*Даня и Леша в возрасте двенадцати лет*
Данил сидел в машине рядом с отцом, когда они ехали в больницу. Его руки то сжимали колени, то рвали волосы на голове, то теребили одежду. От волнения, страха и неизвестности он не знал, куда их деть.
Он только что узнал новости о Леше, своем лучшем друге. О том, что ему пришлось пережить с дядей, и о том, что отец спас его от этого ада и отвез в больницу. Отец Данила ничего не скрыл от своего сына, не утаил ни крупицы известному ему самому. Он никогда не относился к нему как к ребенку, и за это Данил был ему благодарен.
Тем не менее эта новость очень сильно потрясла двенадцатилетнего Данила, после чего он слезно стал умолять своего отца навестить Лешу. И он согласился, даже сопроводил своего сына в другой город. Он и сам хотел убедиться, что с сыном его школьного друга всё в порядке.
Данил ожидал увидеть худшее, как только решится переступить порог палаты Леши.
Но он не был готов к тому, что увидел — в каком состоянии был его лучший друг.
Леша лежал на больничной койке, его лицо и тело покрывали темные огромные синяки.
А из его глаз окончательно исчез свет.
Свет, чуть померкнувший после ухода его отца из семьи.
Свет, еще сильнее потускневший после смерти матери при тех ужасных обстоятельствах.
Свет, теперь бесследно исчезнувший после ужасных пыток, через которые он прошел из-за своего дяди, если таковым его можно было назвать после всего…
Данил едва удержался от слез, когда увидел лицо своего лучшего друга. Он пытался быть храбрым для него, пытался заставить друга улыбнуться, но Данил знал, что у него ничего не получится.
Ничто и никогда не вернет Леше свет. После всего, что произошло, его лучший друг уже никогда не будет прежним.
Чувствуя, что подступающие слезы душат его, он выбежал из палаты. Его отец пытался догнать сына, но он был слишком быстр. Он пронесся по коридорам, спустился по лестнице и выбежал на территорию больницы.
Перед его глазами стояло лицо Леши, его синяки, его мрак.
И это было слишком для него.
Эта боль, сковавшая его разум, сердце и внутренности, была такой сильной, что убивала его, мешала дышать.
Когда легкие загорели огнем, он остановился, чтобы перевести дух. Задыхаясь, он прислонился к стене, обнимая себя дрожащими руками и уже не сдерживая рыданий. Оглядевшись вокруг сквозь слезы, он обнаружил, что находился в больничном парке.
Он отчаянно пытался успокоиться и думать о чем угодно, только не о боли своего лучшего друга, потому что Леше это было не нужно. Леше нужно было, чтобы он был сильным…
Только потом Данил заметилего.
Отца Леши.
Сергея Владимировича.
Он стоял неподалеку возле одного из деревьев. Данил не мог разглядеть его лица, так как тот стоял к нему спиной, в то время как Данил прожигал его ненавистным взглядом.
Данил стал ненавидеть его.
Очень и очень сильно.
Если бы он не ушел, Мария Олеговна была бы жива.
Если бы он не ушел, у Леши всё еще была бы семья.
Если бы не он ушел, Леша бы не оказался…
Данил откинул голову назад и его яростные мысли резко оборвались, когда отец Леши повернулся и ударил кулаком по стволу дерева.
Он сделал это снова.
И еще раз.
И еще…
С костяшек его пальцев капала алая кровь, кожа была рассечена от силы нескончаемых ударов, но он продолжал бить по дереву.
А потом он заревел.
Он рычал, кричал и… рыдал от боли.
Это зрелище еще больше ударило по Данилу.
Скатившись по стене, Данил начал оплакивать своего лучшего друга и всё, что с ним произошло.
И отца Леши, который потерял не только жену, но и любовь своего сына.
*****
POV Даня
— Данил, нашу семью пригласили на благотворительный ужин. Может быть, ты составишь нам с отцом компанию?
Я наблюдал за тем, как Леша складывал свою одежду на кровать. Прижав телефон к уху, я почувствовал, как на щеке нервно дрогнул мускул.
Я бы предпочел сдохнуть, чем пойти на благотворительный ужин, зная, что там будет Глеб Градов.
И тем более зная, что мне придется дышать одним воздухом и с матерью, и с этим ублюдком.
— Я не могу, мама, — сказал я в трубку. — Я занят.
Леша вскинул на меня глаза и приподнял бровь. В конце концов, я совсем не выглядел занятым, бездельничая на стуле, пока Леха складывал вещи. Но на это я лишь показал своему лучшему другу средний палец.
— Но мальчик Орлов сегодня выписывается из больницы, — ответила моя мать. — Стало быть, ты абсолютно свободен.
— Кто сказал тебе, что он выписывается? — я нахмурился.
— Твой отец вчера вечером встречался с Сергеем Орловым, чтобы обсудить кое-какие дела.
Блять. Я не знал, что мой отец вернулся в город.
— И твой отец очень настойчиво просил тебя пойти на этот ужин.
— С чего бы ему хотеть, чтобы я пошел туда? — удивленно спросил я.
— Ну, как и Сергей, он хочет вернуть своего сына. Он хочет вернуть твое расположение, Данил. Но пока, как я могу судить, его желание не взаимно.
Мое лицо ожесточилось.
— Он просто хочет выставить меня напоказ, как ценную лошадь. Впрочем, как и ты, мама. И, в отличие от Сергея Владимировича, он не сделал ничего, чтобы я снова проникся к нему симпатией, чтобы его желание стало взаимным.
В голосе матери прозвучало разочарование, когда она ответила на мой упрек:
— Ты же знаешь, твой отец очень занятой человек, — как будто это было гребаным оправданием. — Но он готов залатать эту брешь между вами, — продолжила она. — Сегодняшний ужин будет лишь отправной точкой для этого.
Ага, как же…
После моего прошлого выступления на вечеринке у Градовых я был уверен, что отец просто жаждал повторения. В конце концов, на сегодняшнем ужине будет большинство его деловых партнеров и компаньонов. И это был прекрасный повод похвастаться своим сыном и наследником. Прекрасным поводом для него и нежеланным для меня.
И, кроме того, я бы предпочел провести этот вечер с Таней. Если бы она присутствовала на ужине, я бы без раздумий согласился. Но ее там не будет. Так что и мне там делать было нечего.
— Я подумаю об этом, — пробормотал я в трубку, лишь бы мама от меня отстала. — Пока.
Я услышал, как мать разочарованно вздохнула, а затем напоследок сказала:
— Пожалуйста, не подводи своего отца.
Как только связь прервалась, я убрал телефон от уха. И, решив забыть этот разговор, я откинулся на спинку стула и сосредоточился на Орлове.
— Во сколько придет Ксюша? — спросил я у него.
Леха замер и перевел на меня свой пристальный взгляд, но ничего не ответил.
Та-а-а-ак…
Что за херня?
— Во сколько ты выписываешься? — продолжил я.
— Как только вернется папа, — пробормотал Орлов в ответ.
— Ксюша знает?
И снова лучший друг нихрена не ответил. Вместо этого он зашел в туалет при палате повышенного комфорта и с силой захлопнул за собой дверь.
Я в отчаянии потянул себя за волосы.
Какого хрена? Ну какого хрена?!
Он что, серьезно это делал?
Прям серьезно?
Я его убью.
В конце концов, это же чертова больница. Его заштопают за три минуты и он снова вернется к своей никчемной жизни. И этот опыт послужит ему уроком или даже двумя.
Когда неделю назад я получил звонок от Ксюши, которая в слезах сказала мне, что Леша был в больнице, я пиздец как испугался. В моей памяти еще были свежи воспоминания о том, как я впервые увидел лучшего друга на больничной койке, обмотанного бинтами и с потухшими глазами. Но утром я всё равно поехал с Ксюшей к нему и смог пробыть там целый день, в этот раз старательно держа себя в руках и не развалившись на части.
В этот раз я держался не только ради Леши, но и ради Тани. Я должен был быть сильным ради них обоих.
Я делился с Принцессой абсолютно всем, не оставляя ничего в секрете. И когда мы поговорили о том, что будет лучше для Орлова, то пришли к соглашению, что я должен оставаться с лучшим другом, всякий раз когда только смогу, чтобы быть уверенным, что Леша не наделает глупостей.
А Леха действительно собирался сделать самую бредовую в своей жизни глупость.
Он собирался порвать с Ксюшей.
Гребаный эгоист.
Он был эгоистичным, черт возьми, придурком.
Я знал, откуда у Леши были такие мысли, но не мог его понять. Счастье и счастливое будущее уже пробивали себе дорогу в его жизнь, но Орлов, казалось, упрямо не хотел их впускать.
Я был рад, что на этот раз он наконец-то решил начать жить. Жить по-настоящему. Я был просто в восторге, когда услышал, что он решил дать себе и своему отцу шанс вновь стать семьей, и что он собирался вернуться к терапии и консультациям с психотерапевтами.
Но мое счастье померкло, когда я узнал, что Леша принял решение переехать к отцу, хоть и не собирался разрывать отношения с нами, своими друзьями.
Мое счастье потухло, когда я узнал, что Леша не включил Ксюшу в это будущее, в свой процесс исцеления и новую жизнь.
И, наверное, я тоже был эгоистом, потому что какая-то часть моей души хотела, чтобы Леша уехал и начал новую жизнь, а я в это время остался здесь с Таней.
Но это было несправедливо по отношению к Ксюше.
Разве не она стала причиной всего этого? Разве не появление Ксюши в его жизни положило начало его переменам, смене его образа мыслей, его пути к счастью?
А теперь он отталкивал ее, как будто Ксюша выполнила свое предназначение и в одно мгновение оказалась бесполезной.
Он был влюблен в нее.
Она была влюблена в него.
Неужели он не понимает, как ему, блять, сильно повезло?
Мой телефон снова зазвонил. Это была Ксюша. И желание избить своего лучшего друга до полусмерти вновь разыгралось внутри меня.
Блять, видимо, именно мне придется сказать Ксюше, что ее придурковатый парень выписывался из больницы без нее.
И хотел бы я, чтобы эта новость принесла ей только радость, но она лишь причинит ей боль. Потому что она хотела быть здесь.
С тяжелым сердцем я ответил на ее звонок. А когда Ксюша захотела поговорить с Лешей, я подошел к туалету и без стука толкнул дверь. Леха с вопросом уставился на меня, выключая воду и вытирая мокрые руки.
— Эй, эгоистичный придурок. С тобой хотят поговорить, — сказал я, протягивая руку, чтобы передать ему свой телефон.
Глаза Леши еще больше сощурились.
— Кто?
— Моя мать. Кто это, блять, по-твоему? — съязвил я.
— Я не хотел с ней разговаривать, — тихо процедил Орлов, рывком забирая у меня телефон.
Мало ли чего он хотел или не хотел…
Он должен с ней поговорить, вот и пусть разговаривает.
Я вышел из туалета и, рухнув на диван, посмотрел на еще пустую спортивную сумку и одежду, оставшуюся лежать стопкой на кровати. Ненадолго я задумался над тем, чтобы что-нибудь сделать с вещами Орлова, тем самым задержав его и дав Ксюше время добраться досюда. Но тут Леха вышел из туалета и направился прямо ко мне.
— Еще раз назовешь меня эгоистичным придурком и я сверну тебе шею, — прорычал он, бросив в меня телефон.
— Но ты же эгоистичный придурок, — ответил я, пожав плечами, а затем пригнулся, уворачиваясь от летящей в мою голову бутылки с водой.
Леха зарычал, увидев, что промахнулся, а я продолжил наседать на него:
— Она приготовила тебе торт, знаешь ли, — проворчал я, поднимаясь на ноги. — И если бы ты не был эгоистичным придурком, то я бы съел кусочек.
Проигнорировав меня, он начал складывать свою одежду в сумку. Я наблюдал за ним с края кровати, привалившись к ней бедром и скрестив руки на грудь, всё еще внутренне кипя. Именно такими нас и застал отец Леши, войдя в палату.
— Ссоритесь? — спросил он, с ухмылкой глядя на нас обоих.
— Нет, Сергей Владимирович, — немедленно ответил я, выпрямляясь.
Я не мог смотреть ему в глаза, не после того как, выйдя за кофе до больничного автомата, случайно подслушал его разговор с Леонидом Арсентьевичем.
*****
Я не хотел подслушивать, но еще меньше хотел попасться им двоим на глаза, а потому решил спрятаться за углом.
— В последний раз повторяю, Сережа — ты ни в чем не виноват, — отрывисто сказал Овчинников своему лучшему другу.
— Я бросил жену и сына, потому что поверил в ложь, которую сказал мне брат, — отрезал Сергей Владимирович. — Я не поверил Маше, когда она сказала, что никогда не предавала меня, что Леша — мой сын. А потом я позволил ей умереть, позволил Леше смотреть, как она умирает, позволил Леше попасть в руки моего гребаного брата! И ты всё еще считаешь, что во всем этом нет моей чертовой вины?!
Я затаил дыхание, слушая этот нелегкий разговор и крепко сжимая горячий стакан кофе.
— Но сейчас ты пытаешься быть лучшим отцом своему сыну, — Леонид Арсентьевич решил попробовать другую тактику.
— Да? — Орлов глухо усмехнулся. — Это Леша так сказал?
— Нет, но…
— То, что он попал в больницу в гребаный сотый раз, доказывает обратное — что я хреновый отец, если отец вообще…
— Сереж…
— Я продолжаю причинять ему боль! — закричал Сергей Владимирович. — Я продолжаю причинять боль единственному родному человеку, который у меня остался! Своей семье! Точнее тому, что от нее осталось…
— Сереж, ты совершил ошибки, — начал Леонид Арсентьевич успокаивающим тоном. — Ошибки, которые стоили тебе очень и очень дорого. Но это не значит, что это полностью твоя вина. Твой брат кормил тебя ложью. Он испортил тебе жизнь, потому что был неуверенным в себе, завистливым говнюком.
— Я не должен был ему верить.
— Да. Не должен был. Но сейчас ты должен перестать корить себя за это. Это может занять много времени, но, в конце концов, Леша простит тебя. Он увидит, как ты сожалеешь обо всем, что сделал. Он увидит, как сильно ты до сих пор переживаешь потерю Маши.
Когда Сергей Владимирович заплакал, я понял, что пора было сваливать.
Я не хотел больше вмешиваться в откровенный разговор двух друзей. И я знал, что если кто-то из них узнает, что я подслушивал, мне придется здорово поплатиться. Уж они то об этом позаботятся…
*****
— Я готов, — сказал Леха отцу, прервав мои размышления и подхватив сумку.
Сергей Владимирович зашел в палату, чтобы взять вторую сумку Леши. И, кто бы сомневался, что старик нарочно заденет меня плечом, когда будет проходить мимо. Я, лично, ни капли в этом не сомневался. Леха, наверняка, тоже.
А дело было в том, что Сергей Владимирович был в приподнятом настроении после того, как Леша его за всё простил.
— Идем? — спросил Орлов старший, встав у двери и обратившись к своему сыну.
Я был намерен поехать домой вместе с ними, преследуя всё ту же цель — не спускать глаз с лучшего друга. Поэтому, забрав у Орлова сумку из рук, я последовал за семейством Орловых на парковку.
— Данил, ты поедешь с нами домой? — спросил меня Сергей Владимирович, бросая сумки в багажник своей машины.
— Да, — кивнул.
— А разве ты не собираешься сегодня вечером на благотворительный ужин со своими родителями? — напомнил мне Леха, явно желая избавиться от моего преследования.
— Нет, — проворчал я, бросив на лучшего друга красноречивый взгляд. — Это скучно.
Я увидел, как дрогнули губы Орлова, прежде чем он сказал:
— Ты должен пойти.
— Я не хочу.
— Ты должен пойти, — твердо заявил отец Леши, вмешавшись в наш разговор. — Твои родители хотят, чтобы ты был там.
— Мне плевать, — едва слышно для них обоих пробормотал я, отводя взгляд в сторону.
Сергей Владимирович закрыл багажник и пошагал к водительской двери. Скрестив руки на груди и прислонившись боком к кузову, он окинул меня долгим взглядом.
— Иди, Данил, — сказал он, побудив меня поднять на него глаза.
От меня не ускользнул многозначительный взгляд, который мужчина бросил на своего сына, прежде чем вновь обратился ко мне:
— Ты можешь не любить своих родителей, но ты по-прежнему остаешься их единственным наследником. У тебя есть обязанности. Я знаю, что ты любишь их компанию, возможно, так же сильно, как и они, но бунт и скандалы не принесут тебе пользы в долгосрочной перспективе. И, кроме того, тебе нужно как можно раньше наладить с ними отношение, чтобы узнать, как управлять тем, что ты когда-нибудь унаследуешь.
Я в замешательстве уставился на него. Но когда Сергей Владимирович бросил еще один взгляд на Лешу, и даже едва заметно качнул головой в его сторону, до меня наконец дошло, что он имел в виду. Он хотел спровадить меня, чтобы остаться наедине с сыном.
— Ладно. Я пойду, — нехотя согласился я.
— Хорошо, — Сергей Владимирович подмигнул мне и забрался внутрь машины. — Леш, садись, — сказал он, прежде чем захлопнул дверь.
Леха, добившись своего и избавившись от меня, с улыбкой похлопал меня по плечу.
— Увидимся.
— Ага, — удрученно пробормотал я, совсем не разделяя его радости. — Но ты всё равно придурок.
Они оба были такими — и отец, и сын.
Это у них семейное…
POV Таня
Серебряное кольцо на моем безымянном пальце, сверкнувшее на солнце, привлекло мое внимание и ненадолго погрузило в мысли о Даниле. Это было его кольцо, подарок мне на день рождения. И я бы очень не хотела, чтобы бы он дал мне повод когда-нибудь выбросить его, как было с первым.
Прохладный ветерок растрепал мои волосы и взъерошил подол юбки. Слегка дрожа, я повернулась, чтобы взглянуть на Ульяну, которая глазела на всё вокруг.
Она впервые оказалась здесь — на запасном выходе университета. А учитывая, что это было одно из печально известных мест сборищ наших хулиганов, — она была в неописуемом восторге. Я не сомневалась, что уже завтра она будет хвастаться этим перед абсолютно всеми.
Особенно при том, что ход сюда был закрыт для всех, кроме хулиганов, а теперь и нас троих — Ксюше — девушке Леши, мне — девушке Данила, хоть и тайной, и Ульяне — нашей подруге.
— О Боже, — прошептала Уля, наклонившись ко мне. — Здесь тоже избивают людей?
— Видишь это? — я указала на стену напротив нас. — Видишь эти пятна? Думаю, это кровь, — дерзко солгала я.
Губы Ульяны искривились в отвращении.
— Я тебе не верю.
— Я когда-нибудь тебе врала?
— Ксюш, это же не кровь, правда? — Уля повернулась к Соколовой, которая читала книгу, прислонившись спиной к той самой стене.
Ксюша подняла голову и, несколько раз моргнув, словно выходя из транса, посмотрела на нас.
— Что?
— Твой парень ведь не избивает здесь людей, верно?
При этих словах выражение лица Ксюши сильно изменилось, оно померкло. Я толкнула Ульяну в плечо, но не рассчитала силу, из-за чего она, вскрикнув и отскочив от меня, стала потирать плечо. Сердито посмотрев на нее за ее бесчувственность или глупость, смотря с какой стороны посмотреть, я подошла к Ксюше и посмотрела на телефон, который в последние дни она ни под каким предлогом не выпускали из рук.
— Он так и не позвонил? — негромко спросила я.
Ксюша прикусила губу, а потом тихо-тихо прошептала:
— Нет.
— Он, должно быть, просто отдыхает дома.
Она глубоко вздохнула, но ничего не ответила. Я отчетливо видела по ее лицу, что Ксюша просто не знала — стоило ли ей рассказать о том, что Леша с каждым днем всё больше отдалялся от нее, или же сохранить это в секрете.
Я же боролась сама с собой, чтобы не сказать ей того, что знала. А я знала причину отстранение ее парня. Я знала всё… Но решила не рассказывать ей этого, потому что Ксюше оттого легче бы ничуть не стало.
Я вспомнила о том, какое облегчение испытала, увидев, что она вернулась в универ после тех трех дней отсутствия. Всё это время она провела в больнице вместе с Данилом в палате Орлова. Но мое облегчение было недолгим. Стоило мне рассмотреть ее мертвецки бледное лицо с сильно контрастирующими красными глазами, как у меня сжалось сердце.
Во время обеда я сразу же наладила с ней отношения. Если уж Данил нуждался в моей поддержке в этой ситуации, то Ксюша и подавно. Ей нужна была поддержка друзей.
Да еще и я за несколько дней до этого поступила как сука, сорвавшись на ней, что только усугубило состояние Соколовой.
И, чтобы искупить свою вину, я больше не оставляла ее одну и всегда была рядом. Естественно, она позволяла мне. Не потому, что ей нужны были люди, которые могли бы ее утешить, а потому, что она никогда по-настоящему не злилась на меня за все те ужасные слова, что я когда-либо говорила.
Возможно, потому, что на самом делеона не была способна ненавидетького-то, и оттого я чувствовала себя только хуже. Я столько боли ей причинила, а она… она даже не думала злиться на меня за это, когда я же при любой возможности была готова возненавидеть ее. Таких людей, как она, было очень и очень мало. Я бы хотела стать такой…
— Это была просто грязь, Таня, а никакая ни кровь, — проворчала Уля, отвлекая меня от размышлений. — А нашим хулиганам стоит подумать о том, чтобы поставить здесь хотя бы лавочку.
— Лавочку для передачи венерических заболеваний? — с грустной ухмылкой спросила Ксюша, перелистнув страницу своего очередного романа. — Они бы наверняка использовали эту лавочку и по такому назначению. Особенно Данил.
Черт…
Ксюша же еще не знала о нас с Данилом.
— Ну, он вроде бы больше ни с кем не спит? — тихо пробормотала Ульяна, посмотрев на меня. — Я имею в виду, больше не слышно, чтобы он с кем-то спал. Обычно девочки после такого трубили на каждом шагу, вспомните хотя бы Эльвиру в начале второго курса, а сейчас тишина. Да и не видно, чтобы он с кем-то флиртовал. Я, по крайней мере, не видела.
И тут до меня дошло, что и Ульяна тоже не знала о моих отношениях с Данилом, хотя и знала куда больше Ксюши.
— Надеюсь, что после тех известий о венерических заболеваниях девочек, с которыми он спал, Данил стал более разборчив и осторожен в этом плане. Но с другой стороны, — пробормотала Ксюша и посмотрела на меня, — мне кажется, он начинает всерьез задумываться об отношениях. Серьезных отношениях, а не… одноразовых.
И к чему сейчас был этот взгляд?
Она о чем-то догадывалась?
Слегка склонив голову набок, я посмотрела на них обоих и включилась в игру:
— Может, мы все просто согласимся с тем, что он бабник?
— Или с тем, что он был бабником, но перестал им быть? — предложила Уля, пытаясь всячески поддержать мои чувства к Данилу.
За этим было трогательно наблюдать, особенно, когда мы уже с Данилом состояли в отношениях. Не будь мы в них, этот разговор дался мне намного сложнее.
Ксюша пожала плечами.
— Несмотря на это, Данил — отличный парень. Он предан своим друзьям, он красив и обаятелен, и он довольно умен, учитывая, что он тоже учится на юридическом. И я ни капли не сомневаюсь, что если он когда-нибудь вступит в серьезные отношения, то будет очень трепетно относиться к своей девушке. Ей с ним очень повезет…
Ее лицо снова помрачнело и стало ясно, что она снова вспомнила о Леше.
— Я могу снова одолжить тебе свое плечо, если ты хочешь поплакать, — предложила я. — Только, пожалуйста, не вытирай об меня сопли.
Она тихо рассмеялась, но я всё равно чувствовала исходящие от нее потоки сильной грусти.
Посмотрев на кольцо на своей руке, я тоже подумала о Даниле. Я знала, каково это — быть так близко к любви всей своей жизни, но в то же время чувствовать себя так далеко от нее.
— Ты правда собираешься пойти со мной на вечеринку Черепа? — спросила она.
Я кивнула, а потом задала вопрос только что пришедший в голову:
— Ты не хочешь, чтобы я пошла?
Она мгновенно покачала головой.
— Нет, наоборот, я очень рада, что ты пойдешь со мной.
— О Боже, пожалуйста, не напоминай мне об этой вечеринке, — вновь заныла Ульяна. — Я всё еще злюсь, что не могу пойти с вами.
— Череп, наверное, был бы рал, если бы ты пошла, — сказала ей Ксюша.
— Это вряд ли, — невозмутимо парировала Уля. — Я бы опять его обыграла и этот обиженный неудачник снова стал бы за мной гоняться, как это было на пляже, когда я уделала Черепа в волейбол. Наверное, это и к лучшему, что я не могу пойти.
— Мне кажется, ты нравишься Черепу.
— Боже упаси, Ксюша!
— Пойдемте, скоро пара начнется, — вмешалась я, посмотрев на время.
Ксюша оттолкнулась от стены и подождала, пока я сделаю то же самое. Тогда Уля схватила ее за руку и с огромным энтузиазмом потащила к двери, вновь запев нудную песню о неотвратимо приближающейся сессии.
Я глубоко вздохнула, смотря им вслед. Видя Ксюшу такой убитой, желание защитить ее с каждым днем становилось только сильнее, а вместе с ним и желание ударить Орлова в солнечное сплетение за то, сколько боли он ей причинил.
С гораздо меньшим энтузиазмом, чем было проявлено у Ульяны, я последовала за своими лучшими подругами на пару.
Позже, тем же вечером, я краем глаза наблюдала за тем, как мой брат надевал пиджак в гостиной. Я сидела на диване, пытаясь отредактировать на ноутбуке свою презентацию для завтрашнего заседания студенческого совета и стараясь быть как можно незаметнее.
Глеб собирался на благотворительный ужин к Кравцовым. Поначалу я ожидала, что меня тоже заставят пойти туда, но, как ни странно, Глеб, напротив, сказал мне остаться дома. И я до сих пор не понимала его решения. Это же Кравцовы, семья в которую он хотел меня отдать, семья человека, женой которого он хотел меня сделать. Он вряд ли сделал это из заботы обо мне, чтобы избавить сестру от еще одного неловкого ужина с Ильей и его родителями. Дело однозначно было в чем-то другом. Вот только в чем?
— Таня, можешь подать мои часы?
Я оторвала взгляд от ноутбука. Глеб смотрел на меня и изучал выжидающими глазами. В груди болезненно защемило плохое предчувствие.
Это был мирный тихий вечер между нами, родными братом и сестрой, что было довольно редким явлением, и я ожидало, что так и будет дальше. Глеб весь вечер был необычайно тих, словно погрузившись в свои мысли, свой другой мир.
— Конечно, — пробормотала я, откладывая ноутбук в сторону.
Взяв со журнального столика его наручные часы, я подошла к брату и протянула их ему.
Но, вместо того чтобы забрать часы, он схватил меня за запястье и грубо дернул на себя.
От резкого жеста я выронила часы и они с глухим стуком упали на ковер. Я почувствовала, привычную вспышку страха и как кровь отхлынула от моего лица. Но в этот раз страх был другим, он был непривычно коротким, почти секундным. А потому, по его прошествии, я выдернула руку из грубой хватки брата и он, удивленный этим не меньше меня, позволил этому случиться.
Прищурившись, он странным взглядом заглянул мне в прямо глаза, а потом, надев свою обыденную маску холода и жестокости, спросил:
— Ты снова встречаешься с Громовым?
Затаив дыхание, я прислушалась к ускоренному ритму своего сердца и стала ждать…
Ждать, что произойдет дальше.
Ждать, когда из страха материализуется моя покорная сущность, которая извинится и пообещает убрать Данила из моей жизни.
Но этого не произошло.
А мои пальцы…
Они не дрожали.
Они не сжались.
Они не впились в мои ладони.
Я… я его не боялась…
Вместо этого, в необычном порыве мужества и храбрости, я выпрямилась, вздернула подбородок и, уверенно посмотрев ему в глаза, сказала:
— Да, — ответила я ровным, твердым голосом.
Глебу не понравился мой ответ.
А мне не понравилась его реакция на него.
— Ты его больше не увидишь.
— Ты не можешь вечно указывать мне, что делать, — всё также твердо заявила я.
— Могу, — парировал он. — И буду.
— Тогда, может быть, мне последовать примеру тети? — с вызовом спросила я. — Уйти из дома и начать новую самостоятельную жизнь? Я это сделаю, даже если это будет означать, что от меня все отрекутся и у меня больше не будет семьи. Будь уверен — я это сделаю.
Он долго смотрел на меня, видимо, осмысливая мои слова, а затем как ни в чем не бывало сказал:
— Наша тетя ничего не значила для нашей семьи, именно поэтому ее спокойно отпустили, позволили ей уйти, — он наклонился вперед и продолжил: —А ты — моя сестра. И ты важна для нашей семьи.
— Правда? — я горько рассмеялась. — Потому что мне кажется, что это не так!
И снова маска Глеба дала трещину, показав незнакомые мне эмоции на его лице. Но спустя мгновение он снова взял себя в руки, а я приготовилась вновь обороняться, что вовсе не было мне свойственно.
— Ты ослушалась меня, — медленно произнес он и я почувствовала, как опасно изменилось его настроение. — Я дал тебе свободу, а ты меня ослушалась.
Именно в этот момент я почувствовала привычный сильнейший страх.
— Неужели ты всерьез думаешь, что вы с Громовым сможете как-то помешать моим планам, дорогая сестра? — теперь в его голосе отчетливо слышалась насмешка. — Ты переоценила его возможности и его самого. Он всего лишь такая же шахматная фигура в моих руках, как и ты. Просто которую мне еще только предстоит использовать.
Моя бравада растаяла и я дрожащим голосом прошептала:
— Он никогда не позволит тебе играть с ним.
Он улыбнулся беззлобной, снисходительной улыбкой.
— Ты так думаешь? А если я уже давно начал с ним свою игру, м?
Он блефовал.
Я стиснула зубы.
Он просто блефовал!
Он наклонился еще ниже ко мне и прошептал на ухо:
— Скажи мне, дорогая сестра. Ты сказала ему о том, что ходишь к психиатру?
Я почувствовала, как у меня внутри всё сжалось, и стала безмолвно смотреть на него с зарождающимся ужасом.
— А об этом сказала? — он вновь грубо схватил меня за запястье и поднял мою руку к лицу. — Сказала об этих шрамах? Он знает, что они означают?
— Отпусти, — прохрипела я, старательно не смотря ему в глаза.
Несколько долгих секунд брат до боли сжимал мое запястье, а потом отпустил и отступил на шаг назад.
— Ты ведь ничего ему не сказала, да? — спросил он с совсем другой интонацией.
— Ты опоздаешь на ужин, — ответила я, отворачиваясь от него.
Но ему было не до этого.
Он схватил меня за подбородок и с силой развернул к себе, заставляя посмотреть на него. В глазах Глеба пылал гнев, когда он спросил:
— Почему ты не можешь сказать ему?!
Я разомкнула губы, чтобы ответить:
— Я…
Но он даже не дал мне начать.
— Ты боишься, что он не примет тебя такую? Боишься, что он снова тебя бросит? Или ты боишься, что он сочтет тебя такой же сумасшедшей, как и нашу мать? — перебил меня Глеб очередью предположений.
Его тон был издевательским, насмешливым. А я не была способна заострить свое внимание ни на чем кроме страха.
Неужели таким образом он собирался заставить меня повиноваться на этот раз?
Угрожать мне, что расскажет Данилу все мои темные секреты?
Страх переполнил мое нутро.
Данил не должен был узнать.
Он просто не мог узнать.
Не от него и не так.
Он должен был узнать правду от меня.
— Ты… Ты собираешься ему рассказать? — я съежилась от собственного вопроса.
Он рассмеялся, как мне показалось, с горечью, или это было только уловкой моего воображения?
Затем он отпустил мой подбородок и отступил назад, тяжело и глубоко дыша со сжатыми в кулаки руками. Несколько напряженных мгновений я с нарастающей тревогой наблюдала за тем, как он боролся с… как мне показалось, болью и опустошением.
То, что было на его лице, пронзило меня так глубоко, что я неуверенно прошептала:
— Глеб?
И вдруг боль, гнев и ледяное выражение лица исчезли. Теперь в его глазах не было ничего. Ни капли эмоций.
— Я говорил с твоим психиатром, — неожиданно заявил он.
Мои пальцы сжались так сильно, что руки задрожали и притянули его взгляд.
— Ты многого ему не договариваешь.
Глеб развернулся на каблуках и пошел к двери, куда только что подошел Харитон.
— Исправься, Таня, — пробормотал он, когда Харитон отошел с его пути. — Это единственный приказ, который ты не должна ослушаться.
Его взгляд встретился с моим и прежде чем выйти из гостиной, он произнес следующие слова, которые потрясли меня до глубины души.
— Если не исправишь это, я заберу тебя в Японию.
Сердце со свистом ухнуло в самый низ.
Вот что я почувствовала в тот момент.
Я упала в бездонную пропасть, из которой, как я знала, мне не выбраться.
И тут, словно судьба решила вмешаться, я получила сообщение от Данила:
“Я пошел на этот чертов благотворительный ужин. Не ложись слишком поздно, Принцесса. Люблю тебя.”