Моя идеальная ошибка

17. Изабель

В последний раз ловлю себя на том, что разглядываю отражение в зеркале. Узкие черные джинсы с высокой талией. Коричневые кожаные ботильоны на небольшом каблуке. Бежевое пальто оверсайз, купленное в винтажном магазине за смешные деньги по сравнению с реальной стоимостью. Я даже накрасилась, и темные тени делают мои карие глаза больше обычного.

Я выгляжу хорошо. По-другому. Я так наряжалась разве что на свадьбу Конни. Или на выход в свет. Волосы распущены и свободно ниспадают на спину.

Достаточно просто для комедийного клуба. Достаточно нарядно для вечера вне дома.

Хватаю сумку и выхожу из комнаты. Из гостиной доносятся знакомые мягкие звуки. Телевизор включен, Сэм смеется. Уилла что-то говорит, но я не могу разобрать слов. И затем раздается голос Алека.

Твердый. Властный.

— Нет, это Уилла выбрала. Ты сам решил посмотреть именно этот мультик перед сном, Сэм. Уже передумал?

Стук каблуков по паркету оповещает о моем появлении. Три пары глаз поворачиваются ко мне. Глаза Уиллы округляются, Сэм улыбается, а Алек...

Что ж, его брови заметно приподнимаются.

— Ты куда-то собралась?

Я киваю. Сегодня мой выходной, Алек остался в городе, не планируя работать.

— Куда ты идешь? — голос Уиллы звонкий, лицо сияет. — У тебя есть парень?

Это заставляет меня рассмеяться.

— Нет, нету. Иду на стендап-выступление сестры.

— Стендап, — повторяет Сэм.

Он нахмуренно откидывается, точь-в-точь как отец, только выражение лица у него скорее недоуменное.

— Как комедийное шоу. Выступление на сцене, где рассказывают кучу шуток, — объясняю я.

Алек поднимается с дивана.

— Как ты доберешься?

— На метро.

— Ты должна была сказать. Мак мог бы тебя отвезти.

— Мак работает на тебя, — напоминаю я. — Не на меня.

Его брови смыкаются еще сильнее.

— Где этот комедийный клуб?

— В Виллидже.

— Что?

— Это недалеко, — говорю я.

Я коренной житель Нью-Йорка, как и он. Но готова поспорить, что я ездила в метро в бесконечно большее количество раз, чем он.

— Скажи, что обратно ты поедешь на такси, — его голос тихий, но в нем явный приказ.

Мне хочется закатить глаза.

— Может быть. Зависит от того, как долго будет шоу.

— Ты поедешь на такси, — настаивает он. — Я возмещу расходы.

— Это ты говоришь как мой работодатель? — голос едва не переходит в насмешку на последнем слове.

Его челюсть напрягается, в глазах вспыхивает огонь. Возможно, раньше я не позволяла себе так разговаривать. Но прошла уже неделя с того поцелуя, с того момента, как он прервался и заперся в своем кабинете, и я устала постоянно быть на взводе. Ждать, когда Алек вернется домой, скрывать волнение, когда появляется в комнате. Это изматывает.

— Да, — резко отвечает он. — Именно так.

— Хорошо. Я возьму такси.

Алек не вздыхает с облегчением. Вообще не дышит. Просто бросает сердитый, жгучий взгляд на мои губы, и я знаю, что он чувствует.

Я быстро ухожу, захлопывая входную дверь с глухим щелчком.

Дорога на метро занимает много времени. Погода, когда я выхожу на другой стороне, тоже не радует: над головой сгущаются темные тучи, и я рада, что захватила зонт. Одно из многочисленных маминых правил, против которого бунтовала в детстве. Теперь я никогда не выхожу из дома без зонта.

Забавно, как мы становимся похожими на родителей, даже когда изо всех сил стараемся этого избежать.

Елены нигде не видно, когда я прихожу в наполовину заполненный комедийный клуб. Над входом виднеется неоновая вывеска с изображением бокала мартини, а на стойке рекламируют акцию «два коктейля Кровавая Мэри по цене одного» — наверное, самый непопулярный коктейль в мире.

— Думаешь, они заказали слишком много сельдерея¹¹? — спрашивает Себастьян.

Милый младший брат, который не такой уж и младший, уже меня ждет. Его волосы стали достаточно длинными, ниспадая на глаза, и я отбрасываю прядь, пока он смеется.

— Возможно, — соглашаюсь я. — Я за экономию, но на эту акцию мы не поведемся.

Он занял столик поближе к сцене. Я беру по пиву, пробираясь мимо шумной компании студентов, подначивающих друга выйти на сцену во время открытого микрофона.

— Где Елена? — спрашиваю я.

Себастьян кивает в сторону туалетов.

— Готовится.

— Волнуется?

— Очень, — он проводит рукой по волосам. На пальцах появилось новое серебряное кольцо. — Но она всех порвет.

Я киваю и оглядываю зал. За те пятнадцать минут, что здесь нахожусь, народу заметно прибавилось.

— Похоже, сегодня аншлаг.

— Да, но не говори ей об этом, — ухмыляется Себ. — Так богатый засранец-босс все-таки дал тебе выходной?

— Что? Он не засранец. И у меня полно свободных вечеров.

Себ закатывает глаза.

— Твои сообщения говорят об обратном. Кажется, он тебя здорово загружает. Насколько ужасны дети? Признавайся, — он явно получает удовольствие. — Они избалованы?

Я открываю рот, чтобы ответить, но он продолжает:

— По шкале от одного до десяти, где один — Оливер Твист, а десять — истерика, что утреннего лобстера переварили.

Я смеюсь.

— Никаких лобстеров. Да, работы много, но дети не особо избалованы. Просто мой босс много работает.

— Ладно, ладно. Значит, он простой парень из народа. Один из нас, только с личным водителем и пентхаусом, — Себ поднимает пивную кружку, выставив мизинец. — Может, еще и за налоги, как все эти богатеи, которые просто защищаются от лозунгов «съесть богатых¹²»?

Я качаю головой.

— Ты снова пишешь материал для Елены?

— Конечно нет. Но я ведь тоже мог бы выступать, да?

— Был бы великолепен, — говорю я.

Появляется сестра, и разговор о Алеке, к счастью, заканчивается. Я понимаю шутку брата. Мы из совершенно другого мира, чем Коннованы. Один город. Разные вселенные. Пару лет назад я бы шутила так же.

Елена плюхается на свободный стул. Каре слегка взъерошено, но выглядит круто. В носу у нее септум, а на теле футболка с принтом старой поп-группы. Надеюсь, это какая-то шутка, но с Еленой не угадаешь.

— Как я рада тебя видеть, — искренне говорит она, хватает недопитое пиво Себа и осушает бокал под его возмущенным взглядом.

— Елена, — ноет он, будто ощущая смертельную обиду.

— Мне нужнее, — она откидывается на спинку стула. У нее папины глаза — миндалевидные, скорее зеленые, чем карие. — Как ты это делала? Годами каждый вечер?

— Выступала?

— Да, — она вздыхает. — Я знаю свой сет наизусть, но все равно кажется, что сейчас блевану.

Я улыбаюсь.

— Ты все равно выходишь... потому что нет ничего важнее этого. Даже если коленки трясутся.

— Ты психопатка.

— Мы всегда это знали, — криво улыбается Себ. — Единственный человек, чьи родители уговаривали поспать подольше, а она в семь утра уже на тренировке.

— По субботам, — уточняет Элли. — Боже, как же легко тебя ненавидеть.

Я смеюсь. Мне так не хватало этих встреч, их добрых — а иногда не очень — подколов.

— У тебя все получится. А если нет... ты переживешь и это. Иногда можно проигрывать.

— Сама слышишь, как это иронично звучит? — ухмыляется Элли. В такие моменты они с Себом похожи, хотя обычно совершенно разные. — Ты никогда не умела проигрывать.

Я поднимаю бокал.

— Может, научилась усваивать уроки.

— А может, давать советы, которые сама не выполняешь, — но она все же чокается со мной пустым бокалом Себа.

В ее словах нет злобы, ведь кто знает меня лучше, чем эти двое? Они видели пот, кровь и слезы, которые я отдавала балету.

Все те выступления, на которых сидели в зале. Если Елена продолжит идти за мечтой, я обязана буду вечно ходить на ее концерты.

Она выходит после открытого микрофона. Себ придвигается ближе, и мы затаив дыхание наблюдаем, как Елена появляется на сцене.

Младшая сестра выглядит непринужденно круто. Мешковатые карго и обтягивающая футболка дают намек на андрогинный стиль девяностых, который сейчас в моде. Она никогда не следовала правилам. Пошла против всего, что планировали родители. Отец не понимает ее страсти к комедии вместо университета, но Елену это никогда не останавливало.

Рядом со мной Себастьян наклоняется ближе.

— Ставлю десятку на то, что она сорвет овации.

— Двадцать баксов, что снесет весь квартал, — парирую я.

И она действительно срывает овации.

Ее юмор обезоруживающе естественный. Саркастичный, чуть суховатый, но искренний, и этим очаровывает разношерстную публику клуба. Шутит над собой, над свиданиями как квир-девушка в Нью-Йорке, над нормами, которые обожает нарушать. В финале зал взрывается аплодисментами, а с задних рядов раздается одобрительный свист.

— Жаль, мама с папой не видят этого, — шепчу Себу.

Родители поддерживают ее, но в духе «Ты точно уверена?». Несомненно, они считают это просто этапом.

— Елена вряд ли жалеет, — тихо отвечает он, — вспоминая ту шутку про вибраторы.

Я фыркаю.

— Справедливо.

Я задерживаюсь дольше, чем позволила бы себе раньше. Близнецы удивляются, когда я заказываю третье пиво.

— Кто ты, — прищуривается Себастьян, — и что сделала с нашей старшей сестрой?

Мне тепло и радостно. Я так скучала по ним, по встречам, пусть и уже взрослыми. Когда они успели стать такими? Молодыми, но уже не подростками.

Я всегда знала, чем жертвую ради мечты. Казалось, цена того стоит. Но, возможно, не осознавала, насколько она высока.

— Она в творческом отпуске, — поднимаю бокал в тосте. — Посмотрим, вернется ли когда-нибудь.

Из клуба мы выходим поздно. Ловлю такси, как и приказал Алек. Попросил. Какой он командир. Я всегда это знала, и даже не по рассказам Конни. От Алека буквально с первой встречи веяло властью и контролем. Даже интересно, сколько людей у него в подчинении.

Включая меня.

Город проносится за окном такси, мелькают огни, гуляки и закрытые на ночь магазины. Мы едем обратно на Верхний Ист-Сайд, в ту часть Нью-Йорка, которая — сама не знаю как — стала для меня домом.

Такси чертовски дорогое, и я, не успев выйти, раскрываю зонт. Тучи, что сгущались на горизонте, угрожающе темнея, наконец разверзлись, и теперь дождь заливает улицы.

В доме Алека темно. Уже за полночь, и в холле дежурит только ночной консьерж. Я поднимаюсь в квартиру на лифте с золотой отделкой.

Брат с сестрой никогда не поймут, думаю я. Его мир. Как устроен, почему он такой. Что дети здесь не избалованы. Может, материально, но не временем, не вниманием. Алек. Они никогда не поймут Алека. Не поймут, что заставляет его поступать именно так.

Возможно, и я сама не понимаю. Но, быть может, хочется понять.

Я как можно тише открываю дверь квартиры Коннованов. Прихожая погружена в темноту, и я передвигаюсь на цыпочках, чтобы каблуки не цокали по паркету.

Прокравшись через гостиную, уже сворачиваю в коридор, как вдруг раздается голос:

— Наконец-то добралась.

Я вздрагиваю. Каблуки с глухим «бах» опускаются на пол, и я оборачиваюсь к Алеку. Он поднимается с дивана. Руки засунуты в карманы темно-синих брюк, а серая футболка обтягивает широкую грудь.

И выглядит он сердитым.