Моя идеальная ошибка

31. Изабель

Уилла и Сэм — мое спасение. Их заразительная энергия не оставляет ни секунды на мысли о собственной жизни, их отце или тете. После школы Уилла направилась на теннис, а Сэм на футбол. Затем мы свалились на густой ковер в гостиной. Никто не хочет делать уроки, так что сегодня мы будем заниматься лежа. Как на пикнике.

Они находят это дико смешным. Хотя почерк Уиллы от такой позы оставляет желать лучшего, мы справляемся довольно быстро. С Сэмом всегда весело, ведь он в садике, а задания не бывают сложнее, чем «найди дома предметы основных цветов» или «посчитай шаги между комнатами».

Алек отсутствует весь вечер.

Я знала, что он на гала-ужине. Видела в расписании на холодильнике — том самом, что для нас с Катей и детьми как Библия, вокруг которой строится жизнь. А это значит, что мы не говорили, не по-настоящему, с тех пор, как Конни все узнала на той вечеринке.

Разговор напугал меня. Потому что между нами никогда не было такого конфликта. Не того сорта, что можно смахнуть плечом и забыть. Она явно была потрясена увиденным.

— Я и подумать не могла... Ты не чувствуешь, что тобой пользуются? Не хочу, чтобы ты боялась сказать «нет».

Этот анализ был так далек от наших с Алеком отношений.

Я сказала, что все несерьезно. Пыталась преуменьшить, хотя правда вертелась на языке. Кажется, я влюблена в него, но почти уверена, Алек не чувствует того же.

Он ревнует. Заботится. Он добр, внимателен, испытывает влечение, да, но это не означает любовь. И кристально ясно дал понять, что больше детей не хочет.

Думаю, на самом деле он имеет в виду брак. Настоящие отношения, где риск снова получить боль не меньше, чем шанс исцелиться.

Я читаю Сэму перед сном. Он засыпает уже на третьей странице, вымотанный, как и всегда после футбола. Сладко сопит, длинные ресницы на раскрасневшихся щеках. Целую его в лоб и прикрываю дверь.

Уилла уже читает, когда я заглядываю к ней.

— Привет, — тихо говорю я. — Хочешь, я почитаю?

Обычно шансы 50/50, позволит ли помочь ей заснуть, когда папы нет дома. Но в последнее время чаще соглашается.

Она откладывает книгу и кивает.

Я сажусь в кресло у кровати. Она поворачивается, смахивая челку с глаз.

— Шестая страница.

— Хорошо, продолжу отсюда.

Читаю вполголоса, а она следит за текстом, бегая глазами по строчкам. Уилла быстро учится. Удивительно, как дети впитывают все, словно губки.

Я почти закончила, когда она вдруг говорит:

— Прости.

— За что?

— Что была грубой. Когда ты только пришла.

Я улыбаюсь.

— Ох, милая, все в порядке. Тебе было непросто, когда няни сменяли друг друга. Но я ценю извинения.

Она кивает и чуть слышно вздыхает.

— Я не люблю нянь. Но ты мне нравишься.

— Спасибо, — я откидываюсь на спинку кресла, сдерживая порыв погладить ее по волосам. Редко она бывает такой мягкой и открытой. — Почему ты не любишь нянь?

Уилла разглядывает край одеяла, перебирая пальцами ткань.

— Если бы не няни, папа оставался бы с нами, — произносит она. — Не смог бы работать.

А. Сердце сжимается от ее уверенного тона. Я придвигаюсь ближе.

— Малышка, твой папа очень хочет быть с вами. С тобой и Сэмом. Он бы оставался всегда, если бы мог. Просто от него зависят еще многие люди, он хочет помогать и им тоже.

— Угу. Я знаю.

— Ты говорила ему об этом?

Она качает головой.

— Думаю, он был бы рад услышать, что ты чувствуешь.

— Да, — ее пальцы теребят бахрому на одеяле. — А если бы мама не умерла, она тоже была бы здесь. Папа одинок. Я знаю, ему надо работать.

— Да, это тоже правда, — осторожно говорю я. — Ты скучаешь по ней?

Уилла бросает на меня взгляд, затем смотрит в потолок.

— Да. Иногда я ее помню. Иногда думаю... может, и нет?

Это звучит как вопрос, торопливый и тихий.

— Это понятно, — говорю я. — Ты была совсем маленькой, когда она умерла. Младше, чем сейчас Сэм.

— Да.

— Тебе не обязательно помнить. Папа помнит за вас обоих с братом, и расскажет все, что захочешь знать.

Она поворачивается ко мне.

— А твоя мама жива?

— Да. Она живет здесь, в Нью-Йорке.

— Наверное, это здорово, — говорит Уилла. — Она заплетает тебе волосы?

Это заставляет меня улыбнуться.

— Уже нет, но в твоем возрасте заплетала.

— Катя иногда заплетает. Если я вежливо попрошу, — бормочет она. Зевает так широко, что виден новый зуб на месте выпавшего молочного. — И ты.

Я глажу ее по волосам.

— Когда захочешь.

— Угу. Читай дальше, — шепчет она.

Я открываю последнюю страницу. Ее дыхание выравнивается еще до слов «Конец». Я остаюсь рядом, убеждаясь, что Уилла крепко уснула, прежде чем крадусь к двери.

Не могу сдержать улыбку, оглядывая комнату. Такая она, Уилла. Смесь лилового и бежевого, мягкий ковер, книжный шкаф, забитый игрушками. Оставляю дверь приоткрытой, как сделала с Сэмом.

Ее признание трогает. Для восьмилетней девочки няни олицетворяют собой лишь способ отпустить отца. Но он старается быть с детьми больше. Выходные без работы, вечера дома. Уроки пианино с Уиллой.

Я сажусь на диван в пределах слышимости детских комнат, и смотрю на сообщение в телефоне. Черновик висит уже несколько дней. Осталось только нажать «отправить».

Три балерины покинули труппу за последние два года. Хочу предложить встретиться за кофе.

Еще несколько минут колеблюсь, прежде чем решаю, что хватит трусить. Будущее может не совпадать с планами, но это не значит, что оно не может быть прекрасным. И только я могу этого добиться. Так долго стремилась к чужому идеалу. Чужим хореографиям, чужому видению. Мне нравилось. Тогда.

Но пришло время попробовать что-то новое.

Нажимаю «отправить».

Все еще листаю список танцевальных студий Нью-Йорка, когда открывается входная дверь. Заходит Алек. Уставший, с растрепанными волосами, в помятом у ворота пиджаке.

— Вот ты где, — говорит он.

Я откладываю телефон.

— Привет. Как прошло?

Он ослабляет галстук, сокращая расстояние между нами.

— Дети спят?

— Да. Уилла была милой. Извинилась за поведение вначале.

Он опускается на диван.

— Правда?

— Да, — я кривлюсь в полуулыбке. У нас не было возможности поговорить по-настоящему с той вечеринки. — Привет.

— Привет, — бормочет он. Берет мою руку, водит большим пальцем по костяшкам. — Как прошло?

— С Конни?

— Да.

— Было тяжело. Очень, черт возьми, тяжело.

Алек хмурится.

— Она злилась?

— Да, но не на меня. Скорее на ситуацию. Что мы не сказали... что это стало для нее сюрпризом.

— Она злилась на меня, — сухо замечает он.

Я поднимаю на него взгляд.

— Правда?

— Да. Зашла в кабинет, чтобы предупредить, что я не имею права причинять тебе боль. Не самый продуктивный разговор.

— Мне жаль, — шепчу я.

Он вздыхает.

— Не стоит. Это не твоя вина. Ничто из происходящего.

Я придвигаюсь ближе, наши ноги соприкасаются.

— Ты выглядишь уставшим.

— Длинный день, — его тяжелый взгляд приковывает. — Она сказала, что ты назвала наши отношения несерьезными.

Сердцебиение учащается.

— Да. Назвала.

— Ты действительно так думаешь?

Я закрываю глаза.

— Алек, — шепчу я, — это то, что говорил мне ты. Я не могу вечно догонять твои мысли.

Его палец скользит по моей щеке, заставляя запрокинуть голову. Напряжение между нами нарастает с каждой секундой.

— Я был несправедлив, — наконец произносит он, и в голосе слышится раздражение. — Я снова и снова пытался перестать думать о нас, но не могу. Это, черт подери, невозможно. Так что тебе придется быть той, кто уйдет, потому что я не способен на это. Даже если это в твоих интересах.

— В моих интересах? — переспрашиваю я. — Быть с тобой, вот что в моих интересах.

Он бросает на меня мрачный взгляд.

— Изабель.

— Почему же нет?

— Изабель, — повторяет Алек, будто мое имя причиняет ему боль. — Потому что ты создана для большего. Для мужчин твоего возраста, для путешествий по миру, для новых возможностей. Я хочу тебя в своей постели, но понимаю, что тебе там не место. Причин тысяча. Тысяча и одна. Потому что твои родители вряд ли одобрят мужчину моих лет. Потому что у меня двое детей, а ты слишком молода, чтобы быть мачехой. Я и так разрываюсь между делами, времени вечно не хватает. И я чертовски плох во всем этом... в отношениях, чувствах, близости.

Он делает небольшую паузу.

— Но я никогда не чувствовал ничего подобного, и потому не могу уйти. Да поможет мне Бог, я хочу нас. Но одно лишь желание не сделает меня идеальным в этих отношениях. И я не вынесу, если окажусь недостоин тебя.

Я качаю головой.

— Но мне не нужен идеал. Я двадцать лет гналась за совершенством, и с меня хватит. Мне нужна золотая середина.

Он проводит рукой по лицу.

— Золотая середина.

— Да. Разве ты хочешь идеала? В этом дело? Если сравниваешь меня и наши возможные отношения с тем, что было раньше, я... я не смогу соответствовать.

Его глаза вспыхивают.

— О чем ты?

— О твоей жене. Браке, — я обхватываю себя руками, продолжая. — Я могу быть только собой. Если считаешь, что я недостаточно зрелая или что не... какая-нибудь влиятельная бизнесвумен...

— Изабель, — он резко обрывает меня. — Я не сравниваю тебя с Викторией.

— Не сравниваешь?

— Нет. Я пытался... черт. Она — мое прошлое, и всегда им останется, но к нашим нынешним отношениям это не имеет никакого отношения. Не могу поверить, что ты так думаешь.

— Я не знаю, что и думать, — признаюсь я. — Ты никогда не говоришь о ней, о браке, ни слова. Ты упоминаешь только свое горе. Конни тоже говорила об этом. Каким ты был до ее смерти.

Его руки опускаются на мои плечи, сжимая их.

— Милая, — произносит он. — Я не говорю о ней не по этой причине.

— Тогда почему? Что заставляет тебя думать, что не будешь тем, кого я хочу видеть в своем будущем? — я обвиваю руками его шею, чувствуя под пальцами пульс. — Просто поговори со мной. Это все, чего я хочу, Алек. Просто поговори.

Руки обхватывают мою талию, Алек притягивает меня ближе, пока я не оказываюсь у него на коленях. Снова быть близко кажется таким правильным. Мы всегда лучше понимали друг друга, касаясь.

— Я не говорю о ней, — наконец произносит он, — потому что не знаю, как.

— Что ты имеешь в виду?

— С чего начать? — его голос звучит надтреснуто. — Зачем слушать о ней? Как не ранить детей, если буду постоянно ее упоминать?

Я провожу руками по его плечам.

— Твоя мама умерла, когда ты был ребенком. Да?

Алек прищуривается.

— Да. Мне было тринадцать.

— Отец говорил о ней после?

Взгляд Алека темнеет.

— Практически нет. Он был сломлен и исчез в «Контрон». Компания поглотила его целиком. Или он поглотил ее, я не уверен.

— Значит, ты научился этому. Не говорить об умерших и погружаться в работу.

Он хмурится, прищуриваясь еще больше.

— Не знаю, с чего начать. Как рассказывать о Вики, чтобы это все не усложнило? Ты... Изабель, ты первое по-настоящему хорошее, что случилось со мной за долгие годы, кроме детей. Украденные моменты, когда мы вместе на диване, или ты в моей постели... они делают мой день.

— Правда?

— Несомненно, — он притягивает меня ближе. — Так что если хочешь... я расскажу. О своем браке.

Я улыбаюсь.

— Расскажешь о ней? Не нужно говорить о конце. Но может, о начале? Как вы познакомились?

Алек на мгновение замолкает.

— Через общего друга. На званом ужине, где она присутствовала.

Укол ревности пронзает меня, но тут же исчезает. Что несправедливо, ведь он имел жизнь до меня, как и я. У меня были парни, первые поцелуи с другими.

Я сжимаю пальцами лацканы его пиджака.

— Сколько вы встречались до свадьбы?

— Три года, плюс-минус несколько месяцев. Сделал предложение при свечах. Она намекала, что хочет этого, — он качает головой. — Ты правда хочешь это слушать?

— Да. Это твоя история.

— Я ненавидел бы слушать о твоих бывших. Не имел права, но ненавидел бы, — Алек откидывается на спинку дивана. — Мы хотели одного. Она была готова стать матерью. Более того, ждала этого. Вики была смешной, поддерживала меня, обожала общество. Это она организовывала все наши встречи: ужины, мероприятия, киновечера.

— Благотворительные вечера в «Сент-Реджисе», — добавляю я.

Его губы искривляются в полуулыбке.

— Именно. Она бы с радостью устроила тот киновечер.

— Где она работала?

— Отучилась маркетингу, но после беременности Уиллой не вернулась. Сэм появился всего через три года, так что о возвращении и речи не шло.

— Ты скучаешь по ней?

Алек отводит взгляд в сторону детских комнат. Двери приоткрыты, но они достаточно далеко, чтобы не слышать тихий разговор.

— Скучаю, но из-за детей. Они лишены того же, что потерял я. Чего я никогда не хотел.

— Мне жаль, — шепчу я.

Его пальцы бессознательно рисуют круги на моих бедрах.

— Сам же... конечно. В первые годы. Она была центром нашей семьи, а в этой чертовой квартире, что она выбирала, зияла пустота. Я пытался ее заполнить как мог.

— У тебя получилось. Катя, Мак, распорядок... — я думаю о графике на холодильнике, ужинах, которые он старается не пропускать, сказках на ночь. — Ты справился.

— Возможно. Я старался, — он наклоняется, касаясь лбом моего. — Ты сказала, двадцать лет пыталась быть идеальной?

— Ага.

— А я вдвое дольше. И последние годы терпел поражение по всем фронтам. Думаю, я подведу и тебя, и это ранит сильнее, чем могу выразить. Но я приму это. Потому что прекратить... — его губы едва касаются моих. — Это убьет меня. Ты стала моим счастьем, Изабель.

Я провожу руками по его шее.

— Тогда не останавливайся.

— Не уходи, — хрипло шепчет он. — Обещай, что не сделаешь этого, не поговорив со мной.

— Обещаю.

Алек поднимает меня на руки, и я обвиваю его ногами. Он несет меня по коридору, но не в свою спальню, а в мою.

— Останься, — говорит он, целуя меня так, что рубашка сама спадает с плеч.

Его руки скользят по моему телу с благоговейной медлительностью.

Я дрожу от желания в его прикосновениях и могу ответить только одно:

— Останусь.