Хрущевка княжны Соколовской 3

Глава 25

На следующий день мы с сестрами отправились к дому Анатолия Шихте, куда недавно наведывались с Натальей, чтобы написать парочку репортажей о современном искусстве. Я не предупреждала художника о визите, поэтому рисковала вовсе не застать его дома, однако мне очень нужен эффект внезапности. Я и так слишком запоздала с визитом из-за всей этой кутерьмы с допросом, и не хотелось, чтобы Анатолий замел следы раньше, чем я приду. В том, что он непременно будет их заметать, у меня не возникало ни малейших сомнений.

С нами увязался и Павел. На мой вопрос о том, не надоело ли ему таскаться за моим сестрами, он лишь с пониманием улыбнулся и ответил:

– Его Светлость попросил, разве я мог отказать?

Я красноречиво покосилась на охрану, которая и так следовала за нами, куда бы мы не пошли, но решила больше не допытываться.

Марине явно нравилась компания молодого Ртищева: они что-то тихо обсуждали и часто обменивались то насмешливыми, то скептичными взглядами. Поводов не доверять этому юноше у меня не было: он видел все, что произошло в доме Снежина, однако сплетни по городу так и не расползлись. Так что он вполне зарекомендовал себя как надежный человек, хотя меня немного беспокоило то, насколько многое он теперь знает о нашей семье. Придется держать его поближе.

Старая дверь подъезда с тихим скрипом открылась, квартира тоже оказалась не заперта: более того, огромный растоптанный башмак, втиснутый между косяком и створкой, не позволял двери захлопнуться, а из прихожей едко пахло краской и еще чем-то, но я не смогла понять, чем именно.

Сам художник, судя по моим ощущениям, стоял возле одной из картин, согнувшись над ней, и зачем-то тыкал в нее пальцем. Как любопытно…

Стучать я не стала, но вошла в квартиру достаточно громко, чтобы не остаться незамеченной. В импровизированной мастерской послышались шаги Анатолия, а вскоре показался и он сам: растрепанный и слегка испуганный. Оглядев нашу пеструю компанию, он сглотнул и растянул губы в попытке приветливо улыбнуться. Получилось у него из рук вон плохо: я прекрасно видела, как дрожат кончики его губ и как взглядом он пытается испепелить меня на месте.

– Маргарита Алексеевна! – протянул он, будто пытаясь выиграть время. – Михаил Юрьевич предупреждал, что вы придете. Я как раз почти закончил подготовку картины, которая вас так заинтересовала. «Пчела в моменте», верно?

Шихте широким жестом пригласил меня пройти в мастерскую. Я шагнула в тесное помещение, в котором теперь стояло еще больше полотен разной степени аляповатости. Здесь едкой краской пахло куда сильнее, чем в коридоре. Возле черной кляксы на желтом фоне стояла низкая, запачканная краской табуретка. На ней лежала палитра, тюбик с черной краской и шприц.

– Следовало ожидать, что такое в здравом уме не нарисуешь, – услышала я краем уха тихие, едва различимые слова Марины. Она шепнула их на ухо Павлу, так что художник не расслышал.

– Вижу, со времени моего последнего визита вы обогатили мир еще несколькими своими полотнами, – я указала на картины, в беспорядке выставленные вдоль одной из стен.

– Да. У меня случился… в некотором роде прилив творческого вдохновения, – заюлил художник и встал так, чтобы перегородить мне вид на ту картину, которую я собиралась купить. – Если желаете, можете выбрать одну из них вместо этой, старой.

Он отзывался о многострадальной «пчеле в моменте» с пренебрежением, но его рука дрогнула, когда он мимоходом указал себе за спину.

– Вы так сильно не желаете с ней расставаться? – притворно удивилась я.

– Видите ли, она в каком-то смысле очень дорога Михаилу Юрьевичу. Сам он в этом конечно же не признается – бизнесменам не по статусу питать глубокую любовь к абстрактному творчеству – однако будьте уверены: он очень расстроится, если эта картина покинет мою мастерскую.

В том, что Морозов не желает продажи этой катины, я и так уверена, потому и хочу ее купить, но в словах художника чувствовался скрытый намек.

– Теперь, когда вы прославились на весь город, вам вовсе не обязательно потакать любым капризам Михаила Юрьевича. Уверена, многие дворяне с удовольствием окажут поддержку вашему таланту, – решила зайти с другой стороны я.

Каким бы хитрым лисом ни был этот Шихте, все же еще в прошлую нашу беседу я заметила, что об искусстве он говорит с явным воодушевлением. Может, как и многие молодые люди, мечтал прославиться, но обстоятельства вынудили его зарабатывать немного иным путем?

– Прославился вашими стараниями, – Анатолий отвесил мне легкий поклон, но радости от факта своей внезапной популярности он явно не испытывал. – Но разве я могу предать того, кто первым разглядел мой талант?

– Если его намерения были такими же чистыми, как смысл ваших картин, то разумеется нет, – пошла на попятную я, чувствуя, что прямо сейчас этого мелкого гаденыша переубедить не удастся. Но от меня не укрылась искра, которая скользнула в его глазах в тот момент, когда я заговорила о других покровителях.

– Какое интересное и точное сравнение, – Шихте улыбнулся и наконец отступил от картины, которую я вознамерилась купить. – Оно крайне ярко показывает, насколько сильно я привязан к Михаилу Юрьевичу.

Еще один намек? Я все-таки права и его картины как-то замешаны в интригах Морозова? И судя по тому, как аккуратно Шихте обходит острые углы, ему может крайне дорого стоить предательство. Надо запомнить.

– И все же я пришла именно за этой картиной. Михаил Юрьевич сказал, что не против ее продажи, – я подошла к полотну почти вплотную и наклонилась, разглядывая то место, в которое тыкал пальцем Анатолий.

В верхнем левом углу огромной черной кляксы краска слегка поблескивала и бугрилась, будто на холст совсем недавно нанесли свежую. Там же виднелся отпечаток пальца. Мельком глянув на руки Шихте я убедилась, что он действительно зачем-то поправлял картину.

– Что ж, мне печально с ней расставаться – она одна из первых, которые позволили Михаилу Юрьевичу разглядеть мой талант. Но если таково ваше желание, разве я могу отказать? – страдальческие интонации в голое художника стали настолько наигранными, что я даже поморщилась.

О цене мы договорились быстро. Я ожидала, что придется поторговаться, даже прикупила в киоске какую-то брошюру с обзорами культурной жизни и посмотрела, по чем нынче высокое искусство, пока мы ехали сюда в такси. Да и Павел, как выяснилось, кое что понимал в этой теме. Но Шихте назвал цену вдвое ниже, чем я рассчитывала, и я не стала спорить.

«Только из уважения к просьбе Михаила Юрьевича», – продолжал напоминать мне художник, когда мы аккуратно завернули картину в кусок белого холста и Павел вызвался донести ее до машины.

Искренне поблагодарив художника за приятную и содержательную встречу, я поспешила выйти из его квартиры: от едкого запаха голова начала побаливать, а время для очередного обморока сейчас не самое подходящее.

Стоило оказаться на улице, как в кармане сумки зазвенел телефон. Я торопливо достала его и, прочтя сообщение от Краузе, подняла взгляд на сестер.

– Ты опять куда-то умчишься, – констатировала Марина еще прежде, чем я успела рот раскрыть.

– Увы, мне надо увидеться с наставником. Картину я заберу с собой. Павел, будьте так любезны, проводите княжон до дома, – распорядилась я, пока Марта смотрела на меня такими печальными глазами, будто я бросаю их и срочно уезжаю в другой город.

Я вызвала себе другое такси, и когда девочки садились в машину, которая ждала нас у подъезда, придержала младшую сестру за локоть.

– Что случилось? – спросила у нее тихо, так, чтобы не слышала Марина.

– Расскажу, когда вернешься. Если конечно ты опять не пропадешь куда-нибудь на целые сутки, – недовольно пробубнила Марта, вырвала свою руку из моей и поспешила спрятаться от меня в салоне авто.

Да что с ней такое? Ладно, она сама пообещала рассказать, когда я приду домой. Надеюсь, дело не в Андрее. Ей еще рано знать, что не такой уж он и козел, каким показался нам с самого начала.

Эдуард ждал меня на пороге своего дома. Они вместе с одним из охранников, которые по-прежнему неукоснительно меня сопровождали, занесли в его кабинет массивную картину. После этого мы с магом остались вдвоем, хотя за окном теперь маячил один из телохранителей, портя вид на серую улицу, засыпанную мокрыми бурыми листьями.

– Рассказывай, что там с этой картиной, – как всегда без приветствия начал Краузе, аккуратно разрезая изящным ножом плотный слой бумаги, укрывавшей холст от непогоды.

– Для начала я хотела бы поговорить с вами о том странном доносчике, о котором вы мне рассказывали, – я помогла магу сорвать бумагу с картины и с неприязнью оглядела хаотичные мазки масла, которые составляли нехитрую композицию на холсте высотой почти метр. – Как выяснилось, прежняя Маргарита знала кто он и даже помогла составить один из документов.

– Вот как? – Краузе отвлекся от скептического рассматривания моей недавней покупки и удивленно вскинул брови. – И кто же?

Кажется, впервые за время нашего знакомства он выглядел действительно заинтересованным в моих словах. Я выдержала небольшую паузу для пущего эффекта, и когда поняла, что Эдуард уже вот вот разразится бранью, все-таки ответила.

– Андрей Морозов.

– Предки меня забудь, ну конечно! Я должен был и сам догадаться, – Краузе прикрыл глаза и потер пальцами висок, тяжело вздохнул и опустился на кресло у рабочего стола.

О картине, которая так и продолжала сиротливо лежать на диване, он похоже и вовсе забыл.

– Мальчишка конечно мало что знает о планах отца, но не может не знать ничего вовсе. Этот напыщенно-старческий тон, да и сам этот донос, похожий на благородный рыцарский порыв – кто еще мог такое затеять? Вот только теперь мальчишка в опасности. Морозов его конечно не убьет, но мало ли, до чего додумается, раз уж… – Краузе красноречиво покосился в сторону черно-желтого холста.

И правда, если ему пришла в голову какая-то нестандартная затея с картинами, над которой нам с наставником еще предстоит поломать голову, то и для сына он вполне может придумать какое-нибудь особенно изощренное наказание.

– Я надеюсь, князь Тарковский никак не обнаружил этого знания? Вы ведь еще не говорили с мальчишкой?

– Разумеется нет, – поспешила заверить Эдуарда я.

– Хорошо. Тогда я подумаю, как бы получше все устроить. Уверен, что обвинение Владислава в подстрекательстве к суициду – это только начало. И способ немного отвлечь всех нас, возможно – выиграть время. Но для чего, я так до сих пор и не выяснил, – признался Краузе, но я так и не поняла, говорит он со мной или просто рассуждает вслух.

– Разве вы не пытались подслушивать его разговоры, читать письма? Неужели он ни разу и словом не обмолвился о своих планах? – уточнила я с сомнением.

– Ты меня за идиота держишь? – Краузе аж в кресле подбросило от возмущения. – Последние года три я только и делал, что слушал его разговоры. Но полагаю, он подозревает, что за ним следят. Может даже знает, что среди его приближенных есть доносчик. Так что он крайне осторожен: беседы ведет только на нейтральные или рабочие темы, а письма распечатывает на принтере. Его сейф полностью герметичен, туда мне тоже не заглянуть с помощью сил.

– Понятно, – я даже отступила на пол шага оттого, сколько гнева слышала в голосе наставника. – Может, картина что-то прояснит?

– И каким же интересно образом? – проворчал Эдуард, все еще недовольный моим упреком, но с кресла все же поднялся. – Я не чувствую под краской никаких полостей.