Хулиган. Его принцесса

Глава 17. Несерьезные угрозы

POV Даня

Я сидел, уставившись на двух идиотов за столом передо мной, и наблюдал, как Череп в очередной раз наклонился к Рябинину, чтобы спросить что-то, чего тот не мог понять из книги, которую читал.

Леха, пришедший минуту назад и занявший место рядом, лениво глянул на наших друзей и пристально уставился на меня. Выражение его лица было безучастным, но я знал, чего он ждал.

Ждал, когда я начну донимать его вопросами.

Влад продолжал объяснять Черепу основы математики, которые тот пропустил еще в школьные годы, а Череп в свою очередь записывал всё, что говорил ему друг. Леха взглянул на них, когда Череп застонал и почесал голову, все еще пребывая в замешательстве от столь твердого гранита науки. Казалось, эти двое за своим занятием даже не замечали нашего присутствия, хотя это они приперлись в нашу аудиторию, но никак не наоборот.

Я усмехнулся и взгляд Лехи вернулся ко мне.

Увидев выражение моего лица и поняв, что я собирался сделать, Орлов нахмурился. Но так как он ничего не сказал, я воспринял это как сигнал к тому, чтобы начать высмеивать наших с ним друзей. Благо повод был достойный.

— Та-а-ак, — начал я. — Посмотрите-ка, кто у нас здесь. Проигравшие!

Они почти синхронно вскинули головы вверх, а затем медленно переглянулись между собой с одинаково хмурыми лицами. Это будет весело.

— Можно я ему врежу? — пробормотал Череп.

— Валяй, — одобрительно пробормотал Рябинин в ответ.

Орлов устало выдохнул и достал свой телефон. Впрочем, ничего другого я от него и не ожидал.

— Лех, хочешь потусоваться позже? — спросил я. — Я тут недавно заработал немного денег…

Я успел соскочить с места, на котором сидел, как раз в тот момент, когда Череп замахнулся. И стоило его кулаку рассечь воздух, не столкнувшись со мной, как Череп потерял равновесие и нелепо упал на парту.

— Неудачник, — усмехнулся я. — Мало того что проиграл, так еще и промахнулся.

— Ненавижу проигрывать, — Череп зарычал поднимаясь.

Влад бросил быстрый взгляд на Орлова, но тот, похоже, был слишком увлечен своим телефоном, чтобы заметить это.

Он же не думал что, Леха взбеситься из-за этого?

Любой, у кого были глаза, мог заметить, что мой лучший друг сейчас пребывалв нехарактерно для него хорошем настроении. Судя по ухмылке на его лице, он, вероятно, сейчас переписывался с Ксюшей.

Ему нравилось дразнить свою девушку, и хотя я поначалу опасался, что это может заставить Ксюшу бросить его, я был уверен, что Леха не позволит этому случиться. Тем более после того, как решился сохранить их отношения, которые были для него первыми.

— Надо было делать верную ставку. Или не прислушиваться к нашему малышу, — спокойно парировал я.

— Что был последний раз, когда я спорил с вами.

— Знаешь, сколько раз ты так говорил и сколько раз сам же предлагал спор на бабки, м? — спросил я, усаживаясь обратно на свое место.

— В этот раз я был уверен в своей победе. Я был уверен, что он порвет с ней.

— Ты бы лучше был так уверен в своих знаниях, чем в этом.

— Орлов, может, ты ему втащишь? — громко спросил Рябинин.

— Я уже, — сухо ответил он, не поднимая глаз от телефона.

— Причем ни за что, — съязвил я с вымученной улыбкой.

— Кстати, — Леха вскинул голову и устремил на меня свои серьезные глаза, — это было по другой причине. Если подумать, может, мне действительно стоит втащить тебе.

— Так, если это из-за пари, то не я его предложил, — торопливо отозвался я, поднимая поднятые вверх ладони.

— Но ты в нем участвовал, — вмешался Череп.

— Конечно, нужно же было прибрать твои деньги к рукам, — усмехнулся я, наблюдая за заострившейся челюстью раздосадованного проигрышем друга.

На этот раз кулак Черепа не промахнулся. И мне пришлось отпрянуть от него, энергично потирая ушибленное плечо.

— Придурок, — пробормотал я.

Череп широко ухмыльнулся и, не обращая внимания на мой угрюмый взгляд, повернулся к Рябинину.

— Влад, колись, что у тебя было с той цыпочкой, с которой ты вчера ушел?

— Ты бы математикой так интересовался, Череп, — язвительно ответил он.

— Ну ладно, пусть будет математика. Скажи, под каким углом были ее ноги, когда ты…

В этот момент в аудиторию вошел препод, заставивший Черепа заткнуться на полуслове. Я перевел взгляд на Кравцова и, едва успев его рассмотреть, вернулся к Черепу.

— Что вы двое здесь делаете? — нахмурившись спросил Кравцов Рябинина и Черепа, которых быть здесь не должно было.

— Мы уже уходим, — немедленно ответил Череп, торопливо вскакивая со своего места.

Влад же, в отличие от своего друга, совсем не выглядел испуганным, оттого что его застали на паре, специально выделенной ректором для нас с Орловым.

— Илья Артемович, а вы когда-нибудь умышленно заваливали студентов? — спросил он через мгновение.

Брови Кравцова сошлись в замешательстве.

— Это вопрос с подвохом?

— Скорее наводящий.

Череп, уже стоя на выходе, подзывал к себе рукой Влада, чтобы поскорее убраться отсюда. Я наблюдал за этим с усмешкой на губах. Кравцов был единственным преподом, к которому Череп относился с опаской из-за одного инцидента, связанного с очередным спором, когда его взяли на слабо.

К несчастью для Кравцова, это произошло вне стен универа. К счастью для Черепа, когда его застали с поличным, он успел спрятать член в штаны и при этом не наступить в сделанную им же до этого лужу.

— Я не завалил ни одного студента, — ответил Кравцов, а потом перевел взгляд на меня и, коварно ухмыльнувшись, добавил: —Пока не завалил.

Я ухмыльнулся в ответ.

Он что, снова угрожал мне?

— Хорошая идея, Илья Артемович, — Влад, поравнявшись с преподом, похлопал его по плечу, а потом совсем не тихим шепотом сказал: —Завалите его.

— Обязательно, — Кравцов то ли всерьез отозвался, то ли просто подыграл Рябинину.

— Отлично. Увидимся позже, парни.

— Скажи мне кто твои друзья и я скажу кто ты, — пробормотал себе под нос препод, провожая глазами этих двоих.

Что он там говорил? Что завалит меня? Что ж, это мы еще посмотрим.

— Что у вас сегодня запланировано для нас? — спросил я с притворным почтением, будучи готовым засыпать его раздражающими вопросами на протяжении всего нашего нахождения в этом замкнутом пространстве.

— Стало быть, начнем. Леша, будь добр, убери телефон. У нас сегодня, — выражение его лица в один миг стало торжествующим, — интерактивная лекция.

— Что? — удивленно спросил я.

— Начнем с викторины, — продолжил Кравцов, проигнорировав мой вопрос и широко улыбнувшись.

POV Таня

— Что значит, ты еще не нашла платье? — потрясенное спросила у меня Уля. — Благотворительный вечер уже через несколько дней.

— Я знаю, — рассеянно пробормотала я, сидя на стуле с мягкой спинкой и листая страницы модного журнала. — Это как-то вылетело у меня из головы.

— Вылетело из головы? Готова поспорить, ты намеренно забыла о нем, поскольку ненавидишь такие вечеринки.

— Ненавижу — это слишком сильно сказано. Я просто не в восторге от них. И ты же знаешь, я занималась подготовкой к вечеру, просто немного в другом профиле.

— Вот именно, в другом! — возмущенно воскликнула Ульяна. — Вместо того, чтобы заниматься подготовкой себя, ты тратила время на ерунду, готовясь к деловым разговорам. Где ты теперь найдешь себе платье? Только не говори мне, что ты возьмешь первое попавшееся с вешалки.

— Нет, мне нужно презентабельно выглядеть на этом вечере, — ответила я с тяжелым вздохом. — Поэтому я сейчас сижу в салонеАнны Лионовой.

— Что?! — ее возглас заставил меня вздрогнуть и отстранить телефон от уха, во избежание разрыва барабанной перепонки. — Но как…? К ней же не пробиться. У нее запись на год вперед расписана. Ее платья достаются разве что избранным.

— Значит, я избранная, — отозвалась я с усмешкой. — А если серьезно — мы просто с ней давние знакомые.

— Что? Знакомые? Подробности, Таня, я жду подробности, — требовательным тоном заявила Ульяна.

Прежде чем я успела ответить, в комнату вошла милая девушка в униформе.

— Анна готова принять вас, — сказала она мне.

— Уля, мне пора, — сказала я в трубку. — Поговорим позже, хорошо?

— Хорошо, — угрюмо согласилась она, за неимением другого варианта. — Боже, Таня, я так тебе завидую. У тебя будет платье от самой Анны. Пришли мне тогда хотя бы фотку платья, договорились?

— Я постараюсь. Пока.

Я отключилась и прошествовала за девушкой в заднюю часть салона, где меня уже ожидали швея и две консультантки, готовые помочь. Анна Максимовна, владелица салона, сидела в кресле и рисовала карандашом эскиз.

Она совсем не выглядела взволнованной из-за встречи со мной, не то что я…

— Таня, какая же ты худая, — с ходу заметила она.

— Здравствуйте, Анна Максимовна, — я робко улыбнулась ей.

— Иди ко мне, ma chérie (в пер. с французского — дорогая), — она раскинула руки в стороны и я, тихонько смеясь, приникла в ее объятья.

Я закрыла глаза, чувствуя, как по всему телу разливалось тепло.

— Я скучала по вам, — прошептала я.

Ее руки крепче сжались вокруг меня.

— И я, — выпустив меня из своих объятий, она окинула меня беглым взглядом. — У тебя есть лишнее время? Мы могли бы перекусить. Ты такая худая, что тебя может унести легким ветерком. Или, должно быть, дело в росте. Ты стала выше с тех пор, как я видела тебя в последний раз.

— Не хочу отнимать у вас много времени, — смущенно отказалась я.

— Брось это, Таня. У меня найдется на тебя столько времени, сколько потребуется и даже больше. Я так давно тебя не видела. Мы не виделись с тех пор, как…

— Не надо, — пробормотала я, прерывая ее. Опустив глаза, я набрала в грудь воздуха и продолжила: — Простите. Просто…

— Я понимаю, ma chérie, — она проникновенно заглянула мне в глаза. — Я знаю, как тебе было тяжело.

Я через силу улыбнулась ей, взяв себя в руки.

— Так что насчет вечернего платья?

— Сейчас всё будет, — воодушевляюще заявила она. — Мы тебе не только платье создадим, мы тебе гардероб на все последующие мероприятия заполним.

Ее слова заставила меня насторожиться, а потому я решилась сразу же предостеречь:

— Анна Максимовна, мне нужно только одно вечернее платье.

— Никаких возражений, — парировала она, махнув рукой в мою сторону.

Кажется, спорить было бесполезно.

Я испустила долгий вдох, когда она взяла меня за руку и заставила встать посреди покрытой ковром круглой платформы перед тремя огромными зеркалами.

Следующие несколько часов Анна Максимовна заставляла меня примерять красивые платья, юбки и блузки. В перерывах она снимала с меня мерки и изучала рулоны различных тканей. Она и ее сотрудники обращались со мной как с манекеном, наряжая, раздевая, крутя, и всякий раз, когда я высказывала свое мнение, оно оставалось проигнорированным.

Тем не менее мне было весело.

Обычно, когда мне нужно было платье, я вызывала модельера, чтобы он снял с меня мерки. Первый раз я видела, что на мне будет надето, только в день самого мероприятия, на которое оно и требовалось. И до сих пор меня это полностью устраивало. И вот, как обычно, поручив своей горничной позаботиться об этом моменте, я никак не ожидала, что мне назначат встречу с Анной.

От этой новости я несколько минут просидела в полнейшем шоке. Диана была так взволнована, сообщая, что ей удалось договориться о встрече с одним из ведущих модельеров в индустрии моды, что не заметила за мной ничего необычного.

Я могла только молча смотреть на нее, пока она без умолку болтала о своем достижении. Но заслуга была не столько в ее умении договариваться, сколько вмоей фамилии, которую Анна Максимовна хорошо знала.

Потому что она была няней Данила.

Ей было всего восемнадцать, когда она появилась в доме Громовых. Данилу тогда было пять. Мы не могли не сблизиться с ней, потому как она всегда была с Данилом, когда он приезжал ко мне или я к нему. И хотя она была строгой, она дарила самые теплые объятия, рассказывала самые интересные истории и готовила самую вкусную еду.

Она не относилась к нам как к детям, за что ее уважал Данил, и давала много советов, за что ее любила я. Лето, когда Данил и его семья переехали в наш город, было самым счастливым в моей жизни. Мы втроем проводили вместе почти каждый день.

Раньше я даже представляла, какой была бы моя жизнь, если бы моя мама была такой же, как Анна Максимовна, и иногда я действительно представляла ее своей мамой, потому что она была такой доброй, внимательной и чуткой, какой никогда не была моя родная мама…

Но теперь я смущалась ее.

А всё потому, что она была рядом, когда Данил порвал со мной дружбу.

Она была рядом, когда Данил публично опозорил мня и причинил мне боль.

Тогда она даже осталась не рядом с ним, а со мной.

Она утешала меня, когда я рыдала навзрыд от душераздирающей боли.

— Почему? — спросила я. — Почему он так поступил со мной?

Ее глаза были полны печали, когда она ответила:

— Мне очень жаль, ma chérie. Но я не знаю почему.

Глядя на нее поверх голов ее сотрудников, я задавалась вопросом, знала ли она причину сейчас. Но вряд ли это было возможно, потому как вскоре после тогоужасного дняона покинула дом Громовых и уехала учиться во Францию, о чем всегда мечтала.

Прошли годы с тех пор, как мы виделись в последний раз. Иногда мы разговаривали по телефону. Но Анна Максимовна была болезненным для меня напоминанием о том, каким был Данил до того самого худшего дня в моей жизни. А потому с годами телефонные звонки становились все реже, пока не прекратились вовсе.

— Платье будет готово ко дню вашего мероприятия, а остальную выбранную для тебя одежду я отправлю курьером к вашему дому, — сказала она мне, когда мы переместились в ее кабинет пить чай.

— Спасибо, Анна Максимовна, — с благодарностью ответила я.

Она окинула меня взглядом и презрительно фыркнула.

— Подумать только, если бы не твоя горничная, то мы бы и не увиделись вовсе. Я ведь давно вернулась в этот город, а ты, зная это, могла бы и заскочить ко мне на чай.

Я поджала губы и отставила чашку на стол.

— Простите.

— Ну, есть и моя вина в этом. Могла бы сама позвонить, но я была так занята все эти годы, — сказала она задумчивым тоном. — В этой индустрии трудно сделать себе имя, знаешь ли.

— Но вам это удалось.

Она тепло улыбнулась мне.

— Спасибо, ma chérie. Но, — ее улыбка исчезла, — сомневаюсь, что я далеко бы продвинусь, если бы не семья Громовых, давших мне старт в обучении.

У меня защемило в груди от одного упоминания этой фамилии. Но я скрыла свой дискомфорт, сделав глоток чая.

— Я слышала, что вы с Данилом учитесь в одной университете.

— Да, это так.

— И как он?

— Не знаю, — ответила я, пожав плечами.

Одна из ее бровей приподнялась.

— Вы не общаетесь?

— Вы знаете ответ на этот вопрос.

Она посмотрела на меня долгим пронзительным взглядом, а затем спросила:

— Если бы Диана не позвонила, ты бы не пришла ко мне, не так ли?

Я не ответила, потому что это была правда.

— Таня, прошло столько лет. Разве ты не можешь просто забыть об этом? — я покачала головой в ответ на ее вопрос. — Ты была всего лишь ребенком. И Данил тоже. Вы оба были детьми.

— Анна Максимовна, вы не понимаете, — я сжала руки в кулаки на столе и она опустила на них взгляд. — Он тогда был моим единственным другом. У меня никого не было. Ни матери, ни отца, ни даже брата. У меня был только он. И вы.

Мои глаза увлажнились и я сглотнула ком, вставший поперек горла.

Было трудно говорить об этом.

Даже больно.

Но понимающий взгляд Анны Максимовны помог мне продолжить.

— Вы знаете мою маму. Я рассказала вам о ней, хотя это было против правил — обсуждать внутрисемейные дела с посторонним человеком. Вы знаете, какая она. А папа, он хоть и любит меня, но у него никогда не было времени на меня. Он обращается ко мне, только если я ему нужна, а в остальное время меня будто не существует для него, — я отвела взгляд в сторону и выдохнула. — Раньше у меня был Глеб. Он был хорошим братом, пока не изменился. И я думала… думала, что с Данилом все будет по-другому. Потому что он заботился обо мне. Я нравилась ему такой, какой я есть. Он был ласков со мной и это было то, в чем я нуждалась. Я мечтала только лишь о ласке, потому что у меня ее никогда не было. И он мне ее дал…

Анна Максимовна протянула руку через стол, взяла меня за руку и сжала ее.

— О, Таня, — прошептала она.

Я снова посмотрела на нее. Слезы к тому времени исчезли. Гнев и горечь сменили печаль в моей душе.

— Поэтому, когда он предал меня, когда он причинил мне боль без причины, это было не просто больно, аочень больно. Пусть я и была тогда ребенком, но я понимала, что такое предательство. Я понимала боль. Я понимала страдания. Потому что это было всё, что было в моей жизни до встречи с Данилом. И когда я думала, что он своим существованием изменил мою жизнь к лучшему, он вернул мне эти боль и страдания в тройном размере.

В ее глазах плескалось явное сочувствие, от вида которого я схватилась за свое склеенное из осколков сердце, чтобы оно не разбилось вновь. Но мне не удалось спасти его, так как Анна Максимовна наклонилась ко мне и провела рукой по моей щеке.

— Ты знаешь, что у тебя всегда есть я, ma chérie, — прошептала она.

По моей щеке скатилась одинокая слеза.

— Я знаю, — прошептала я в ответ.

Она притянула меня к себе и крепко обняла.

— Так что просто позвони мне, когда я тебе понадоблюсь, когда тебе нужно будет с кем-то поговорить. Я всегда буду рядом с тобой.

Я шмыгнула носом и положила голову ей на плечо.

— Хорошо, спасибо вам.

— Я еще и на твоей свадьбе погуляю. Ты же не забыла, что обещала пригласить меня?

Мы обе разразились смехом с обещания, данного очень и очень давно.

Вошедшая в кабинет сотрудница салона выглядела поистине ошеломленной, увидев нас плачущими и смеющимися в объятиях друг друга.

POV Даня

— Блять, — пробормотал я, услышав раздавшийся грохот.

Судя по звуку и ощущениям, я, должно быть, наткнулся на лампу у дивана.

Была кромешная темнота, а я не потрудился щелкнуть выключателем. Ввалившись в дом, я прилагал все усилия, чтобы спокойно дойти до своей спальне и не разгромить ничего по пути.

Я не планировал возвращаться домой вусмерть пьяным, но лекция, полученная от ректора, заставила меня выпить чуть больше желаемого, чтобы перенести ее. Благо он не вызвал меня в кабинет, а просто позвонил, нет, набросился на меня по телефону.

— Вы, мелкие паршивцы! — ревел Овчинников Леонид Арсеньевич, ректор нашего университета и по совместительству лучший друг отца Орлова. — Вы думаете, мне работы без вас не хватает?!

— Стало быть… вы в курсе произошедшего? — спросил я, вытягивая шею в поисках Лехи, потому что не хотел быть единственным, кто получил бы эту взбучку.

Но Орлов просто исчез, судя по всему, уехал домой. Только Череп и другие наши друзья остались в доме, одном из многих скрытых владений Черепа, где мы могли развлекаться.

— Разумеется, я в курсе, потому что приехала полиция. И сколько раз мне нужно повторять, что я знаю все, что происходит в моем университете?

— Тогда… почему вы нас не остановили?

Это было непредусмотрительно с моей стороны, потому что из-за моего ответа Леонид Арсеньевич начал пуще прежнего бесноваться и разглагольствовать. А я, к огромному сожалению, не мог просто взять и сбросить звонок, потому что знал, что Овчинников свернет мне за это шею.

На самом деле Леонид Арсеньевич был снисходителен к нам с Лехой, позволяя делать всё, что нам заблагорассудится, потому что он относился к Орлову как к своей семье. Разумеется, если это было в пределах разумного, не мешало его работе и не вредило университету.

На самом деле он был классным мужиком, когда-то в прошлом даже хулиганом, а потом он исправился и стал тем, кем был сейчас. Я знал, что отчасти Леонид Арсеньевич изменился потому, что отец Лехи познакомился стеть Машей, своей женой, и ее компания укротила их необузданные нравы.

Так что я слушал вполуха, выпивая рюмку за рюмкой, под смех Вани, видящего мрачное выражение моего лица, и медленно выходил из себя. В конце концов, Овчинников заботился о Лехе и даже включил нас в программу свободного посещения занятий, которую Овчинников изначально создал для Орлова, чтобы тот, поправляюсь от травмы, в комфортном для него темпе уделял время учебе. Ну а я шел в комплекте с Лехом.

До меня даже дошел слушок, что преподаватели между собой считали Леху сыном ректора. Потому как иначе они не могли объяснить происходящего. А, может, и сам Леонид Арсеньевич так сказал, чтобы Орлова лишний раз не цепляли.

Пообещав Леониду Арсеньевичу, что уже разобрался с последствиями и что к нам было не подкопаться, как Овчинников завершил разговор, но прежде чем предупредил, что Сергей Владимирович, отец Лехи, оторвет нам обоим головы, когда узнает о произошедшем.

Я снова наткнулся на что-то в темноте и, поморщившись, потер ушибленное колено. Вытянув руку, я торжествующе ухмыльнулся, когда мои пальцы нащупали дверную ручку. Повернув ее, я толкнул дверь и ввалился внутрь. Но как только мой взгляд упал на стоящее посреди комнаты пианино, то понял, что это была совсем не моя спальня.

Несмотря на темноту, белое пианино выделялось на общем фоне. Я стоял и просто смотрел на него, не в силах оторвать взгляд. Прошли годы с тех пор, как я прикасался к пианино, годы с тех пор, как я в последний раз играл. Я помнил, когда играл в последний раз, и помнил, для кого.

Именно по этой причине я больше никогда не играл, несмотря на то что, казалось, без игры моя жизнь потеряла приличное число красок. Будто из меня вырезали частичку души…

Я продолжал смотреть на него, когда вдруг меня хватило сильное желание и я больше не мог ничего с собой поделать. Прошествовал через комнату, я сел на банкетку, поднял крышку и очень осторожно положил одну руку на клавиши.

Секунду я колебался, затем нажал несколько клавиш и моя вторая рука сама собой подключилась к игре. Вскоре я полностью погрузился в музыку, которую играл.

Мелодичные звуки пианино и сладкий меланхоличный плач наполнили комнату. В темноте я полностью отдался игре, позволяя музыке выражать мысли, которые я не мог выразить словами и произнести вслух.

Мои пальцы быстро скользили по клавишам из слоновой кости. Я закрыл глаза и, не прекращая играть, погрузился в воспоминания.

Когда я был ребенком, то не любил играть. Это казалось неинтересным и скучным занятием, но стоило увидеть, как она была поражена моей игрой, как я начал с охотой посещать уроки фортепиано.

Она стала причиной, по которой я играл. И когда я потерял ее, у меня пропало желание играть снова.

— Пожалуйста.

Музыка зазвучала быстрее, превращаясь в нечто чудовищное. Я стал сильнее нажимать на клавиши, отчего меланхолия моей музыки сменилась гневным воспоминанием.

— Пожалуйста.

Я стоял рядом с кроватью, склонившись над ней, и упирался руками в подушку рядом с ее головой, изо всех сил сопротивляясь.

— Нет, — прошептал я.

Положив руки мне на плечи, она потянула меня ближе.

— Нет, — твердо повторил я.

Я помнил ту ночь. Кристально, блять, ясно помнил. Я помнил, каким мягким было ее тело, какой сладкой она была на вкус, как от нее слабо пахло духами. От любого другого пьяного человека неприятно пахло бы алкоголем. Только от Тани исходил приятный запах духов, несмотря на то что она была в стельку пьяна.

Но это было до того, как ее вырвало по дороге домой.

Не желая в таком состоянии везти Таню домой, я отвез ее к себе. Когда она умыла лицо, почистила зубы и выпила воды, я уложил ее в свою кровать и собрался уходить.

Но она окликнула меня.

— Поцелуй меня, — услышал я и почувствовал, как мое тело откликнулось на ее просьбу.

Я стиснул зубы, борясь с самим собой.

Мне следовало уйти.

Я должен был уйти.

Но не ушел.

— Нет, — выдавил я из себя.

Она обвила рукой мой затылок и потянула на себя.

— Да, — прошептала она мучительно мягко и мой взгляд упал на ее губы.

Она все еще контролировала ситуацию, когда мой рот накрыл ее, исследуя и дразня. Ее губы приоткрылись и мой язык проник между ними, заставив Таню задохнуться от удовольствия.

Этот вздох привел меня в чувство и, как бы трудно это ни было, я попытался отстраниться от нее. Но она застонала в знак протеста, прижалась к моим губам и попыталась подчинить мой язык своим.

Я пытался сопротивляться его соблазнительным требованиям, жару, сладости ее губ, но она не позволяла.

Я пытался сопротивляться своему желанию даже тогда, когда мы разделись и вид ее обнаженного тела почти лишил меня самообладания.

Я пытался сопротивляться с желанием, даже когда мои руки накрыли ее грудь, собственнически сжимая их.

Я пытался отпрянуть от нее, даже когда пробовал на вкус и посасывал каждый сантиметр ее кожи.

А когда мой стояк коснулся ее влажных складок, то очнулся от сладкого сна и понял, что мы творили.

— Давай остановимся, — взмолился я. — Заставь меня остановиться.

Она покачала головой, всхлипывая от желания, и обхватила меня ногами за талию.

— Нет.

— Ты должна заставить меня остановиться.

— Не останавливайся.

— Ты пожалеешь об этом.

— Пожалуйста, не оставляй меня снова…

Решимость сопротивляться улетучилась, когда я увидел, как одинокая слеза скатилась по ее виску. Я вошел в нее одним резким толчком и понял, что сделал, еще до того, как услышал ее болезненный вскрик.

— Тш-ш-ш, — прошипел я ей в губы. — Тише, Принцесса. Сейчас будет легче.

Она обвила меня руками, а я впился в ее губы извиняющим за боль поцелуем, пытаясь отвлечь ее от болезненных ощущений.

Я продолжал успокаивать ее, входя в нее, а она наклонила бедра, встречая мои толчки.

Я не хотел торопиться, ей, должно быть, было чертовски больно, но она не разделала моего мнения. Она чувственно двигала бедрами, облизывая и посасывая мою шею, доводя меня до такого исступления, что я потерял контроль над собой и стал глубоко и жестко входить в ее тугую и влажную промежность. И когда она кончила, это вывело меня из равновесия и довело до предела, заставив найти свое удовольствие следом за ней.

Никогда еще мне не было так охрерительно хорошо.

Никогда.

И позже, когда я заставлял ее кончать раз за разом и кончал сам, это было не менее потрясающе.

Тогда я понял, что дело было не в самом сексе, а в ней. Ни с кем другим, будь там хоть трижды девственница, я не получу того, что получил с Таней.

— Я скучала по тебе, — прошептала она, засыпая в моих объятиях. — Я так сильно по тебе скучала.

Я ударил кулаком по клавишам, резко прервав музыку, и уставился на свои дрожащие и ноющие пальцы.

Она не должна была скучать по мне.

Я был предателем в ее глазах, последним уродом.

Я сломал ее.

Я растоптал ее нежные чувства.

И знал об этом, потому что, блять, позаботился об этом.

Это был единственный способ, заставить ее забыть меня.

Но она этого не сделала.

Она не забыла меня.

Не оставила меня в прошлом.

И эта мысль не давала мне покоя.

Потому что я тоже не забыл.

— Я тебя не забывал. Даже если бы хотел — не смог бы.

— Это всего лишь твоя очередная ложь, — тихо вымолвила она, не поверив мне.

Ее глаза, в которых было столько грусти и боли, чуть не сломили меня.

Да, я ее обманул.

И она тоже обманула меня, всем своим видом показывая, будто ей было всё равно на меня. Потому что, как оказалось, это было совсем не так.

Прикасаться к пианино было ошибкой.

Было ошибкой снова играть, когда она даже не могла этого услышать.

Злой и раздраженный на себя, на Таню, на Овчинникова, на свою мать, на всех, кто превратил жизнь Лехи в кровавое болото, я захлопнул крышку и выбежал из комнаты. Я был уже на полпути к своей спальне, когда понял, что кто-то включил в доме свет. Но сейчас это было меньшее, что меня волновало.

Толкнув дверь в свою комнату, я заметил, как сильно болели мои пальцы. Прошло много времени с тех пор, как я прикасался к пианино, а потому было неудивительно, что они, казалось, вот-вот отвалятся один за другим.

Я был так зол на себя за то, что потерял Таню и всегда был придурком по отношению к ней, что просто выплеснул всё это наружу. Давно было пора…

Чисто случайно я заметил знакомый элегантный конверт, лежащий на подушке. Я поджал губы, вспомнив, как выбросил его в мусорное ведро. Но кто-то позаботился о том, чтобы оно вернулось ко мне.

Нахмурившись, я взял его в руки и стал изучать.

Удивленная улыбка появилась на моих губах, когда я узнал, что это было пригласительное.

Пригласительное на благотворительный вечер.

Вечер, который состоится в поместье Градовых.