Хрущевка княжны Соколовской 3

Глава 21

– Н-но Михаил Юрьевич, вы же сами сказали, что ей можно встретиться с… – мямлил в ответ директор галереи, явно напуганный напором своего мецената.

– Я сказал, что вы должны организовать для нее такое шоу, которым она не заинтересуется. Заумные беседы об искусстве, всякие глупости об импрессионизме…

– Модерне…

– Мне плевать! Главные картины еще у него?

– Д-да, но…

– Обзванивай покупателей сейчас же! Пусть поторопятся, если не хотят, чтобы и их доля не осела на стене какого-нибудь пустоголового дворянина, – резко оборвал Морозов.

Затем хлопнула дверь и я поспешила вернуться к реальности, пока не начала выглядеть подозрительно-отстраненной.

Но разговор крепко запомнила. Ничего нового Морозов не сказал: о том, что картины проданы только его подельникам, мы с Краузе и так догадались. Однако все равно надо будет рассказать об этом милом диалоге наставнику – на всякий случай.

– Маргарита Алексеевна, рад наконец познакомиться с вами! – пробасил голос, который я слышала только что, но так близко, что я вздрогнула от неожиданности.

Мы с Владом синхронно обернулись к Морозову. Краузе к тому моменту уже отвел Мышковскую к одной из стен, и она увлеченно показывала картины, подобные которым уже видела в самых разных уголках города. Князь же до того, как нас прервали, бурно имитировал рассуждения об искусстве, чтобы дать мне возможность сосредоточиться на подслушивании. Михаил Юрьевич прервал его как раз в тот момент, когда он критиковал упрощенные формы, так любимые современными художниками.

– Боюсь, мы с вами не знакомы, – улыбнулась я, с любопытством разглядывая того, о ком прежде только слышала.

Ожидала увидеть стареющего грузного человека средних лет с широким лицом и размашистой походкой, но угадала только с возрастом. К нам приближался на вид вполне привлекательный мужчина. Глубокие морщины не слишком портили правильные черты лица, а подтянутая фигура вкупе с энергичной походкой намекали, что он не пренебрегает заботой о здоровье тела.

– Ужасное упущение с моей стороны, – Морозов учтиво улыбнулся, демонстрируя ряд ровных белых зубов.

Сейчас он выглядел спокойным и довольным жизнью: так сразу и не скажешь, что минуту назад распекал провинившегося подчиненного. Повернувшись к Владу, он протянул ему руку.

– Понимаю, вы теперь пуще собственного глаза бережете невесту, и все же не лишайте меня удовольствия познакомиться с той, кто увела у меня из-под носа моего протеже.

– Разумеется, – скрывая раздражение за непробиваемым спокойствием ответил Влад.

Но меня его ледяная маска больше не обманывала. Я провела с ним достаточно времени, чтобы видеть, как окаменели его плечи, как нахмурены брови и чуть прищурены глаза. Он не доверял Морозову, но разумеется демонстрировал привычную вежливость.

Когда князь завершил короткое формальное представление, мне пришлось протянуть Михаилу Юрьевичу руку. Он не стал целовать мою ладонь, как обычно поступали дворяне, лишь сухо ее пожал. В другой ситуации я бы расценила это как комплимент моим деловым способностям, но сейчас не знала, что и думать.

– Как уже отметили многие из присутствующих, с вашей стороны было просто преступлением скрывать от света столь талантливого молодого человека, – ответила я, обводя взглядом галерею.

Морозов последовал моему примеру, и на миг его взгляд стал колючим и злым. Но когда я вновь посмотрела в его глаза, он опять нацепил маску показного дружелюбия.

– Признаться, я вовсе не думал, что высший свет может заинтересоваться современным искусством. Насколько мне известно, большинство из присутствующих предпочитают классику как в образе жизни, так и в культуре, – витиевато парировал Морозов. – Впрочем, я не настолько эгоист, как вам могло показаться. Собирался представить юношу свету позже: по моему мнению, его лучшие работы нам еще только предстоит увидеть.

Мне ничего не оставалось, кроме как восторженно улыбнуться и понадеяться, что мы еще не раз придем в галерею, чтобы полюбоваться новыми шедеврами молодого творца. Но обманет ли мой спектакль этого прожженного делового человека? Сомневаюсь, что он примет мою восторженность искусством за чистую монету и сочтет меня достаточно безопасной, чтобы ни в чем не обвинять. И не заказывать еще одно покушение.

Влад, вероятно, думал о том же. Я чувствовала, как он чуть крепче, чем обычно сжал мою руку, и в ответ провела пальцем по его предплечью, пытаясь хоть немного его успокоить.

Как минимум прямо сейчас на нас никто не нападет.

– Не могу не отметить, что здесь далеко не все картины, которые я видела в мастерской, – продолжила разговор я, когда мы вместе двинулись к фуршетному столу.

– Некоторые из своих работ мой юный протеже счел недостойными показа, – и глазом не моргнув, солгал Морозов.

– Правда? Какая жалость! Меня, например, крайне впечатлила одна работа… Кажется, она называлась «Пчела в моменте». Такое тонкое умение с помощью нескольких мазков передать всю суть трепетного движения – настоящее мастерство! Я бы не отказалась выкупить именно эту картину. Разумеется, если это возможно, – продолжала давить я.

Уголки губ Морозова дрогнули, но больше он ничем не выдал нервозности.

– Боюсь, эта картина не продается, – несколько поспешно ответил он.

– Почему же? – я наивно хлопнула глазами и даже подошла ближе к Морозову. – Я готова предложить цену выше рыночной ради удовольствия любоваться именно этой картиной.

– Видите ли, сам художник очень привязан к этой картине. Она – одна из первых, что принесли ему известность в узких кругах моих товарищей, и он не пожелает расставаться с ней, – продолжал изворачиваться Михаил Юрьевич, однако я замечала, как его лицо становится все более серьезным, а взгляд холодеет.

– Может, я смогу его переубедить? – я упорствовала уже не столько ради результата – ведь с самого начала понимала, что эту картину Морозов мне не уступит – сколько из желания позлить этого двуличного мужчину. – Ведь ваши друзья покупали его произведения! Прошу вас, в знак дружеского отношения ко мне и моему будущему мужу!

Я мельком обернулась к Владу и по его взгляду, которым он будто хотел заморозить мне язык, понимала, что нарываясь. Едва заметно кивнула князю, намекая, что если и эта попытка не удастся, то отступлю, и он кажется понял мои намерения.

Но Морозов внезапно нашел в себе силы широко улыбнуться. Правда, его попытка изобразить дружелюбие больше походила на оскал.

– Что ж, раз вас так впечатлила именно эта работа, то пожалуй я поговорю с художником и постараюсь убедить его продать вам картину. Если не передумаете, позвоните ему через пару дней, – вдруг сдался он.

Я рассыпалась в слащавых благодарностях, но в мыслях уже терзалась сомнениями. Не похоже было, что он торговался только для виду, он точно не хотел отдавать мне эту картину. Но почему тогда согласился? Неужели на самом деле в ней, как и в других, нет ничего важного? Может, я ошиблась?

Так, ладно. Надо поторопить художника и нагрянуть к нему с визитом не через два дня, как просил Морозов, а завтра же. Может, успею увидеть что-нибудь, что не предназначено для моих глаз.

– Ваш напор очарователен, Ваша Светлость, – вдруг добавил Морозов, сверля меня недовольным взглядом. – Но как друг я бы советовал вам в некоторых ситуациях вести себя осмотрительнее, – и ушел, не дав мне добавить ни слова.

Каков наглец, угрожал мне! Я с возмущением повернулась к Владу, который все время нашей беседы оставался немного позади, будто контролируя пространство вокруг, он тоже выглядел раздраженным. Но нам ничего не оставалось, кроме как сделать вид, будто все в порядке.

Оглядевшись, я нашла взглядом сестер. Обе они стояли возле огромного полотна, испещренного разноцветными брызгами красок. Но говорили явно не об искусстве: Марина и Павел живой стеной закрывали Марту от Андрея, пока тот пытался в чем-то их убедить. Юноша, как всегда наряженный чуть более вычурно, чем того требовала ситуация, уже кажется терял самообладание: взмахивал руками и кивал в нашу сторону, его раскатистый голос вскоре начала слышать даже я.

Чтобы не доводить конфликт до опасной точки, я поспешила к девочкам.

– Что здесь происходит? – ледяной голос Влада подействовал на юную компанию как ведро ледяной воды. Все тут же встрепенулись и обернулись к нам.

– Ничего. Прошу прощения за навязчивость, – Андрей тут же учтиво поклонился и, бросив полный боли взгляд на Марту, поспешил ретироваться.

Поймать бы за шкирку этого сопляка и допросить с пристрастием, но нельзя: на нас и так смотрит слишком много людей.

– Марта? – я повернулась к младшей сестре, которая с трудом сдерживала слезы. – Он тебя чем-то обидел?

Она лишь покачала головой в ответ и поджала губы. По ее лицу я не могла точно понять, что она чувствует, да и сейчас не время для слишком откровенного разговора. Лучше еще раз расспросить обо всем девочек, когда вернемся домой.

Мы провели в галерее еще минут сорок, обмениваясь ничего не значащими фразами с другими гостями. Единственным интересным событием за это время стал нечаянно подслушанный мной разговор старшего Морозова с его сыном. Я продолжала следить за нашим подозреваемым, хоть и не надеялась сегодня услышать еще хоть что-нибудь интересное.

– Сопляк! – отчитывал сына Михаил Юрьевич, и я уверена, в этот момент смотрел на него как на пустое место. – Даже с таким простым делом справиться не смог! И это на тебя мне придется оставлять все, что я заработал. Бездарь! Идиот! Все опять делать самому…

Мне даже стало немого обидно за Андрея, который вообще-то не казался плохим человеком. Разве что время от времени вел себя слегка неуместно, но это ведь не преступление.

Однако слова Морозова еще раз подтвердили мои опасения и убедили в том, что Марту необходимо оградить об общения с ее назойливым поклонником любыми способами.

Рассказывать сестрам обо всем, что услышала, я не стала: по пути домой Марта и без того выглядела расстроенной, ни к чему ей сейчас эти новости.

Вечером она сама пришла в мою спальню и, крепко обняв, всхлипнула.

– Скажи, почему так несправедливо? Зачем мне было в него влюбляться, если он – плохой человек? – бормотала она, обильно смачивая слезами мою ночную сорочку.

Мне же оставалось только слушать ее, гладить шелковые светлые волосы и обнимать дрожащие плечи. В прошлой жизни я не раз влюблялась безответно, и потому прекрасно понимала: никакие слова сейчас не помогут.

Утром наш размеренный завтрак прервал стук в дверь. Марина открыла и замерла на пороге, а спустя пару мгновений растерянно позвала меня.

В прихожей я обнаружила Евгению Кречет и того мужчину, которого видела в кабинете.

– Исидор Игнатьевич Немеровский, старший следователь некромантического отдела милиции Калинова Моста, – представился он и кивнул на Евгению. – Это моя помощница, с ней вы уже знакомы.

Я сдержанно поздоровалась, стараясь не выказывать беспокойства. По какому поводу они могли прийти? Из-за того, что я использовала ритуал захоронения, который дала мне Евгения? Или появились какие-то новости по поводу покушения? Или это последствия истории со Снежиным?

– Что привело вас в этот дом? – спросила я, потому что молчание затягивалось.

– Мы вынуждены задать вам несколько вопросов в связи с новыми делом, – ответил Исидор, но понятнее от этого не стало.

– Делом в отношении Владислава Тарковского, – поспешила пояснить Евгения, но говорила это сквозь зубы, будто и сама не радовалась такому повороту событий. – Некий Михаил Юрьевич Морозов заявляет, что он повинен в смерти вашего отца.