Моя идеальная ошибка

24. Алек

Работа умеет расползаться за пределы изначально отведенного ей времени. Каждое совещание, каждое письмо, каждый звонок — потенциальная угроза. В некоторые дни кажется, что я почти целиком занят только тем, чтобы держать их на расстоянии. Будто я не генеральный директор, а ночной сторож, тушащий искры до того, как они вспыхнут.

Но есть одна вещь, которую я так и не научился игнорировать. Сообщения.

Я готовлюсь к встрече с советом директоров, когда телефон снова издает короткий звук.

Изабель: Физиотерапевт только что ушел. Еще раз спасибо за то, что организовал регулярные сеансы, Алек. Я правда это ценю.

Алек: Конечно. Что сказал?

Изабель: Без изменений, увы.

Я откладываю телефон и снова смотрю на повестку дня. Большую часть встречи будет вести операционный директор, а финансовый директор представит квартальные показатели. Присутствовать будет и команда по поглощениям, расскажут о новых приобретениях «Контрон» за последний год, а Конни отчитается о работе Фонда...

Я снова тянусь к телефону.

Алек: Чем ты сегодня занимаешься?

У нее еще как минимум три часа до того, как придется забирать детей. И я вдруг понимаю: никогда раньше не спрашивал об этом. Она обычно встречается с подругами? Проводит время с семьей? Читает бесконечные книжки?

Изабель: Сейчас бегаю в парке, потом, наверное, немного почитаю. Уже подготовила охоту за сокровищами для Сэма и Уиллы.

Алек: Охоту за сокровищами?

Изабель: У них после ужина обычно полно энергии. Не переживай, с домашней работой оба справятся.

Да. Это важно, но... как и играть. Я это знаю. Но никогда особо не вкладывался в то, чтобы это случалось. Всегда считал, что игра появляется сама собой. А задача родителей состоит в том, чтобы направлять к тому, что сами бы они делать не стали. Уроки. Фортепиано. Спорт. Языки. Дисциплина.

Так меня воспитывали.

И все же невозможно отрицать, как сильно на них влияют занятия с Изабель. Мини-дискотеки утомляют Сэма сильнее, чем все остальное, и даже Уилла начала просить о них, но с одним условием: Изабель нельзя крутиться.

Я вношу несколько заметок в повестку встречи, дополняя недоработанные пункты. Отправляю операционному директору письмо: надо обсудить слухи о забастовке в секторе возобновляемой энергетики и как она повлияет на нас.

И снова дисциплина дает трещину.

Алек: Жду с нетерпением. А что спрятала на этот раз?

Изабель: Пусть это будет сюрпризом и для тебя тоже.

Алек: Скрываешь что-то от своего начальника?

Изабель: Только то, о чем ему знать необязательно.

Я смотрю на ее имя на экране — шесть букв — и чувствую, как что-то сжимается в груди. Прошлой ночью стучался к ней, когда вернулся поздно, и она ждала.

Изабель слишком добра для этого мира. И уж точно слишком добра для меня.

Алек: Что сейчас читаешь? Один из порно-романов?

Я знаю, что она возмутится. Жду этого еще до ответа, и все равно усмехаюсь, когда тот приходит.

Изабель: Это РОМАНЫ, в которых просто есть откровенные сцены. И да. Я как раз собиралась рассказать, что происходит между героем и героиней, но теперь не расскажу.

Ха.

Алек: Дай угадаю. Они обмениваются сексуальными сообщениями, и герой только что описал, что сделает с героиней, когда вернется с работы.

На том конце тишина, и эта пауза вызывает улыбку. Да. Герой вполне может так сделать. У меня и самого хватает фантазий на тему Изабель. В последнее время они захватили слишком много пространства в голове, отвлекая, нервируя и возбуждая.

Из динамика резко раздается звук, и в комнате звучит голос моего ассистента.

— Пришел Дэвид Коннован, хочет с вами увидеться.

Я провожу рукой по лицу. Конечно. Кто-то в компании, скорее всего Лорен, слил ему информацию о встрече совета.

— Пусть заходит, — говорю я.

Тяжелая деревянная дверь в кабинет распахивается, и отец входит в пространство, которое раньше принадлежало ему. Густые седые волосы зачесаны назад, руки сцеплены за спиной.

Я поднимаюсь.

— Папа. Чем обязан такому удовольствию?

Он идет мимо книжных полок, время от времени задерживаясь у книг или безделушек на полках. Долго смотрит на фото внуков, которое я недавно туда поставил.

— Решил присутствовать на встрече совета, — говорит он. — В качестве молчаливого партнера, разумеется. Не стану вмешиваться в твои решения.

Конечно.

Но даже просто его присутствие уже вмешательство. Портит атмосферу за столом, где все наконец-то чувствуют себя уверенно. Сбивает выстроенную иерархию, которая, между прочим, работает четко.

Он бывший руководитель «Контрон». Не нынешний.

Отец поднимает бровь.

— Что-то не так?

— Нет, — отвечаю я.

Он садится на стул напротив. Ниже меня сантиметра на два, покрепче в теле, но в остальном мы как две капли воды.

Люди обожают это отмечать.

— Думаю, Марк собирается уйти из совета.

Черт.

— Он еще не принял официального решения, — говорю я.

Отец проводит рукой по краю стола.

— Думаю, мне стоит вернуться. Уходить с поста в совете было ошибкой. У меня все еще есть, чем поделиться.

Да тебе и не обязательно в совете состоять, чтобы делиться, думаю я. Лорен ведь до сих пор ему отчитывается. А теперь он еще и с Марком переговорил неофициально?

Я не хочу, чтобы он возвращался. Если бы отец действительно думал о благе «Контрон», а не о своем эго, он бы это тоже понял.

Отец превратил «Контрон» из национального бренда в международную корпоративную империю. Конгломерат с большим количеством «ног», чем у паука. Он создал то, что есть сегодня. Но это не значит, что компания была безупречной, когда я присоединился к руководству.

Под моим началом мы стали принимать более взвешенные риски вместо того, чтобы цепляться за те, что тешили самолюбие Дэвида Коннована. Стали гибче, быстрее, оптимизировали управление и привлекли топовых внешних консультантов. Мы уже не в фазе роста. Процветаем на этапе стабильности.

Я также избавился от большинства отцовских «да, сэр». Он заметил это, хоть и ограничился лишь намеками на то, что бывшие фавориты теперь понижены, отправлены на пенсию или заменены.

— Ну? — спрашивает он. — Ты объявишь о моем возвращении?

Отец бросает на меня взгляд, который знаю лучше всего. Сдайся, говорит он. И в юности я сдавался. Каждый раз.

Почему не получил пятерку? Тренируйся на пианино. Летом будешь здесь работать.

Но теперь у него нет власти в «Контрон», только акции.

— Это было бы неразумно, — говорю я. — Тебе лучше сосредоточиться на пенсии. Ты же недавно купил шале в Аспене, верно?

Он хмурится.

— Ты считаешь мое возвращение плохой идеей.

— Да.

— Пообещай, что подумаешь еще, — требует он. — Марк не уйдет еще несколько месяцев. Я пообщаюсь с остальными, узнаю их мнение. Уверен, они поддержат мою кандидатуру.

Рука сжимается в кулак.

— Я подумаю, — говорю я.

Он скрещивает руки на груди.

— Хорошо. Теперь о семейном. До Дня благодарения осталось несколько недель. Ты организуешь ужин, или я?

— Как тебе удобнее.

— Тогда у меня, — взгляд скользит за мою спину, к окнам. — Ты позовешь Конни и ее мужа?

Бесит его мелочность.

— Это решать тебе, раз сам все устраиваешь.

— М-м. Но ты поговоришь с ней.

— Да, могу.

— Хорошо. И расскажи, как у нее дела.

— Она будет на совещании, — говорю я.

Отец не отвечает, лишь бросает раздраженный взгляд. Сегодня я не играю по его правилам. Знаю, что это его злит, но мне плевать. Всю жизнь мы с Конни и Нейтом существовали, лишь бы не разочаровать его. Но он сам ушел, сам решил отойти от дел. Мне бы хотелось, чтобы отец оставил и этот напускной авторитет. Но, похоже, это единственное, что он унесет с собой в могилу.

— У нее все отлично, — говорю я. — Счастлива как никогда, и Фонд под ее руководством работает прекрасно. Это отличный инструмент для связей с общественностью, плюс повышает имидж в благотворительности.

Он одобрительно мычит.

— Хорошо. Это хорошо.

— Позвони ей. Сходите вместе на ужин.

Брови отца сдвигаются.

— Это она вышла замуж за Томпсона, даже не сказав нам.

— А ты до сих пор не поздравил дочь, — парирую я.

Отец фыркает, поднимается с кресла с тихим стоном.

— Ты сегодня не в духе, — замечает он.

— Разве? — вежливо уточняю я. — Не заметил.

Он уходит, чтобы, без сомнения, поболтать с бывшими коллегами. Я провожу рукой по лицу и вспоминаю, о чем спрашивала Конни. Каким отец был до смерти мамы. Каким стал теперь.

Будет ли Уилла или Сэм сидеть в этом кресле через тридцать лет? И буду ли я так же донимать их? Мысль неприятная, застревает в голове, как заноза. Я хватаю телефон, чтобы заглушить этот укол.

Она ответила.

Изабель: Да, на этом моменте я и остановилась. Думаешь, сможешь заменить героя?

С радостью. Даже если «заменить» — все, на что я способен. Потому что я не герой романтического романа, и уж точно не ее. Никто не стал бы лепить идеального мужчину с таким багажом.

Алек: Сегодня вечером я хочу, чтобы ты объяснила, почему та выделенная сцена на лодке тебя так завела. И чтобы делала это, сидя у меня на лице.

Я жму «отправить» и представляю, как она получает сообщение. Читает. В Изабель есть восхитительная застенчивость, касающаяся только словесного выражения желаний. Я знаю, что ее фантазии дикие. Те сцены из книг, которые она показывала, сказали более чем достаточно.

Секс на публике. Быстрый жесткий перепихон на вечеринке у шкафа. Кунилингус на кухонном столе. Жестко, нежно, с массажем. И повсюду грязные разговоры, герои, заявляющие, как им нужно трахнуть героиню.

Я не знал, что женщинам это нравится, но Изабель дала понять совершенно недвусмысленно: ей это нужно. Хочет, чтобы ее желали. И, Боже, как я этого желаю. Быть с ней — самая легкая часть моего дня. Так не должно быть. Но это так. Ни одна женщина не занимала мои мысли так, как она.

Сравнение с Викторией больно бьет, возвращая чувство вины, которое я стараюсь подавить. Не могу держать в голове все мысли сразу. О том, к чему это приведет. О том, чего захочет Изабель и чего не смогу дать. О том, как узнает Конни. Я прогоняю их прочь, вместе с виной, и пытаюсь сосредоточиться только на настоящем.

Пока я могу дарить удовольствие, пока она хочет, этого должно хватить.

Охота за сокровищами удалась. Изабель стоит в стороне и спокойным, мягким голосом подсказывает, «горячо» или «холодно».

В конце концов, Уилла разгадывает загадки. Сокровище спрятано у камина, за декоративными дровами. Они с Сэмом вытаскивают его под наши одобрительные возгласы.

Каждому два маленьких пакетика с конфетами.

Изабель улыбается.

— Прости, я не знала, что ты присоединишься, иначе спрятала бы три.

— У меня есть свои сладости, — говорю я хрипловато.

Изабель отводит взгляд, но не раньше, чем я вижу, что она поняла намек.

Черт. Нельзя такое говорить.

Я поворачиваюсь к детям.

— Эй, давайте я принесу тарелки, и вы сможете съесть добычу под мультики перед сном?

Дети не заставляют себя уговаривать. Начинается обычный вечерний хаос, и мне приходится буквально запихивать их в кровать, несмотря на возбуждение. Но видеть счастливые лица того стоит. Семейная игра и конфеты в обычный вторник... Кажется, Сэм в полном восторге.

Уилла засыпает дольше обычного. Я читаю ее любимую книгу, а та следит за строчками, веки становятся все тяжелее.

— Думаю... — наконец шепчет она, — она не такая уж плохая.

Я глажу дочь по волосам.

— Изабель?

— Угу. Может быть, — бормочет она, все так же скупая на похвалу.

Я улыбаюсь. Она так похожа на меня. Иногда вылитая Виктория, но во многом точно я. Я тоже не был легким ребенком для нянь. Помню, как поправлял их, если считал, что те недостаточно хорошо заботятся о Конни.

Дыхание Уиллы выравнивается, лицо расслабляется во сне. Я еще минуту слушаю ее ровные вдохи, прежде чем закрыть книгу и выйти в гостиную.

Изабель свернулась калачиком на диване, телевизор работает тихо. Ее ноги, даже поджатые, кажутся длинными, в черных лосинах. Свитер болтается на ней, как на вешалке. Черные волосы заплетены в косу и лежат на плече.

Она поднимает на меня взгляд.

— Привет, — говорю я.

Изабель тепло улыбается, как, кажется, делает только для меня.

— Привет.

— Я готов к своей охоте за сокровищами.