И попытка незамедлительно последовала:
– Слышала, князь Тарковский пригласил вас на пикник в эти выходные? – забросила пробную удочку она, но я почти слышала, как скрипят от негодования зубы маркизы.
Интересно, ее злит сам факт того, что Влад пригласил обнищавшую княжну, или то, что вопиющее нарушение всех местных правил приличия в очередной раз сходит мне с рук?
– Верно, мы с сестрами получили приглашение, – все же ответила я, хоть и ждала подвоха.
– Вы же не собираетесь на него идти? – Мышковская уставилась на меня с притворным ужасом. – Вам и девочкам стоило бы выждать некоторое время, пока слухи не улягутся.
– Прячутся те, кто совершил что-то постыдное. Я же лишь защищаю свою семью, мне стыдиться нечего, – разговор начинал меня раздражать и сдерживать гнев с каждым разом становилось все сложнее.
– Вы очень изменились, Марго, – задумчиво смерив меня взглядом, протянула маркиза.
– А кто бы не изменился в моих обстоятельствах? – философски пожала плечами я.
Разговор наконец сошел на нет. Мышковская не смогла придумать нового повода меня укусить, и я углубилась в журналы, вскоре позабыв о ее присутствии.
Сегодня и в самом деле пришли не все девушки, которые обычно посещали собрания клуба, но их все же оказалось достаточно, чтобы провести содержательную беседу. Марта уже вполне уверенно чувствовала себя в качестве главы клуба и умело направляла обсуждение в нужное русло, если разговор сворачивал на слишком уж отдаленные темы. В общем, собрание прошло хорошо – к явному неудовольствию Мышковской.
Прощаясь со мной у выхода из библиотеки, она поджала губы и довольно грубо подхватила под руку свою младшую сестру.
– Очень надеюсь увидеть вас на конной прогулке, – церемонно, но очень холодно сказала она и отвернулась, не дожидаясь от меня ответной любезности.
Когда маркиза отдалилась на несколько метров, Марта приподнялась на цыпочки и шепнула:
– Я всегда говорила Марго, что она завистливая курица.
Марина только хмыкнула за нашими спинами.
Мне бы напомнить девочкам, что дворянке неприлично так отзываться о других дамах, но я тоже усмехнулась и вместе мы направились ловить такси.
К тому моменту, как девочки сели в машину, мне пришло сообщение от Краузе. Он просил меня прийти для очередного занятия так быстро, как только смогу.
Что еще за срочность?
Я ответила, что могу явиться хоть через десять минут и, получив одобрение наставника, отправила сестер домой, строго наказав им позвонить, как только доберутся.
Дом Краузе находился недалеко от библиотеки, минут за двадцать я дошла до него пешком. Шагала медленнее, чем обычно, чтобы контролировать «прослушку», которую забросила в машину такси. И только когда убедилась, что сестры зашли в квартиру, и получила от них подтверждающий звонок, ускорилась и быстро добралась до знакомой двери.
Я уже привыкла, что мне открывает спокойная – даже меланхоличная – женщина. Привыкла проходить по полутемному коридору и обнаруживать наставника в кабинете с неплотно задернутыми шторами. Но на этот раз работница Краузе указала на узкую лестницу слева.
– В подвал, пожалуйста. Эдуард уже там, – равнодушно проинструктировала она и ушла.
Это что-то новенькое.
Прежде чем спускаться, я прощупала помещение под домом с помощью стихии. Ветер отзывался охотно и с любопытством осмотрел каждый уголок небольшой и совершенно пустой комнаты, в которой в самом деле находился только Краузе. Он стоял, привалившись плечом к одной из стен, в внимательно следил за лестницей, будто опасался пропустить момент моего прихода.
Странно.
Ощущая одновременно и легкий испуг и жгучее любопытство, я подобрала юбку и аккуратно спустилась по крутым ступеням, вмиг оказавшись в почти непроглядной тьме.
И зачем вообще нужно такое помещение? В нем ничего не хранят, и даже свет не проведен.
– Здравствуйте, – сказала в пустоту, однако прекрасно чувствовала, что Эдуард стоит прямо передо мной.
Лишившись возможности видеть, я могла лучше сосредоточиться на контакте со стихией, и довольно быстро компенсировала отсутствие зрения усиленным восприятием.
– И тебе доброго дня. Впрочем, может не такой уж он и добрый, – проворчал Краузе, отступая на пару шагов. – Сегодняшнее занятие… внеплановое, но я надеюсь, ты быстро освоишь то, что я собираюсь показать.
Нехорошее предчувствие, которое появилось еще в момент спуска по лестнице, после слов наставника превратилось почти в панику.
Почему именно сейчас? Мы должны были встретиться на следующей неделе, я готовилась демонстрировать очередные дыхательные техники – на этот раз более сложные. Ни о каких дополнительных тренировках и речи не шло в тот раз, когда Краузе отдал мне документы, связанные с Морозовым.
– Что случилось? – спросила я. – К чему вы в очередной раз меня готовите?
– Пока ничего, – несколько нервно пресек расспросы Краузе. – Просто хочу убедиться, что ты сумеешь выполнить несколько трюков, которые могут обеспечить твою безопасность.
Значит, что-то все же может произойти, причем с большой вероятностью. И в этот момент рядом может не оказаться ни Влада, ни Эдуарда. Значит, в моих интересах как можно лучше усвоить внеплановые уроки.
Как только мы приступили, я поняла, для чего Краузе потребовалась темнота. Он решил убить двух зайцев разом: во-первых проверить, насколько хорошо я с помощью стихии могу чувствовать окружающее пространство, во-вторых – научить меня создавать нечто вроде воздушных иллюзий.
– Мы начнем с тренировок в темноте, чтобы зрение не отвлекало тебя от концентрации, – инструктировал Эдуард, пока я по его заданию ловила маленькие кусочки бумаги, кружащиеся по комнате. Видеть их оказалось гораздо труднее, чем массивные предметы, и пару раз я путала поток ветра, созданный Краузе, с одним из таких клочков.
– Затем продолжим в саду. Сейчас, когда листья уже опали, создавать иллюзию ложного следа проще всего. И наконец, после того, как освоишь ее, еще раз продемонстрируешь свой контроль при использовании приема удушения. Раз уж ты все равно выучила его без моего ведома, то хотя бы докажи, что достойна им пользоваться.
К тому моменту, как Краузе закончил, я уже сжимала все обрывки бумаги в руке.
– Теперь прочти, что на них написано, – потребовал наставник, когда я протянула ему собранные листы.
Что?!
– Но это невозможно, – растерялась я.
Сами клочки-то едва различала с помощью ветра. И как понять, какие буквы написаны на листе бумаги?
– Сосредоточься, – проигнорировав мои возмущения, Краузе встал спиной к лестнице, намекая, что пока не выполню задание, отсюда не выйду. – Если хочешь играть во взрослые игры, будь добра разжиться стоящими картами.
Я покорно сосредоточилась, и вскоре даже начала чувствовать впадины в тех местах, которых касалось перо. Но различить за ними текст по-прежнему не получалось.
– Не могу, – после минут двадцати бесплотных усилий констатировала я.
– А лезть с допросом к директору галереи можешь? Назначать встречу с художником без моего ведома можешь? – Эдуард почти шипел, не отходя со своего места ни на миллиметр. – Я тебе ясно сказал: сиди дома, перебирай бумаги. Ты ответила, что все поняла. И раз уж ты настолько смышленая, то будь добра, догадайся, как прочесть этот документ.
Он злился. Первое время тренировки скрывал это, но теперь ясно дал понять: на этот раз я полезла туда, куда соваться не следовало. И судя по тому, что он взялся учить меня новым полезным навыкам, отступать уже поздно.
Я тоже разозлилась. Мог бы и объяснить, что делать: он наверняка знает, как прочесть текст. И, желая назло Краузе справиться с задачей, снова сосредоточилась на бумаге. Но перо неизвестного автора записи оставляло неравномерные линии, и они никак не складывались в единый текст. Нужен какой-то другой метод, но какой?
Окончательно убедившись, что прежняя тактика не работает, я взглянула на лист так, как посмотрела бы на него, если бы проверяла чью-то комнату целиком: быстро, вскользь. И наконец поняла: надо смотреть не на приложенные усилия, а на плотность бумаги!
С печатным текстом навеное такой фокус не пройдет, а вот с рукописным – очень даже. Плотность бумаги в том месте, где на ней остались чернила, значительно отличалась. Сосредоточившись на этой разнице, я быстро начала различать отдельные буквы.
Повозившись с рваными кусками, как с паззлом, я вскоре собрала целую записку. Некто размашистым почерком небрежно вывел на большой странице лишь несколько слов:
«Если справится – представьте ее мне».
Что это значит?