Надежный тыл

14. Алина

От бешенства у меня потемнело в глазах. Больше всего сейчас мне хотелось схватить эту спятившую бабу за её идеально уложенные волосы и несколько раз припечатать об стол. Представление об этом было настолько ярким, что я невольно сжала кулаки, чтобы удержать себя. Но, к счастью — ох, к счастью, — она, захватив свою хамоватую приятельницу, и покинула мой кабинет, оставляя меня одну с хаосом, который они здесь устроили.

Я осталась стоять посреди разгромленного рабочего пространства, глядя, как вода медленно течёт по моим тщательно выверенным до каждой черточки рисункам и чертежам. Линии расплывались, превращаясь в бессмысленные разводы, разрушающие мою работу. Экран ноутбука померк, потемнел, а затем совсем погас. С ним будто погасло и то чувство контроля, которое я так упорно удерживала в себе.

Мне казалось, что вместе с этой водой утекает и моё спокойствие, моя уверенность, всё, что я так долго выстраивала. Этот стол, эти чертежи, даже это кресло — всё это было моим. Моей территорией, моим безопасным местом. А теперь оно превратилось в сцену для чьей-то истерики.

Я глубоко вдохнула, пытаясь удержать остатки самообладания, но руки всё равно дрожали. Они пришли сюда, чтобы унизить меня. И им это удалось. Даже те, кто стояли за дверью, мои сотрудники, мои подчинённые, — они видели это. Я почти физически слышала их мысли: она заслужила, разрушила семью, увела мужа.

Двойное лицемерие. Половина девушек в компании с радостью оказались бы на моём месте. Они бы без колебаний согласились стать для Даниила хотя бы любовницей, а уж в перспективе — женой. Часть из них, обрати на них Даниил внимание, не задумываясь, сами бы сообщили его жене о своих отношениях, чтобы быстрее устранить препятствия на пути к заветной цели. Они бы улыбались Анне в лицо, а за её спиной уже готовили бы сценарии своих будущих счастливых браков. И всех их безбрежно злило, что за долгие годы, я оказалась первой, с кем Даниил завел отношения.

Но сейчас они с огромным удовольствием будут перешёптываться за моей спиной, осуждая каждый мой шаг. Они будут смотреть на меня с презрением, прикрытым вежливыми улыбками.

Едва сдерживая слёзы, я старалась навести хотя бы видимость порядка на своём столе. Руки дрожали, а мысли путались, когда я судорожно соображала, что ещё можно спасти, а что уже пропало безвозвратно.

Несколько недель упорной работы… Несколько недель, когда я погружалась в каждую деталь, обдумывая новые концепции, формы, сочетания материалов. Несколько недель полёта фантазии, когда я видела в каждом эскизе не просто украшение, а историю, воплощённую в металле и камнях. И теперь эти истории расплывались на мокрой бумаге, превращаясь в бессмысленные пятна.

Я поднимала испорченные листы один за другим, пытаясь найти хоть что-то, что ещё можно было восстановить. Вода стекала с краёв бумаги, оставляя следы на столе и капая на пол. Нотки отчаяния с каждым движением становились сильнее. Как много сил было вложено в каждый эскиз, в каждую линию… И теперь всё это превратилось в хаос.

Неожиданно телефон на столе зазвонил, его резкий звук прорезал тишину кабинета и вырвал меня из пучины мыслей. Я на мгновение замерла, глядя на экран, где высветилось имя — Даниил Сокольский.

Мои глаза полыхнул гневом — он уже наверняка знал, что произошло.

— Да! — не удержав эмоции рыкнула в трубку.

И услышала сухое:

— Зайди.

Я стиснула зубы, ярость закипела внутри. Быстро собрав испорченные эскизы в одну стопку, я вышла из кабинета так стремительно, что едва не снесла нескольких человек в коридоре. Один из сотрудников, не успевший вовремя отойти в сторону, отшатнулся с испуганным видом, но я даже не удостоила его взглядом.

Я летела к кабинету Даниила с такой яростью, что люди шарахались с моего пути. Некоторые бросали осторожные взгляды, очевидно, прекрасно понимая, что ситуация накалилась до предела. Их шёпот был для меня как далекий шум: я слышала его, но не придавала значения. Сейчас у меня была только одна цель — услышать, что он скажет.

Дверь его кабинета стояла приоткрытой. Я не потрудилась постучать. Просто толкнула её так, что она громко хлопнула о стену. Даниил поднял голову от каких-то документов, его взгляд был холодным, как обычно, но на лице читалась лёгкая тень раздражения.

— Ты хотел поговорить? — произнесла я резко, бросая стопку мокрых эскизов на край его идеально вычищенного стола.

Он перевел глаза на испорченные чертежи и крепко сжал зубы.

— Она?

— Кто еще? — зло ответила я, прищурив глаза. — Где Кира?

— Отправил ее домой, она в шоке. Алина, мать вашу, вы не могли устроить ваши разборки где-нибудь подальше от работы и от моей дочери?

— Что? — мне показалось, что я ослышалась. — Не поняла, ты сейчас кого во всем этом пиздеце обвинил?

Он посмотрел прямо на меня, его взгляд был острым, холодным, но не таким спокойным, как обычно. В этом взгляде читалась усталость и раздражение

— Алина, — начал он, уже чуть тише, — ты умная женщина. И гораздо сильнее Анны, спокойнее ее. Ты могла…

— Что? — я перебила его, чувствуя, как моё лицо заливает волна горячего гнева. — Что могла, Даниил? Успокоить её? Извиниться перед ней? Ты совсем охренел? Кто заварил эту кашу? Я? Кто втянул меня в это?

Он напрягся, но не отвёл взгляд. Его привычная холодная маска слегка дрогнула, но только на мгновение.

— Алина! Сбавь тон! — голос Даниила стал жёстче, но он по-прежнему пытался удерживать хрупкое равновесие между командованием и самоконтролем.

Я лишь усмехнулась, полный злости и отчаяния звук прозвучал даже для меня неожиданно громко.

— А то что, Даниил Сергеевич? — язвительно бросила я, делая шаг вперёд. — Что будет? Уволишь?

Его взгляд стал ещё холоднее, но в глазах я увидела искру, которую он не успел скрыть.

— Знаешь, Дани, — продолжила я, упираясь руками в стол и смотря прямо в его карие глаза. — Я не клялась тебе в любви и верности. Не обещала стать «надёжным тылом» и мамкой твоей дочери. Ты втянул меня в этот хаос, а теперь хочешь, чтобы я ещё и проглотила всё это молча?

Он напрягся, но молчал, и это только раззадорило меня.

— Хочешь послушания? — спросила я, наклоняясь чуть ближе. — Возвращайся в семью. Поверь, плакать точно не стану.

Его челюсть напряглась, и я увидела, как пальцы сжались в кулаки.

— Хочешь уволить? — я выпрямилась, разведя руками. — Вперёд! Не думай, что я буду держаться за это место после всего, что ты сделал.

Даниил резко встал, отодвигая стул, и посмотрел на меня с таким выражением, что на мгновение в комнате повисла гнетущая тишина.

— Ты понимаешь, что сейчас переходишь границы? — тихо, но срывающимся голосом спросил он. Его тон был не столько угрожающим, сколько разочарованным.

Я рассмеялась — горько, резко, почти истерично.

— Границы? Ты серьёзно? — ответила я, качая головой. — Какие, к чёрту, границы, Даниил? Ты разрушил их первым, когда втянул меня в свою семейную драму. Так что не нужно сейчас изображать великого моралиста.

Я стояла перед ним жалкая, мокрая, с растрепанными волосами, чувствуя, как к горлу подкатывает горький ком обиды и усталости.

— Алина, иди, успокойся, — холодно велел Даниил, садясь на место, — поговорим, когда успокоишься.

— Знаешь, Дани, — почти спокойным тоном ответила я. — Да пошел ты! И ты, и вся твоя ебанутая семейка! Спасибо за Дейва — его я отработаю для тебя новой коллекцией. Но уже как вольный художник. Заявление пришлю по почте!

Я выпрямилась, подняв подбородок, чувствуя, как напряжение достигает пика. Развернувшись на каблуках, вышла из кабинета, не оглядываясь.

Коридоры, заполненные сотрудниками, казались мне пустыми. Я шагала, гордо подняв голову, ни на кого не глядя, но чувствуя, как на меня устремлены взгляды. А мне было всё равно. Я не чувствовала ничего, кроме дикой боли внутри, выжигающей меня адским пламенем.

Машинально надела пальто и вышла на улицу, не взирая на самый разгар рабочего дня, не чувствуя холода в изящных туфельках — переодеть обувь даже не подумала Я просто шла, без цели и направления, скользя по льду на тонких каблучках. Ветер обжигал лицо, а снежные хлопья таяли на щеках, но это было даже приятно. В этот момент физическая боль от холода отвлекала меня от той, что жгла внутри.

Внезапно я поняла, что больше не выдержу. Всё внутри словно обрушилось, оставив меня наедине с одной-единственной мыслью: «Я не могу больше.»

Одна. Всю жизнь одна. Борьба за своё место, за признание, за уважение. Бесконечные доказательства силы, таланта, умений, навыков. Каждая победа доставалась мне с кровью, потом и болью. Я зубами выгрызала своё место под солнцем. Девочка из маленького городка, которая мечтала о большем, чем могла себе позволить. Девочка, что всю жизнь видела мир иначе, нежели другие, искала красоту в самом обыденном, за что её называли странной.

«Ты слишком мечтательная, Алина.»

«Тебе не выжить в этом мире.»

«Хватит летать в облаках, смотри на реальность.»

Сколько раз я слышала эти слова. Сколько раз они пытались сломать меня, загнать в рамки, куда я никогда не хотела входить. Но я шла вперёд. Каждый шаг давался тяжело, но я упорно шла, пока… пока не оказалась здесь. В этом чужом, огромном городе, бредущей в дорогих туфельках для ковровых дорожек, в насквозь промокшем платье по льдистым, снежным улицам неизвестно куда и неизвестно зачем. Никому не нужная….

Я упала на ближайшую скамейку, покрытую снегом, даже не замечая, как холод пробирается сквозь тонкую ткань пальто. Закрыла лицо руками и зарыдала, заплакала в голос, так, как не позволяла себе уже долгие годы. Слёзы текли без остановки, а всхлипы рвались наружу, заполняя пустую, безлюдную улицу.

Я позволила себе то, чего избегала всю свою жизнь. То, что считала слабостью, чего боялась больше всего — показать свою боль. Всё это время я пряталась за бронёй силы, уверенности, холодного контроля и цинизма, пытаясь доказать всем и себе, что я справляюсь. Но сейчас… сейчас я позволила этой броне треснуть, разлететься осколками, оставив меня наедине со своими эмоциями.

Я плакала. От одиночества, которое точило меня изнутри годами. От обиды, копившейся в сердце на тех, кто любил использовать мою силу, но никогда не видел меня по-настоящему. От понимания, что всё, ради чего я боролась, казалось таким хрупким, таким ненадёжным.

И, больше всего, плакала от понимания, что человек, которому я готова была довериться чуть больше, чем другим, оказался таким же, как и все остальные. Я зачем-то позволила себе пустить его ближе, ближе к своему сердцу, к своей душе, проскользнуть туда, куда зареклась пускать посторонних людей. А ему не нужна была моя слабость. Ему нужна только моя сила. Моя слабость его тяготит, раздражает, вызывает презрение.

Слабость он терпел от своей жены 25 лет. Её слёзы, её страхи, её ожидания он терпел, потому что семья — это обязательство. А я? Я должна была быть другой. Никаких слёз. Никаких жалоб. Только сила. Только уверенность. Только готовность решать.

Тихо зазвонил телефон.

Я на мгновение замерла, словно решая, отвечать или нет. Телефон продолжал звонить, требовательно и настойчиво, будто напоминая, что мир не остановился, как это казалось мне.

Слёзы ещё текли по моим щекам, но я смахнула их рукой и достала телефон из кармана. На экране высветилось имя. Имя, отдавшееся неожиданно острой болью в душе. Болью от тоски и понимания собственной ошибки: я позволила Даниилу стать для меня чем-то большим, чем просто случайный любовник.

Прикрыла глаза на несколько секунд, а после решительно сбросила вызов. Звонок смолк. Но почти сразу телефон завибрировал снова, оповещая о сообщении. Я с трудом открыла экран.

«Алина, перезвони. Нам нужно поговорить.»

Я смотрела на эти слова, как будто это был не экран телефона, а какой-то случайный листок, найденный на улице. Холодное, бездушное напоминание о том, что я — просто часть его плана, его удобства.

Выдохнула, чувствуя, как с новой силой накатывает гнев. И вдруг, неожиданно для самой себя открыла список контактов и поставила имя «Даниил Сокольский» в черный список.

Никаких больше звонков и сообщений.

Моё дыхание стало неровным, а слёзы, которые я только что старалась остановить, вновь потекли, вырываясь с новой силой. Внезапно я поняла, что больше не могу быть одна. Слишком тяжело. Слишком больно.

Я открыла контакты, выбрала номер, который знала наизусть.

— Зоя… — мой голос сорвался, как только я услышала гудки. Когда она ответила, я уже не могла сдерживать себя. Слёзы текли ручьём, и слова прозвучали как отчаянный крик:

— Зоя… Забери меня!