоро появятся в газетах, – бросила я, не оборачиваясь.

Наверное, стоило бы говорить с ней помягче, но я тоже не железная и уже устала принимать упреки. Раз мою поддержку и желание помочь приняли за слабость, значит придется действовать иначе.

– Я поняла. Сделаю, – испуганно прошептала Марта.

Кивнув ей, я поспешила спрятаться от этого мерзкого разговора в своей спальне.

Меня душили злость и обида, и хоть я понимала, что доля правды в ее словах есть, но не могла больше слишком сильно себя винить. Я не выбирала это тело и эти проблемы, и такую семью. Но в отличие от их драгоценной сестры не сбежала при первых признаках серьезной беды. Не хотелось обесценивать ее старания, но все же именно я отвоевывала сестер у настырных женихов, я пытаюсь восстановить честь фамилии и хотя бы часть былого капитала. И вот благодарность, которую за это получаю?

Хотелось кричать и кого-нибудь ударить, но вместо этого я переоделась в спортивный костюм и выскользнула из дома. Парочка охранников привычно направились вслед за мной, но держались на расстоянии. Я уже привыкла к их вездесущему присутствию и научилась не обращать на них внимания, поэтому не оборачиваясь направилась к парку.

Солнце уже село, по серому небу тянулись рваные башни облаков. Холодный ветер мягко поглаживал лицо, трепал волосы и наполнял горящую от слишком быстрого бега грудь. Уже совсем стемнело, когда я, обогнув небольшой парк как минимум два раза, остановилась у одной из лавочек и села на нее, безуспешно пытаясь отдышаться. Злоба ушла, вытесненная из тела нагрузкой, но обида все еще саднила в глубине сердца, и вытравить ее оттуда обычной пробежкой вряд ли получится.

Деревянные рейки лавочки впивались в спину, но я все равно прикрыла глаза и не спешила подниматься. Сзади послышался какой-то хруст, но я не обратила внимания: здесь многие выгуливали собак. А когда к лицу чья-то сильная рука прижала вонючую тряпку, сопротивляться стало уже поздно.

«Твою мать…» – последнее, что я успела подумать, прежде чем сознание погрузилось во тьму.